<<
>>

И.Г.Яковенко ГЛОБАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО И ЛОКАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ

В последнее десятилетие XX в. мы стали свидетелями утверждения идеи глобального кризиса как характеристики современной реальности. Самое тревожное состоит в том, что представление о кризисе выступает в качестве самоочевидности.

Никто не задается проблемой объективных, верифицируемых предшествующей историей критериев, на основании которых можно было бы охарактеризовать сегодняшнее состояние сообщества как кризис. Эта идея высказывается столь часто и настолько обросла признаками априорной достоверности, что вызывает опасение: не имеем ли мы дело с устойчивой мифологемой?

Рассмотрим некоторые истоки конструкта глобального кризиса, и прежде всего хроноцентризм. Каждому поколению свойственно переживать исторические вызовы, свои проблемы как уникальные и исключительные. Кризисы предшествующих эпох уже разрешены, ответы на них известны, а кризисы современности открыты и представляются исключительными. Вспомним известную каждому аберрацию пятиклассника, который покровительственно улыбается по поводу страхов своей сестры-третьеклассницы: он-то твердо знает, что в третьем классе задачки пустяковые.

Следующее основание — универсальная мифологема порчи мира, в которой жизнь трактуется как движение от «золотого века» через «железный» к «последним временам». Надо сказать, что эсхатоло- гизм мышления исключительно сильно укоренен в христианской ментальности. Тут мы сталкиваемся с универсальной когнитивной установкой. Через призму эсхатологического миропонимания рассматривается весь социокультурный космос. Это — априорная, бес- предпосылочная идея, которая не нуждается в фактах: она сама их создает, систематизирует и интерпретирует.

Наконец, в современных разговорах о глобальном кризисе явно присутствует сознательная (возможно, и бессознательная) цивилизационная аберрация. В настоящее время можно говорить о кризисе евроатлантической цивилизации.

Едва ли он последний или знаменует закат христианского мира. Но во всяком случае некоторый этап в истории западноевропейской цивилизации явно завершается, и последняя стоит перед перспективой болезненных структурных изменений на фоне перераспределения статусов и доли других локаль

ных цивилизаций. Однако исчерпанность конкретного этапа в развитии цивилизации Запада выдается за кризис человечества.

Стоит задуматься о природе самой идеи глобального кризиса и соответственно о характере переживания и оценки рассматриваемого феномена. Что стоит за понятиями: «мифологический образ» или «рациональная конструкция»? Если кризис — это рационализованная номинация Конца времен, то любые разговоры о нем как последнем ложатся в ряд традиционной эсхатологической словесности и представляют интерес только с точки зрения исследований массовой ментальности. Если же разговоры о кризисе имеют отношение к рационально воспринимаемой реальности, то нужны модели адекватного понимания и критерии оценки. Необходима концепция, вписывающая этот очередной кризис в представления о развитии человечества, обеспечивающая познание функциональной природы кризиса как элемента общеисторического процесса, его телеологии. Одним словом, требуется научный анализ. В тех же текстах, с которыми приходится встречаться, видится скорее сциентистская по форме эсхатологическая эссеистика.

В качестве наиболее ярких признаков глобального кризиса называют феномен «выпадения из истории». В пример приводят Афганистан, Судан, некоторые другие страны и территории. Однако утверждения о том, что они «выпали» из хронотопа мировой истории и, так сказать, разорвали общемировой исторический процесс, порождают вопрос: а когда они «впали» в историю? Так, для Афганистана внутренние войны и деструкция государственного целого — рутинный фон исторического бытия. Об этом свидетельствует даже поверхностное знакомство с историей страны в XX в. Заметим, что в XVI—XIX вв. целые регионы были насильственно втянуты в контекст мировой цивилизации.

