<<
>>

Сущность национально-исторической жизни и идеологизм квазиэтнических факторов

В 90-е годы ушедшего века взрыв национального, а также весьма не случайно соотнесенного с ним религиозного фундаментализма застал мир врасплох. Не вписывалось как-то это грозное явление в сложившийся на Западе (и поневоле разделяемый Востоком) концептуальный оборот.

С 70—80-х годов XX в. в социологии полноправно царила концепция радикальной модернизации, трактуемая как естественно-историческая необходимость, железных объятий которой не может избежать ни один народ, ни одна современная страна. Всем тогда казалось, что миру предначертано шествование в унифицированный технологический рай. Известная инерция такого подхода до сих пор представляет один из краеугольных камней мировоззрения западного научного истеблишмента. В этом нетрудно убедиться, листая страницы фундаментальных исследований по этнокультурной, кросскультурной или политологической проблематике2, а также знакомясь с многочисленными выступлениями на эту тему на международных конференциях.

Достаточно стереотипной была (и, увы, в большинстве случаев остается) общепринятая оценка этнокультурной составляющей демократических преобразований в Восточной Европе: исследователей захлестывала эйфория по поводу плюрализации закрытых прежде обществ. В контексте распада СССР и социалистического лагеря в целом взрыв националистических настроений в массах трактовался как спонтанная демократизация общества, сбрасывающего оковы

тоталитаризма, либерализация ценностей и пр. Однако хотелось бы сразу же подчеркнуть, что речь идет не о том, чтобы поставить под сомнение право миллионов людей на поиск национальной и религиозной идентичности, усматривая в этом угрозу целостности государства, посягательство на «универсалистские заветы Просвещения»3. Смена этнокультурной парадигмы современной цивилизации есть реальность и чрезвычайно важный императив интеллектуальных усилий для постижения смыслового вектора этой трансформации.

Рассматривать ее в глобальном контексте суверенизации прав меньшинств — этнонациональных, субкультурных, религиозных, возрастных, гендерных — стало повседневной реальностью нашего времени.

Как же случилось, что на исходе XX в., в эпоху повальной компьютеризации, ошеломляющих открытий в области генной инженерии и космонавтики, люди вдруг заболели вирусом разъединения? Почему так настойчиво стали они размышлять о специфике своей человеческой сущности? Ответ на эти непростые вопросы сопряжен, очевидно, с находящейся пока в зачаточном состоянии разработкой культурологического измерения этнонациональной проблематики.

В поисках нити Ариадны, без которой нам не выйти из лабиринта многочисленных проблем, обратим внимание на повышенную идео- логичность и политизированность современного этнокультурного ренессанса. Об этом пишет, в частности, такой апологет новейшего этноплюрализма, как В.Дресслер-Холокан4. Анализируя этапы развития национальных движений в Восточной Европе за последние 20 лет XX в., французский ученый спрашивает с некоторым недоумением: почему этнический фактор повсеместно и стремительно политизировался, став инструментом борьбы за власть, козырной картой, на которую и сделала ставку посттоталитарная номенклатура (достаточно вспомнить такие партии и движения, как «Рух», «Саюдис», Национальный фронт Азербайджана и т.д.)? И автор делает вывод: «Всеобщее движение регионализации является составной частью формального преобразования мировых политических структур, связанного с рынком. Эта политическая реорганизация осуществляется прежде всего путем выделения различных культур и определения границ, что позволяет упразднить старые политические структуры. Национализм выступает как инструмент культуры, который должен восстановить угнетенные сообщества, и одновременно как явление переходного периода, цель которого — произвести социальную реорганизацию, чтобы достичь большего благосостояния, равенства и свободы»5.

Иными словами, в представлении видного французского политолога, этнический конфликт, как для Мефистофеля из «Фауста» Гете, является «частью силы той, что, желая зла, всегда творит добро», т.е.

приводным ремнем прогресса, эпифеноменом определенной стадии

цивилизации на пути к нескончаемому «золотому веку» общества потребления. Но как быть с тем, что трагический опыт конца XX в. вновь и вновь с устрашающей ясностью и наглядностью указывает нам на то, что национальный экстремизм ведет не к политической стабильности, а к войне как хроническому явлению, не к процветанию, а к нищете, массовым потокам беженцев, умножая число обездоленных людей? Очевидно, поверхностная политизация современных национально-освободительных движений, практически не знающая исключений, имеет под собой какие-то другие, гораздо более глубокие корни. Но какие?

