<<
>>

ГЛАВА 1 Проблема и метод

История народопаселения привлекает пытливый ум с давних пор. Ею интересовались Платон и Аристотель, Августин и Григорий Великий, гуманисты и философы Просвещения *. Почти полтораста лет тому назад появился и термин «демография», символизируя обособление штудий, посвященных населению2.

И тем н© менее современную историческую демографию можно с полным правом назвать одной из самых молодых гуманитарных наук: пе так уж необоснованны утверждения, согласно которым в своем нынешнем воплощении она родилась лишь 30—40 лет назад9.

Преемственную связь этой отрасли исторического знания с предшествующей историей народонаселения отрицать не приходится 4. Предметная сфера обеих этих дисциплин имеет немало общего. Так нынешние историки-демографы изучают в числе прочего сюжеты, которые рассматривались их предшественниками и в прошлом, и даже в позапрошлом веке — численность и размещение населения, смертность, рождаемость, брачность, историческую обусловленность этих феноменов и т. п. Однако глубокому обновлению исторической демографии это не противоречит.

В самом деле. Еще в первой половине нашего столетия при характеристике, скажем, динамики населения, ближних и дальних миграций или же продолжительности жизни, на первом плане было описание этих явлений, так сказать, с внешней точки зрения. Такое описание, несомненно, помогало уяснить ход социально-экономического развития, выступая в качестве важного,

хотя ц вспомогательного источника знаний о прошлом. (Не случайно «статистика населения» — как нередко называли тогда демографические штудии — причислялась обычно к «вспомогательным» историческим дисциплинам.)

С 60-х годов историко-демографические исследования на Западе стали все реже ограничиваться подобными описательными задачами. Центр тяжести постепенно перемещался на раскрытие внутренних составляющих каждого демографического процесса, на анализ его взаимодействия с другими процессами в этой сфере и, главное, на понимание демографического развития как одного из воплощений движения общества В целом.

Подоснову этого, поначалу спонтанного, сдвига составляло более глубокое, чем раньше, осмысление весьма важной черты исторического процесса: в нем неизбежно сопрягается действие объективных условий, в которых существует общество, и субъективных помыслов людей, действующих в его рамках \ Соответственно всякое историческое исследование, и в частности историко-демографическое, приобретает особый интерес, когда оно одновременно охватывает и объективную и субъективную стороны исторической действительности.

Последовательная реализация этого принципа заставила во многом изменить изучение демографических феноменов. Например. при исследовании рождаемости теперь не ограничивались выявлением ее общего уровня. Особое значение придавалось изучению отличий в рождаемости, характерных для разных социальных и возрастных групп, и связи этих отличий как со спецификой экономического и политического положения таких групп, так и со свойственными их членам представлениями о мире, человеке и нормах прокреативного поведения. В частности, учитывалось влияние представлений о смысле рождения себе подобных, о месте ребенка в семье и обществе, об оправданности родительской любви к детям, об отношении к больному ребенку, о задачах воспитания, о численности потомства, которую признавали «нормальной», и т. п. Не меньший интерес проявляли к изменениям во взглядах иа детородный акт, на возможность, с точки зрения супругов, отделить соитие от зачатия, признав самоценность сексуального наслаждения. Подобное расширение проблематики изменяло самый характер изучения рождаемости. Узкодемографический подход уступал место комплексному. Социально-экономические, экологические или политические факторы колебаний в рождаемости переосмысливались как элементы субъективной картины мира, которые воздействовали на поведение людей разных социальных групп не «извне», но поскольку они были пропущены через сферу их сознания °.

Аналогичным образом преобразовывалось изучение смертно- стн. Помимо того что установление ее общего уровня дополнялось анализом ее социальных, половозрастных, сезонных и других особенностей, явление смертности начали рассматривать в гораздо более широком контексте.

Была поставлена задача связать исследование смертности с восприятием смерти и ее причин и с активностью самосохранительного (витального) поведения. А так как это поведение (как и восприятие смерти в разных социальных, имущественных и возрастных классах) могло существенно различаться, демографический анализ и здесь становился способом комплексного изучения объективной и субъективной сторон исторической действительности 7.

В том же ключе начали строиться в 60—70-е годы исследования по истории брака и брачности, семьи и родства, статуса женщины, положения стариков, так же как и многих других феноменов демографической истории. В результате историческая демография как научная дисциплина претерпевала принципиальные изменения. Из вспомогательной отрасли социально-экономического анализа она стала превращаться в одно из направлений исторического синтеза. Ее перестройка выступала как проявление общей тенденции к интеграции исторического знани#, и прежде всего к соединению двух трудно поддававшихся до сих пор интеграции подходов к изучению прошлого — того, который предполагает освещение объективных социальных процессов, и того, который раскрывает субъективное восприятие мира (и самих этих процессов) людьми прошлого8.