До того они являли собой сферу дого- сударственных или раннегосударственных состояний, поле перманентного формирования и распада племенных союзов, квазигосу- дарственных или раннегосударственных образований. Мировая цивилизация как сплошное пространство, охватывающее весь мир, — миф, сложившийся на фоне колониального господства Запада, навязывавшего остальному миру свою модель. Недозревшие до государственности или «вываливающиеся» из цивилизации пространства можно было формально интегрировать в общемировое путем колониальной политики. Однако однажды колонизаторы уходят, а аборигены осваивают автомат Калашникова и продолжают прерванное саибами взаимоистребление.

Если вспомнить Афганистан, то в наших оценках происходящего многое задано спецификой глобальной коммуникационной ситуации. Европейцу больно видеть руины крупного города. Это слишком сильное переживание, разрушающе действующее на подсознание. Истоки наших болезненных реакций и неадекватных оценок рутин

ных и совершенно нормальных процессов деструкции, периодически возникающих в отдельных регионах земного шара, — есть ценности и мифы европейской культуры. Деструктивные процессы, цивилизационное «проседание» целых регионов и распад социальных организмов — естественный и неизбежный момент развития человечества. Однако эти процессы вступают в конфликт с иллюзиями, восходящими к гуманистическим, прогрессистским, просвещенческим парадигмам. Опасность для человечества (и основания говорить о глобальном кризисе) возникнет лишь тогда, когда зоны деструкции вырастут в своих объемах выше некоторого критического, с точки зрения глобального целого, уровня.

На самом деле в зонах, «выпадающих» из цивилизационной эволюции, идут позитивные процессы самоуничтожения безнадежно отстающих стадиально и не вписывающихся в изменяющийся глобальный контекст структур. Феноменология явлений такого рода достаточно многообразна: гражданские войны, террор, эпидемии, дезурбанизация и архаизация экономики на фоне голода, слабо мотивированные войны с соседями.

Результат же один — выведение из истории утративших адекватность, нетранс- формативных обществ1. Когда вакханалия самоуничтожения завершается, эти территории включаются в мировой процесс. Вспомним, что субъект истории — человечество: отдельные общества могут и должны погибать, вопреки нашим прогрессистским и гуманистическим иллюзиям. Об этом свидетельствуют последние шесть тысяч лет истории.

Нельзя забывать и о том, что «кризисность» есть онтологическая характеристика homo sapiens. К простому воспроизводству в гармоническом балансе с окружающей средой способны лишь весьма малые, изолированные сообщества, и то на короткий срок, ибо изоляция несет с собой неизбежную деградацию. Человечество как целое постоянно подрывает источники своего существования и столь же постоянно и неизменно находит выход на путях повышения уровня организации, иными словами, на путях исторического прогресса. В этом смысле кризис атрибутивен для человечества. Само существование «человека разумного» возможно лишь в состоянии динамического равновесия, т.е. постоянного разбалансирования (как внутри социокультурного целого, так и в системе «человек—природа») и столь же постоянного восстановления баланса через прогрессивное усложнение социокультурного организма.

Другое дело кризис тлеющий, рутинный, когда человечество развивается в рамках некоторого устойчивого качества, и кризис переходит от одной большой модельности к другой. Когда накапливаются дисбалансы, не снимаемые в рамках устойчивого качества, происходит ряд катастроф, в ходе которых из истории «выбивается» ряд обществ. И только гибель обществ, исчерпавших возможности даль

нейшего развития, становится мобилизующим фактором, закрепляющим продуктивные мутации и обеспечивающим переход на следующий уровень. В этом отношении катастрофы гибельны для тех обществ, которые не в состоянии их пережить, но продуктивны для человечества в целом.

Сегодня звучат утверждения о том, что катастрофический путь исторического развития себя исчерпал, поскольку глобализация делает крупный кризис общемировым.

На первый взгляд это кажется убедительным. Но что-то в подобном рассуждении настораживает. До появления человека история живой природы шла через цепь катастроф (меловая, пермская и др.). История человечества также заполнена большими и малыми катастрофами. Природа человека и природа Вселенной не изменились. Куда же денутся катастрофы?