Чтобы ответить на этот вопрос, начнем издалека. В русской либеральной публицистике середины XIX в. как один из расхожих мотивов обличения дикости крепостничества приводится следующий факт: крестьяне в патриархальной русской деревне в своей массе не знали дня своего рождения, не имели четкого представления о своем возрасте6. Однако этот факт нуждается в совершенно ином истолковании. Поскольку основу миросозерцания русского крестьянина составлял освященный православием аграрный цикл, то в его сознании день рождения подменялся днем Ангела, именинами. Это служило начальным звеном процесса замещения бытийного, земного — символическим, небесным. При этом индивидуальное оказывалось в крепкой, почти неразрывной связи с общественным, социальным и далее с космическим, горним (цикл сельскохозяйственных работ, круг престольных, двунадесятых и прочих праздников). Человек легко забывал свой день рождения, поскольку этот факт в системе традиционных знаний, носителем которых была община (церковный приход или земледельческая единица), не имел никакого существенного значения.

Точно так же среди патриархального населения не наблюдалось особой экзальтации по поводу национальной принадлежности. Люди жили (растили хлеб, рожали детей, платили подать и пр.) и умирали (в том числе на войне) как русские подданные, поддерживая державу без всякой рефлексии по этому поводу. Определенную роль играли также вероисповедание и язык: отсюда встречающееся в текстах тех лет выражение «стал совершенно русским».

(Интересно сравнить это положение с современным словоупотреблением понятия «русский» как более узким — русский в значении «великоросс», так и широким — русский как человек, принадлежащий русскому миру, русскоязычный.)

Ни в коей мере не идеализируя традиционное миросозерцание, памятуя о том, что уж в эту-то реку никак нельзя войти дважды, хотелось бы, однако, подчеркнуть весьма важное для современной этнокультурной ситуации различие двух модусов национального мироощущения: непосредственного, «органического», покорно несущего крест естественноисторического бытия (патриархальное крестъ-

янство) и другого— рационально опосредованного, «искусственного», нередко политизированного и потенциально агрессивного, заражающего толпу шаблонными аффектами ненависти, ярости, разрушения. (Вспомним до боли знакомую фигуру бывшего советского партократа, некогда пламенного защитника идей интернационализма и дружбы народов, а после распада СССР — успешно зарабатывающего политический капитал именно на разжигании национального экстремизма.)

В последние годы органические аспекты национальной жизни, объединения космоса природы с космосом культуры нашли красноречивого защитника в лице Георгия Гачева. «Искомую национальную целостность, — пишет исследователь, — я определяю как Космо- Психо-Логос. Подобно тому как каждое существо есть Троичное единство — тело, душа и дух, так и всякая национальная целостность есть единство местной природы (космос), характера народа (психея), склада мышления (логос)»7. Более подробно взаимоотношения в рамках нераздельной триады: культура-народ—природа он обрисовал следующим образом: «...Культура есть прилаженность человека, народа, всего натворенного или вплетенного за свои жизни в историю к тому варианту природы, который ему дан (и которому он придан, человек и народ, как соответствующая ему порода существ) на любовно-супружескую жизнь в браке и на взаимопроникновение. И как жена — не рукавица, не скинешь, так и природа — народу: нельзя ее произвольно сменить без потери народом своей субстанции.

Национальный Космос есть Природина народа. Культура же есть разработанная за жизнь человека и за историю народа техника, инструментарий любви, объятия народом Природины своей и всего родного, что на ней... Итак, Культура есть любовь народа к Природе своей в супружестве Истории»8. На наш взгляд, ценно, что, разрабатывая типологию национального мироощущения (т.е. типологию различных национальных культур), Г.Гачев не ограничивается патриархальной древностью: символику национального миросозерцания он находит в современной архитектуре, кинематографе, традиционной народной кухне, как бы подчеркивая этим, что дерево (а применительно к жизни многих народов — целый лес) национальной культуры продолжает жить и, следовательно, плодоносить.