Еще не так давно историки гордились тем, что их паука перестала придавать первенствующее значение политическим событиям, описываемым на основе субъективных высказываний их участников, и что в центр внимания наконец-то попали «объективные» социально-экономические процессы и структуры9. Автор этих строк далек от того, чтобы недооценивать вклад, внесенный исследователями па базе этого подхода. Одпако справедливость требует признать, что (как показала научная практика) структурный анализ социально-экономической сферы и в еще большей мере искусственное противопоставление объективной стороны исторического процесса его субъективному восприятию затрудняют или даже исключают адекватное воспроизведение прошлого. Ибо «„объективные" предпосылки человеческой деятельности не действуют автоматически, люди должны так или иначе воспринять и осознать их для того, чтобы превратить в стимулы своих поступков.

,,Субъективныс“ же эмоции, идеи, представления, верования оказываются мощными факторами общественного поведения человека» 10. Именпо поэтому поступки отдельных людей и действия чолопеческих общностей сообразуются в целом ряде си

туаций не столько с «объективной реальностью», сколько с тем, какой она видится ее современникам.

Эти эпистемологические идеи, широко принятые в сегодняшней науке, оказали мощное влияние на развитие современной исторической демографии. Оплодотворив ее, они способствовали ее популярности и резкому увеличению числа историко-демографических исследований. Особенно заметным был рост этой отрасли в странах Запада в 60—70-е годы, когда в историко-демографической науке впервые начал широко использоваться тип источников, чуть ли не идеально отвечавший новым научным запросам. Речь идет о метрических записях в приходских книгах.

Специалистам было давно известно, что в позднее средневековье под эгидой церкви началась письменная регистрация браков. крещений и похорон. Книги с этими записями сохранились во многих европейских странах начиная с XVII в. (а в некоторых областях —с XVI или даже с конца XV в.). Долгое время атими книгами интересовались лишь специалисты по истории церкви. Гражданские историки не видели способов использования этих памятников. Состоящие из десятков и сотен тысяч разрозненных записей, приходские книги казались не только трудным, но и мало обещающим источником. Ситуация изменилась, когда, с одной стороны, обострилось внимание к повседневному поведению рядового человека, а с другой — появилась возможность машинной обработки массовых источников.

Разработанная в 50—60-е годы во Франции методика «восстановления истории семей» опиралась иа использование математической статистики и компьютеров11. С помощью этой методики и во Франции и в других странах были созданы обширные банки данных, включающие подчас многие миллионы записей 12. Стало возможным детально проследить историю тысяч и тысяч конкретных семей, даты их возникновения, сроки их существования, время рождения каждого ребенка, общую численность детей в семье, длительность жизни отдельных детей, промежутки между их рождениями, возраст смерти родителей, темп смены поколений и т.

п. Опираясь на эти сведения, удалось выявить наиболее распространенный возраст первого брака, среднюю величину интергенетического интервала, сезонность браков и смертей, частоту добрачных зачатий (в случаях, когда рождение ребенка происходило, скажем, через 4—5 месяцев после заключения брака), среднюю продолжительность жизни взрослых, длительность детородного периода, фертильность женщин, применение контрацептивов (или иных средств планирования рождаемости), удлиняющих интергенетические интервалы или же приводящих к снижению возраста последнего материнства. Все эти данные легко дифференцировались но социальным подгруппам, выявляя различия в по-

ведении крестьян и ремесленников, малоимущих и зажиточных, дворян и купцов и т. п. Не составляло также труда проследить особенности демографического поведения в крупных и мелких деревнях, малых и больших городах в разных географических зонах и т. п. Сухие статистические данные превращались таким об- разом в источник сведений о нормах поведения людей разного статуса в самых интимных сферах их жизни.              *

Комбинируя эти сведения с теми, которые содержались в нарративных памятниках эпохи, исследователи могли анализировать соотношение между идеалом и действительностью, между предписаниями морали и реальной практикой. Открывалась редкая по познавательной значимости возможность проследить воздействие массовой модели поведения на реальное поведение в разных социальных группах, сопоставить влияние на это поведение объективных условий существования и моральных императивов, выявить частоту индивидуальных отклонений и т. д.

Неудивительно, что введение в научный оборот приходских книг дало со своей стороны мощнейший толчок историко-демографическим исследованиям эпохи XVI—XVIII вв. Опираясь, кроме того, на материал налоговых описей и появляющихся несколько позднее региональных и национальных переписей населения, историческая демография 60—80-х годов нашего века оказалась способной в той или иной мере заимствовать методы и категориальный аппарат классической демографии, социологии,, исторической антропологии, социальной психологии, других смежных наук.

В развитии исторической демографии нашла, таким образом; яркое воплощение характерная для последних десятилетий тенденция к междисциплинарному синтезу.