Говоря о глобальном кризисе, мы, не отдавая себе отчет, впадаем в грех евроцентризма и не только переносим кризисное самоощущение представителя европейской цивилизации на общемировое целое, но и транслируем на него представления о норме, порядке и гармонии, естественном течении событий, о перспективах человечества, вызревшие в лоне европейской цивилизации и утвердившиеся в качестве доминирующих в последние два-три века. Этот тезис заслуживает более подробного рассмотрения. Глобализация воспринимается традиционно, т.е. как кризис, локалистски мыслящими людьми. Для их сознания вынужденный выход за рамки собственного локуса есть глубоко дискомфортная, кризисная ситуация. Теперь же мир стал неустранимо множественен. Одно дело, когда качественно иное находится где-то за гранью собственного кругозора, за пределами взгляда и сведения о нем доходят в виде ауры малодостоверных свидетельств, былей и небылиц. В таком виде качественно иное не несет в себе опасности для собственного космоса; с иным за гранью горизонта традиционное сознание мирится легко. Совершенно другое дело, когда иное вторгается во внутренний мир. Это всегда порождает конфликт, которому присваивается статус события космического.

Дело в том, что любая «локальная цивилизация» переживается ее носителями как целостный космос, как самоочевидная данность — естественная и потому единственно возможная. Знание о том, что где-то существуют другие миры, не колеблет этого исходного ощущения. Любая локальная цивилизация — не что иное, как модус, выдающий себя за субстанцию. Здесь происходит столкновение с древней и глубоко заложенной априорной установкой.

Но есть одна тонкость.

Для обществ, проигрывающих в конкурентной борьбе локальных цивилизаций за людей и территории, осознание цивилизационной множественности мира, а значит, факультативности их собственной цивилизации, наступает раньше и

чувствуется острее. Отсюда все драматические перипетии цивилизационного противостояния, диалогов, переходов от сравнительной открытости к закрытости, амбивалентного отношения к лидерам динамики и другие коллизии, переживаемые в ходе модернизации2. Что же касается лидирующих обществ, то на их пространствах архаическое восприятие своей цивилизации как единственной сохраняется дольше. В этом можно увидеть некоторый парадокс, но он объясним. Лидирующие общества могут жить в иллюзии принадлежности к цивилизации по преимуществу.

Так базовые дорациональные положенности вступают в конфликт с нашими познаниями и здравым смыслом. Однако эти положенности сильны, и сердечная склонность трансформирует результаты интеллектуального усилия. Осознавая отвлеченно цивилизационную множественность составляющих мира и декларируя их равнозначность, где-то в глубине души мы переживаем свою, христианскую цивилизацию как синоним общемировой. В таком случае история мыслится как движение человечества в лоно христианской цивилизации. С середины XVII в. до второй половины XX в. можно было комфортно пребывать в этом убеждении — в той или иной мере реальность укладывалась в мифологему. Но в последней четверти завершившегося столетия возможности существования подобной иллюзии исчерпались.

Такие разные вещи, как распад колониальной системы, формирование многополярного мира, взрывной рост экономик стран Юго- Восточной Азии, захлестывающая пространство евроатлантической цивилизации миграция из бывших колоний и стран «третьего мира», глобализация средств массовых коммуникаций, особенно телевидения, с неопровержимой достоверностью предъявили европейскому человеку, во-первых, факт множественности цивилизационных моделей, во-вторых, иллюзорность идеи универсальности западной цивилизации как образца и модели для всего человечества, в-третьих, иллюзорность представлений о движении человечества в направлении, начертанном Западом.

Запад утратил статус безусловно доминирующего, а сама западная цивилизация переживает евроцентристские иллюзии и линейно- прогрессистские представления о мировой истории. Можно говорить о «кризисе идентичности» цивилизации Запада. Однако, как говорилось выше, кризис всякой «локальной цивилизации» переживается ее носителями как космическое событие. Вот где, на наш взгляд, лежат истоки идеи глобального кризиса.