Но вернемся к менее отрадным ландшафтам современной национальной жизни. Очевидно, что описанные Г.Гачевым «нормальные» проявления национальности как природного и культурного феномена относятся к эксцессам новейшего идеологизированного национализма так же, как здоровье к болезни, эталон к извращению или, говоря языком науки, как этноконсолидация к этнодифференциации. Социально-патологический характер этих эксцессов, который не в силах замаскировать никакая риторика на такие темы, как борьба с

тоталитаризмом, этническая либерализация общества, национальное возрождение и т.д., отчетливо проявляется в таких характерных чертах, с удивительным постоянством пронизывающих общественную жизнь образовавшихся после распада СССР государств, как предательство национальных элит, быстро вырождающихся в компрадорскую буржуазию, обогатившуюся путем расхищения и вывоза за рубеж национальных богатств, породив тем самым феномен «трофейной экономики»; как появление новых автократических режимов на базе «посттоталитарного фундаментализма» (великолепный термин М.Эпштейна!9); наконец, как наемничество сепаратистов, «воинов Аллаха»... Поистине, квазиджихад, эта «священная война за доллары», — одна из наиболее выразительных и саркастических гримас ушедшего и едва наступившего веков!

Автор капитального труда по этнической конфликтологии (дисциплине, появление которой нельзя не счесть одной из зловещих примет нашего времени) В.А.Авксентьев, скрупулезно проанализировав механизмы зарождения и развития более двух десятков этнических конфликтов на территории бывшего СССР, выделяет следующие этапы их формирования: возникновение, обычно в среде творческой интеллигенции, инициативного ядра из числа сторонников этнического возрождения того или иного народа, реставрации национальных традиций, обычаев и обрядов, восстановления прав родного языка; институциализация культурно-просветительной деятельности в виде партий или движений; расширение социальной базы этих движений, обычно за счет политизации их деятельности (проведение массовых демонстраций, митингов, издание оппозиционных газет, пропагандистской литературы и пр.); дальнейшая идеологизация изначальных установок движения, закрепляемых в виде клишированных стереотипов сознания, служа-

v              v              v              ю

щих мотивировкои для экстремистских действии .

В чем же причина роковой трансформации, казалось бы, невинного осознания индивидом собственной этнической принадлежности в пропитанные свирепой нетерпимостью догматы национализма? Что провоцирует эскалацию этнических конфликтов (специалисты выделяют тут этнополитические, этнотерриториальные, этноконфес- сиональные, этнолингвистические, этноэкономические и прочие конфликты11)? Какие факторы в наибольшей степени ответственны за превращение вчера еще вполне добропорядочных граждан в орду беснующихся фанатиков, готовых убивать, жечь, взрывать? Что тут главенствует: конфессиональные, психологические, социально-экономические, цивилизационные (по Хантингтону) мотивы или какие-то совершенно иные факторы?

<< | >>
Источник: А.И.Неклесса. Глобальное сообщество : Картография постсовременного мира. 1999

Еще по теме Сущность национально-исторической жизни и идеологизм квазиэтнических факторов:

  1. 13.1. Экономические интеграторы национальной жизни и глобализации мира
  2. 2.2. Какую роль играет историческое сознание в жизни народа?
  3. Исторические факторы
  4. 13.3. О трех генеральных тенденциях глобализации в национальной жизни
  5. 10.2. Самоидентификация и ее роль в национальной жизни
  6. 11. НАЦИОНАЛЬНОЕ КАК ФАКТОР ХУДОЖЕСТВЕННОСТИ В ЛИТЕРАТУРЕ
  7. 2.1. Сущность и содержание национальной безопасности
  8. III Нации как исторические феномены и реальности современной жизни
  9. 4.1. Национальная идентичность как фактор преобразования гражданского общества.
  10. Раздел 2. Сущность, формы, функции исторического сознания.
  11. 7.1. Сущность эффективности социальной работы и исторический подход к ее определению
  12. Глава 2 ИСТОРИЧЕСКИЕ И СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛЬНО-ЭТНИЧЕСКИХ ОБЩНОСТЕЙ
  13. 1.1. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О СУЩНОСТИ БАНКА С ПОЗИЦИИ ЕГО ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
  14. 4. Национальная политика. Положение в республиках СССР в последние годы жизни И.В. Сталина