О размахе и содержании историко-демографических исследований написано немало13. Специалисты имели все основания говорить об историко-демографическом' «буме» в странах Западной Европы и Америки с конца 50-х до начала 80-х годов “.

К сожалению, это научное движение — как и ряд современных ему веяний в западной историографии — почти полпостью обошло советскую науку (и особенно те ее отрасли, которые заняты изучением истории Запада). Удивляться этому не приходится. Давняя и прочная традиция дореволюционной российской науки в изучении истории народонаселения была искусственно прервана еще в начале 30-х годов. Абсолютизация роли «производства материальных благ» (так же как и государственного регулирования общественного развития) побудила официальное обществоведение времен сталинщины отнести спонтанные демографические процессы к числу второстепенных и малозначащих15. Это предопределило судьбу демографических исследований в

стране. Были закрыты научные учреждения в области демографии. На изучение демографической проблематики было наложепо негласное табу.

Преодолеть сложившийся за долгие годы стереотип оказалось непросто. Лишь в 70-е годы в СССР возобновилась сначала историографическая, а затем и исследовательская работа в области исторической демографии. Пионерами оказались эстонские ученые. первыми у нас применившие западноевропейскую методику «восстановления истории семей» (ВИС) при анализе демографических процессов в XVII—XIX вв. В 70—80-е годы историкодемографическое изучение затронуло центральные области России, Сибирь, Кавказ, Молдавию и другие районы СССР. Медленнее всего возобновлялась исследовательская работа в области исторической демографии Запада: фактически она начала развертываться лишь во второй половине 80-х годов.

Общей особенностью отечественных демографических исследовании было сосредоточение внимания на трех последних столетиях. Более ранние периоды до самого последнего времени не изучались у нас вообще. Впрочем, это время практически не исследовалось и за рубежом. Даже во Франции — признанном центре историко-демографических штудий — основное внимание и поныне уделяется периоду после 1670 г., когда дошедшие до нас метрические записи впервые оказываются достаточно репрезентативными. Уже предшествующие десятилетия XVII в., как и XVI в., считаются временем, демографический анализ которого может быть лишь частичным и неполным 1в. Что же говорить о длинной череде столетий, предшествующих XVI—XVII вв.?.. Приходится признать: несмотря на широкий размах историко-демографических исследований, они пока мало затронули средневековую эпоху, от которой, как известно, не сохранилось массовых источников.

Это не значит, что по этому периоду не существует ряда важных трудов. Наиболее капитальный из них — опубликованная в 1988 г. в Париже «История французского населения», первый том которой целиком посвящен древности и средневековью (до XV в.). И объем этого тома (около 600 стр.), и квалификация авторов (в нем участвуют такие известные историки и демографы, как Ж. Дюпакье, Ж. Бирабен, Р. Ботье, Р. Этьен, А. Дюбуа, К. Клапиш-Зубер и др.) придают этому изданию очень большой научный интерес. В томе нарисована широкая картина заселения французской территории: выявлены этнические особенности разных регионов, проанализированы миграции, охарактеризованы примерная численность и плотность населения и их эволюция. В ряде глав собраны новые данные о рождаемости и смертности, описаны некоторые формы брака и семьи. Предпри-

пята попытка связать демографическую динамику с социально- экономическим развитием, политическими катаклизмами, эпидемиями, изменениями в режиме питания, гигиеническими условиями и т. д.17

Особого внимания заслуживают сформулированные Ж. Дю- пакье во «Введении» к первому тому общие подходы: приоритет «качественного» анализа над количественным; важность проникновения в картину мира древних и средневековых людей (в частности. в их понимание рождения или смерти); признание того, что историческая демография древности или средневековья может успешно развиваться лишь в симбиозе с социально-экономической и ментальной историей и должна быть целостным прочтением истории того или иного народа 18.

К сожалению, эти принципы, предложенные Ж. Дюпакье авторскому коллективу, в целом не были реализованы. Несмотря на исключительное многообразие охваченных в томе сюжетов, в нем нет взаимосвязанного анализа демографического и ментального развития. Едва ли не важнейший* из намеченных Ж. Дюпакье подходов — демографическая история «изнутри» (т. е. исходя из внутренней мотивации демографического поведения) — в «Истории французского населения» реально почти не представлен. Сколь бы ни был богат собранный в ней материал, она остается по своему типу ближе к традиционной демографической истории «извне», чем к работам, соединившим в себе анализ объективной и субъективной сторон исторического процесса.

Почти то же самое можно сказать об историко-демографиче- ских исследованиях, освещающих отдельные провинции Франции в период до XVI в., как и о трудах, в которых проблемы демографической истории средневековой Франции характеризуются попутно с историей других народов Европы. Во многих из этих исследований собран чрезвычайно ценный фактический материал, которым мы, естественно, будем широко пользоваться 1в. Но развернутого историко-демографического анализа в том его наиболее актуальном, с нашей точки зрения, ракурсе, который был отмечен выше, они не содержат.