При оценке ситуации имеются в виду наши частные, ограниченные во времени и пространстве, в высшей степени локальные признаки. Человек и человечество рассматриваются с точки зрения наших собственных идеалов как вечные и абсолютные ценности, притом что история разворачивается в соответствии с некоторой

имманентной логикой, не познанной нами и не совпадающей с нашими представлениями. На этом основании выносится вердикт о глобальном кризисе человечества. Homo sapiens sapiens существует не менее ста тысяч лет. За это время была реализована гигантская, трудно охватываемая сознанием множественность культур, локальных цивилизаций, образов жизни, стратегий человеческого существования. В этом ряду мы представляем одну из конфигураций.

В порядке мысленного эксперимента можно предположить, что история снимет цивилизацию Запада, но даже это не дает оснований говорить об антропологической катастрофе. Трагедия кризиса иллюзии, вечности и непреложности собственного социокультурного космоса впервые открылась европейскому человеку. Конечность локальных цивилизаций, которые переживаются им как вечные сущности, с огромным трудом осваивается массовым сознанием. По всей видимости, представление о множественности и рядо- положенности цивилизационных моделей становится устойчивой характеристикой ментальности. Эта эволюция сознания требует интеллектуального мужества. Однако только на данном пути возможен поиск реальных стратегий выживания человеческого сообщества.

Наращивание разнообразия цивилизационных стратегий — константа разворачивания человеческой истории. Причем в кризисные эпохи разнообразие взрывообразно возрастает. Именно в это время периферийные и маргинальные стратегии оказываются равнозначными вчерашним доминантам. В принципе нельзя оценить потенции той или иной стратегии в неведомой нам ситуации завтрашнего дня. В этом случае ценностью выступает сама множественность.

Развитие как процесс качественных преобразований трансцен- дентно любому устойчивому состоянию, всякому длящемуся настоящему. Человек более или менее в состоянии предвидеть количественные изменения, но не в силах охватить сознанием качественные скачки. Прежде всего потому, что будущее человека всегда отрицает сущностную природу его сегодняшнего состояния. При этом каждое из этих состояний входит в целостность человечества. Однажды история отменит нашу реальность и перечеркнет многое из того, что представлялось нам неотъемлемыми, видовыми признаками человека. Кризис ренессансного идеала автономной личности или формирование виртуального универсума снимают некоторые факультативные характеристики человека, не более того. Нам не постичь будущего (да и не войти в него) так же, как людоеду палеолита не понять нашего настоящего. Не стоит по этому поводу говорить о конце света!

Яковенко И.Г. Культурные аспекты механизмов и социально-психологические ис точники массового террора. — Мир психологии. М., 1998, № 3. Яковенко И.Г. Противостояние как форма диалога (Динамический аспект воспри ятия Запада). — Рубежи. М., 1995, № 5, 6; 1996, № 1.

<< | >>
Источник: А.И.Неклесса. Глобальное сообщество : Картография постсовременного мира. 1999

Еще по теме И.Г.Яковенко ГЛОБАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО И ЛОКАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ:

  1. 5.2. Факторы, способствующие сохранению локальных сообществ
  2. И.Н.Вопкова, Г.А.Приваловская ЭКОЦИКЛ: ГЛОБАЛЬНОЕ И ЛОКАЛЬНОЕ В УСТОЙЧИВОМ РАВНОВЕСИИ ПРИРОДЫ
  3. Э .В.Сайко СОВРЕМЕННОЕ ГЛОБАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО В ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ
  4. Б.Б.Рунов ГЛОБАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ ПЕРЕМЕН
  5. В.М.Немчинов ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ В ГЛОБАЛЬНОМ СООБЩЕСТВЕ (методологические заметки)
  6. На пути к созданию глобального сообщества: роль экономики
  7. ГЛОБАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО: ПОСТСОВРЕМЕННАЯ ПРОГРАММА МИРОУСТРОЙСТВА
  8. ГЛАВА 8 ГЛОБАЛЬНО- ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ И ПЛАНЕТАРНОЕ СОЗНАНИЕ
  9. А.И.Неклесса. Глобальное сообщество : Картография постсовременного мира, 1999
  10. Сходство между сообществами и несходство форм внутри сообществ