Стремясь восполнить этот пробел, мы попытаемся исследовать демографическую историю средневековой Франции в нескольких планах. Наша ближайшая цель показать борение жизни н смерти — двух подлинно ключевых феноменов в истории человечества в целом и каждого человека в отдельности. Сам по себе интерес к этой теме традиционен для демографических исследований. Отличие нашего подхода в том, что мы хотели бы рассмотреть противоборство жизни и смерти, как и все иные явления, воплощавшие демографическое развитие (брак и семья; детство и старость; дихотомия полов; здоровье и болезнь и т. п.),

не только или даже не столько «извне» — как объекты стороннего наблюдения, но и «изнутри» — исходя.из внутренней мотивации действий средневековых людей. Этот анализ составит как бы второй, еще более важный для нас план исследования. Он предполагает специальное внимание к восприятию современниками каждого демографического феномена. Очевидно, что это восприятие не обязательно было одинаковым у крестьян, сеньоров или горожан. Оно могло варьировать, кроме того, в зависимости от имущественного положения отдельных групп внутри этих сословий, от принадлежности человека к разным возрастным классам или половым группам и т. п. Во всех таких случаях демографическое и шире — социальное поведение членов этих групп, непосредственно обусловливавшееся различиями в их восприятии действительности, опосредованно выражало объективные различия их существования. Изучение этого поведения и его различу ных вариантов открывает, следовательпо, путь к пониманию глубинного взаимодействия объективных социальных структур и их субъективного видения людьми изучаемой эпохи. Историкодемографическое развитие перестает при таком подходе выступать как фатально предопределенное движение безликих масс, оно предстает перед нами как результат столкновения осознанных или неосознанных интересов и действий живых людей.

Именно в ходе такой борьбы интересов складываются характерные для каждого этапа средневековья тенденции объективного демографического развития. Их изучение составляет еще один — третий (но счету, но не по важности) — план нашего исследования. Реализуя его, мы попытаемся наметить взаимозависимость процессов в демографической сфере с теми, которые протекали в экономике, политике, культуре. Это позволит затронуть ряд специальных историко-демографических проблем. В их числе соотношение на разных этапах средневековья наличных человеческих ресурсов и потребностей общества в них. В принципе такое соотношение могло быть как «соразмерным», так и «несоразмерным» (т. е. таким, когда человеческих ресурсов либо не хватало, либо, наоборот, они были в избытке). Какой была эта ситуация в средневековой Франции? Насколько велики были тогда возможности демографической саморегуляции? Как она осуществлялась? Чем она отличалась от той, что известна для начала нового времени и современности?

Эти и подобпые им вопросы важны но только с копкретно- исторической точки зрения. Как известно, современные демографы и социологи безуспешно ищут способы приостановить несбалансированный рост населения в странах «третьего мира», так же как и средства преодолеть отрицательную демографическую динамику в развитых странах. Не поможет ли в этих поисках

уяснение механизма демографической саморегуляции в эпоху средневековья? В том же смысле может оказаться поучительным материал по истории брака и семьи — институтов, сложившихся в наиболее знакомой нам по повседневному опыту форме, как раз в средние века и именно сегодня оказавшихся на грани кризиса.

Подчеркивая научную актуальность широкого демографического исследования средневекового общества, следует отдать себе отчет в том, насколько таковое осуществимо. Как уже отмечалось, для периода, предшествующего XVI в., во Франции практически не сохранилось метрических записей. Весьма редки и фрагментарны для того времени и налоговые списки, и поземельные расследования. Демографические параметры в средние века трудно определить поэтому не только в масштабах страны, но н для отдельных областей. Нет в средневековых источниках и эксплицитного выражения массовых умонастроений; не найти прямого выражения представлений о браке, семье, жизни, смерти, детстве, старости и т. п. Мотивация демографического поведения или тем более ее изменение не раскрываются. Вопросы регуляции численности населения не затрагиваются.

Мыслимо ли в этих условиях воспроизвести демографическую историю французского средневековья в ракурсе, который намечен выше?.. Приходится признать: отсутствие в большинстве современных медиевистических исследований целостной характеристики демографических явлений не случайно; оно во многом объясняется крайней лаконичностью источников.

Известно, однако, что информативность исторических источников — величина непостоянная. Она возрастает с увеличением нашего умения поставить новые вопросы, найти более эффективный метод анализа. Выше отмечалась познавательная важность вйдепия прошлого как взаимосвязанного единства субъективного и объективного, иначе говоря, как субъективного осмысления членами того или иного общества окружавшей их объективной реальности. Такое видение прошлого могло бы открыть новые возможности в изучении, в частности, демографической истории. Рассматривая демографические представления и демографическое поведение как результат восприятия людьми средневековья некоторых объективных процессов, протекавших в обществе, не получим ли мы — пусть опосредованное — отражение этих процессов? Иными словами, не поможет ли анализ демографических представлений и их изменения воспроизведению не только социокультурного пласта прошлого, но и инициировавших такие представления «грубых фактов жизни»? Конечно, подобное воспроизведение будет в той или иной мере искаженным и односторонним. Тем не менее оно могло бы стать исходной точкой для характеристики явлений, порою вовсе сокрытых от наших глаз.

Дело за «малым»: как воссоздать демографические представления, не нашедшие прямого отражения в средневековых текстах? При всей трудности этой задачи она не принадлежит к числу неразрешимых. В медиевистике накоплен немалый опыт использования косвенных данных источников. К числу таких косвенных данных относятся не только оговорки или «проговорки» в самом тексте источника, но прежде всего «подтекст» высказываний, их форма, их вариации в «нормативных» и «казуальных» пластах каждого памятника. Не менее поучительны умолчания и недомолвки: порой они выявляют характерные изменения, происходящие со временем в суждениях и оценках. Перспективны и морализирующие сентенции, высказываемые по тому или иному случаю; судя по ним, удается порой восстановить разрыв между нормой и действительностью, между предписываемым поведением и действующим обычаем. Генеалогические и просопографи- ческие материалы вместе с частно-хозяйственными описями и актами позволяют порой как бы «считывать» с описываемой в них реальности поведенческие нормы, укорененные в обществе, и даже давать примерную количественную оценку ряду демографических явлений20. Разумеется, все это позволяет получить лишь самый общий абрис демографических представлений, стереотипов поведения и конкретных процессов. Различить на базе таких данпых локальное и общее не удается. Не всегда просматриваются и особенности демографического -поведения крестьян, горожан п сеньоров. Многое остается лишь на уровне гипотез, требующих дальнейшей проверки.

Однако «в развитии науки бывают моменты, когда одна синтетическая работа, хотя бы она и казалась преждевременной, оказывается полезнее целого ряда аналитических исследований, иными словами, когда гораздо важнее хорошо сформулировать проблемы, нежели пытаться их разрешить» 2|. Эти слова, написанные в 1931 г. Марком Блоком об аграрной истории, невольно приходят иа ум, когда встает вопрос о дальнейшей разработке демографической истории французского средневековья. Сознавая трудности такого исследования, мы избираем для него очерковую форму. Иными словами, мы заранее отказываемся от того, чтобы рассмотреть все без исключения аспекты демографического развития, определить путь решения всех основных проблем или тем более оцепить познавательные возможности всех имеющихся источников. На данном этапе нам казалось полезным рассмотреть хотя бы часть ключевых вопросов, поддающихся решению на имеющемся в нашем распоряжении источниковом материале.

Отправным хронологическим рубежом исследования избран каролингский период, в течение которого Франция родилась как самостоятельное государство. Этот период (IX—X вв.), когда в

общественном строе Франции возобладали феодальные черты, и два следующих за ним — этап наивысшего торжества феодального строя во Франции (XI—XIII вв.) и переломный этап XIV—XV вв., в рамках которого назревали предпосылки кризиса средневекового общества — рассматриваются в трех основных главах книги. Последняя — 5-я глава, характеризующая демографические процессы во Франции в XVI—XVIII вв.— в период разложения феодализма и генезиса буржуазного общества,— нацелена прежде всего на выяснение форм и масштабов преемственности между демографическим развитием в этот новый период истории и в предшествующие столетия средневековья.

Учитывая интенсивность в последние десятилетия историкодемографического исследования Франции XVI—XVIII вв., мы ограничиваемся в 5-й главе преимущественно обобщением уже накопленных научных данных. В отличие от этого в основных разделах книги нам приходилось базироваться на собственных разысканиях. Здесь потребовалось параллельно разрабатывать методические и содержательные вопросы, так как без решения первых было невозможно осветить вторые.

Все основные разделы работы имеют сходную структуру. В них рассматриваются брачные модели и брачность, понятие семьи и семейные формы, восприятие детства и численность детей, воззрения на статус женщины и численное соотношение полов, отношение к старости и смерти и продолжительность жизни, представления об основных возрастах и возрастная пирамида, темпы прироста населения и демографическая динамика.

При изучении взаимосвязи демографической динамики с процессами в других общественных сферах специальное внимание уделяется совершенствованию категориального аппарата. Вызвано это тем, что современная паука пользуется при рассмотрении данной проблематики явно недостаточным кругом понятий. Ключевые из них на сегодня два: режим воспроизводства населения (РВН) и тип воспроизводства населения (ТВН). При этом под РВН подразумевается совокупность конкретных количественных характеристик воспроизводственного процесса, под TBII — совокупность «наиболее важных качественных черт воспроизводства населения в более или менее сходных исторических, экопог.шче-

99

ских, социальных и др. условиях» .

Специалисты по исторической демографии — и советские и зарубежные — чаще всего исходят из последовательной смены в истории человечества трех основных, «устойчивых» TBII и некоторого числа «промежуточных» ТВН, «не способных к длительному существованию». Наиболее древним («архетипом») считается тот, конкретно никем не описанный ТВН, который был характерен для обществ присваивающей экономики23. Второй,

исторически известный ТВН — «традиционный» — признается характерным для всех докапиталистических аграрных обществ, а также для рашшх — доиндустриальных стадий капитализма 24. Третьим — «современным» («рациональным») называют ТВН, господствующий в развитых капиталистических обществах, а также в «обществах социалистического типа» ”.

Недостаточную понятийную разработанность трех исторических ТВН признают в общем виде все.» Конкретизируя недостатки используемого ныне понятия ТВН, отметим прежде всего неопределенность общеисторических критериев разных ТВН. Она бросается в глаза по отношению к традиционному ТВН, связываемому и с феодальными, и с раннекапиталистическими, и с раннеклассовыми обществами. Столь же явна она и для современного ТВН, который признается типичным и для развитых капиталистических и социалистических стран.

Все это не значит, что выделение трех названных TBI1 вовсе лишено смысла. Каждый из них, по-видимому, соответствует некоему этапу мирового воспроизводственного процесса. Советские исследователи уделяли до сих пор внимание преимущественно тому, каковы необходимые и достаточные критерии разграничения «основных ТВН» и сколько их сменилось в истории2в. Гораздо мепыний интерес привлекал особенно важный с конкретно-исторической точки зрения вопрос о том, достаточна ли категория ТВН как таковая для осмысления всех качественно различавшихся между собой этапов демографического разнития. Мы попытаемся рассмотреть этот вопрос применительно к «традиционному ТВН» на материале средневековой Франции.

Анализ основных дискуссий по каждому из периодов демографической истории средневековья содержится в главах. Там же дается характеристика привлекаемых письменных источников. В книге используется ряд иконографических материалов. Они позволяют конкретнее и глубже попять многие чуждые современному человеку демографические представления прошлого. Репродукции миниатюр и картин скомпонованы на вклейках по тематическому принципу.

ПРИМЕЧАНИЯ HnnsscI A. Histoirc des doctrines demographiques. illustree par les text's. P., 1979; DupSquier Dupaquier M. Histoirc do la demographic: La sta- tistique do la population des originos a 1914. P., 1985; Шелестов Д. К. Демография: история и современность. М., 1983; Он же. Историческая демография. М., 1987.

! Сnillard A. Elements de statistique humaine ou demographic comparee. P.. 1855.

s Вишневский А. Г., Кон И. С. Предисловие//Брачность, рождаемость, семья за три века. М., 1979. С. 3; Dupamp;quier 3. Introduction a la demogra-

phie historique. P., 1974; Idem. Introduction // Histoire de la population fran- $aise. P., 1988. T. 1. P. 2-3; Imhof E. Einfiihrung in die Historische Demographic. Miinchen, 1977. S. 12-21. См. об этом: Шелестов Д. К. Демография... С. 96. Этим изменениям в историко-познавательном подходе к прошлому в 60-80-е годы посвящена огромная литература. Укажем здесь лишь несколько обзорных работ: Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции в 1945-1990 гг.//Одиссей, 1991. М., 1991; Гуревич А. Я. «Школа» Анналов н проблема исторического синтеза. М., 1992; Он же. Историческая наука и историческая антропология // ВФ. 1988. № 1; Он же. Социальная история и историческая наука//ВФ. 1990. № 4; Бессмертный Ю. J1., Гуревич А. Я. Идеология, культура и социально-культурные представления западноевропейского средневековья в современной западной медиевистике // Идеология феодального общества в Западной Европе. М., 1980; Bromlej J. VTishkov V. A. Anthropology, Etnology, History: Two traditions// 17-c Congres International dcs sciences histori- quos: Grands themes: Methodologie: Sections chronologiques I: Rapports et abreges. Madrid, 1990; Davies N. Z., Darnton R. History and Anthropology // Ibid.; Hutton P. H. The History of Mentalities: The New Map of Cultural History//History and Theory. 1981. Vol. 20, N 3; Aries Ph. L’his- toiro dcs mentalites // La Nouvelle Histoire Sous la dir. tie J. Le Goff. P., 1978.

8 Одним из первых, кто продемонстрировал научно-познавательные возможности такого подхода к изучению детства, деторождения и рождаемости, был французский социолог и историк Ф. Ариес. См.: Aries Ph. L’Enfant et la vie familiale sous l’Ancien Regime. P., 1973. Обзор последующих работ no этой проблематике см. в названном выше реферативном сборнике «Идеология, культура и социально-культурные представления...», а также в сборнике «Культура и общество в средние века» (М.. 1982. Вып. 1; М., 1987. Вып. 2; М., 1990. Вып. 3). Гщевич А. Я. Смерть как проблема исторической аптропологии: О новом направлении в зарубежной историографии//Одиссей. 1989. М., 199U. Бессмертный Ю. Л. Проблемы исторической демографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. М., 1989. Вып. 1. Бессмертный Ю. Л. Школа «Анналов»: весна 1989 г.//Европейский альманах. М., 1991. Выи. 2. Гуревич А. Я. К читателю // Одиссей, 1989. С. 6. Fleury М., Henry L. Des registres paroissiaux a rhistoirc de la population: Manuel de depouillement et d’exploitation de l’etat civil ancien. P., 1956; Fleury М., Henry L. Nouveau manucl de depouillement et d’exploitation de l'rtat ancien. P.. 1965. О данных no Франции XVII—XIX вв. см.: Dupaquicr J. Introduction// Histoire de la population frangaise. P., 1988. T. 2. P. 3-0; Idem. Los sources et les institutions//Ibid. P. 10-23. Банки данных по Англии XVI—ХТХвв. еще более обширны: известный труд Е. Ригли и Р. Скофилда о населении Англии в XVI—XIX вв. опирается на 3,7 млн метрических записей. См.: Wrigley Е. A., Schofield R. S. The Population History of England, 1541-1871. L„ 1981. P. 11. Вишневский А. Г. Демографическая революция. М., 1976; Шелестов Д. К. Историческая демография. С. 213, сл.; Самаркин В. В. Историческая демография западноевропейского средневековья: Обзор//ВИ. 1977. № 2; Бессмертный Ю. Л. Историческая демография позднего западноевропейского средневековья на современном этапе//СВ. М., 1987. Вып. 50; Демография западноевропейского средневековья в современной зарубежпой историографии. М., 1984; Goubert P. Ving-cinq ans de demographic historique II Sur la population frangaise au XVIIIе et au XIXе siecle. P., 1973.

P. 312-321; Dupamp;quier J. Dix ans de demographie historique/7 RH. 1982. N 544; Idem. Population et famille // Metodi, risultati e prospettive della storia econoinica: Sec. XIII—XVIII. Prato. 1988. Издаваемая с 1978 г. ежегодная библиография по исторической демографии (Bibliographic intornationalc de la demographie historique) свидетельствует о неуклонном pocre числа публикаций до 1931 г. и стабилизации этого числа в последующие годы (750-850 публикаций ежегодно). Лишь в 1989 г. это "пело несколько сократилось — 621 публикация.

14 Hollingsworth Т. Н. Historical Demography. N. Y., 1969. P. 53; см. также: Prrrenoud А. Ой va la demographie historique? Analyse de contenu de la «Bibliographic internationale de la demographie historique» // ADH. 1986. P. 251-272.

,s См. подробнее: Bessmertny Y. La demographie historique de l’Europe Occident ale; 1’etat des recherches en UBSS// ADfl. 1990.

11 Специальный выпуск ежегодника по демографической истории за 19S0 г. имеет заголовок «La demographic avant les demographes (1500-1670)» Ом.: Annalos tie demographie historique. 1980. Особенно интересны в этом отношении главы: Botier R. A. Haut Моуеп Age; Dubois 11. L’essor medieval; Higonnet-Nadal A. Le relevement. Dupaqnier J. Introduction'// Histoire do la population... P. 4-6. Среди таких работ назовем, в частности: Fossier R. La terre et les hommcs (*n Picardie jusqu’a la fin du XIIIе siecle. P., 1968; La demographie medieva- !lt;•: sources et methodcs. Nice, 1972; Fournier G. Le peuplcment rural en bassc Auvergne durant la haut Moyen Age. P., 1962; Bocquet A. Becherches sur la population do Г Artois et au Boullonnais. Arras, 1969; Higounet- Nadal A. Perigueux au XIV® et XVе siecle: Etude de demographie historique. Bordeaux, 1978; Biraben J. N. Les hommes et la peste en France et dans lis pays europeens et mediterraneans. P.. 1975; Lorcin M. Th. Vivre et mour'r en Lyonnais a la fin du Moyen Age. P., 1981; Bois G. Grisi* du feodalisme: Economic rurale et demographie en Normandie oricntale. P., 1976; Baratier E. La demographie proven^ale du XIIIе au XVIе siecl(\ P.. 1961; Minois G. Histoire de la vieillesse en Occident. P., 1987; Goody J. L’evolution de la famille et du mariage en Europe. P., 1985; Herlihy D. Medieval Households. Cambridge (Mass.); L., 1985; Iiussell J. B. The control of late ancient and medieval population. Philadelphia, 1935. 1? соответствии с этим мы привлекаем самые разные типы источников: теологические и нравоучительные трактаты, проповеди, хроники, агиографические тексты, пенитенциалип, светское и церковное законодатель- ство, сборники обычного права, акты, частнохозяйственные описи, генеалогические материалы, литературные произведения и др. Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957. С. 30. Демографический энциклопедический словарь. М., 1985. С. 265; Шелестов Д. К. Историческая демография. С. 122, сл. Предполагается, что для него был;[ типичны ничем не ограничиваемая исключительно высокая рождаемость и крайняя ограниченность числа выживших в каждом поколение (число выживших могло едва превышать - или даже не достигать - числа родившихся). Его признаки: наличие известной сбалансированности между рождаемостью и смертностью за счет ограничений в брачности (запрет ранних браков, ограничение круга лиц, которым разрешен брак); преобладание положительной демографической динамики несмотря на высокий уровень смертности. Его связывают со «скачком» в развитии производительных сил, «с переходом от аграрной к индустриальной экономике». Этот ТВН предполагает: резкое сокращение смертности (особенно экзогамной), не менее

резкое сокращение рождаемости на основе всеобщего распространения внутрисемейного планирования и столь же резкое повышение выживаемости родившихся, обеспечивающее «устойчивость и экономичность воспроизводственного процесса». См.: Детерминанты и последствия демографических тенденций: ООН. Нью-Йорк, 1973. С. 161; Вишневский А. Г. Воспроизводство населения и общество: История, современность, взгляд в будущее. М., 1982. С. 45-49, 201; Он же. Демографическая революция. М., 1976. С. 5-35, 132-133. Сходные взгляды на периодизацию мирового демографического процесса высказывают и такие известные специалисты по исторической демографии, как А. Ландри. Ж. Дюпакье, Б. Ригли. См.: Бессмертный Ю. Л. Историческая демографии позднего западноевропейского средневековья на современном этапе//СВ. М., 1987. Вып. 50. С. 291, сл. См. также: Chaunu P. Postface Ч Histoire de la population... Т. 2. P. 562.’

Рассматривая этот вопрос, ряд наших специалистов настойчиво предлагают положить в основу периодизации мирового демографического процесса пятичленную концепцию социально-экономических формаций. См., например: Пискунов В. П. О периодизации мирового демопроцесса. Кяов, 1982; Марксистско-ленинская теория исторического процесса. М., 1983. С. 468, сл.; Шелестов Д. К. Историческая демография. С. 124-126. К сожалению, данная точка зрения аргументируется обычно лишь общемс- тодологическими соображениями п не опирается на конкретны ! анализ типа воспроизводства населения в рамках каждой из формации. Между тем для утверждения подобной периодизации необходимо доказать и принципиальную общность ТВН внутри каждой формации, и столь же принципиальное различие формационных ТВН между собоГ». То же касается различных концепций четырех-, пяти-, шести- и т. п.- членного деления мирового демографического процесса. См.: Детерминанты и последствия демографических тенденций. С. 162. Сделать это можно только на базе углубленного изучения демографического процесса во всемирно-историческом масштабе, осуществить которое вряд ли удастся в ближайшем будущем.


<< | >>
Источник: Ю. Л. Бессмертный. Жизнь и смерть в средние века. 1991

Еще по теме ГЛАВА 1 Проблема и метод:

  1. § 2.9. Метод структуризации проблемы построения «дерева»
  2. НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ И МЕТОДЫ РАБОТЫ В 20-е И 30-е ГОДЫ
  3. 3.9. Другие решения проблемы несовместимых способов использования земли; возникающее при этом различие между правами собственности и контрактными правами, а также между методами запретов в судебном порядке и взыскания ущерба
  4. Глава I Психологическая проблема искусства
  5. Глава 6 ПРОБЛЕМЫ ПОВЕДЕНИЯ
  6. ГЛАВА 3. ПРОБЛЕМА ТРАГЕДИИ
  7. Глава V АНТИКОММУНИЗМ И ПРОБЛЕМЫ ВОЙНЫ И МИРА
  8. Глава 5. СОЦИАЛЬНОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО И ПРОБЛЕМА РАЗВИТИЯ
  9. Глава 15 ГРАФИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ПРОБЛЕМЫ
  10. Глава IX. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ И ПРОБЛЕМА СУДЕБНОЙ ОШИБКИ
  11. Глава 2. ЗАКОНОМЕРНОСТИ, ПРИНЦИПЫ И ПРОБЛЕМЫ ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЯ
  12. Глава 14 ПРОБЛЕМА ЛИКВИДНОСТИ КОММЕРЧЕСКОГО БАНКА