<<
>>

Модель брака и брачность

Едва ли не ключевым моментом демографического поведения был в ту пору брак. Нет нужды доказывать, что в условиях почти полного отсутствия внутрисемейного планирования уровень рождаемости наиболее непосредственно зависел от возрастных, правовых, социальных и иных форм регулирования брака.

Рассмотрим последовательно брачные традиции, а также различные формы регламентации брака, конкурировавшие в каролингском обществе, и очертим затем реальную практику брака, уровень брачности и социальные различия в этой сфере.

Сопоставление брачных традиций, унаследованных Каролин- гами от предшествовавших обществ — позднеантичного и германского,— со всей ясностью обнаруживает глубокие различия между ними в самом понимании брака и семьи. Д. Херлихи, опубликовавший несколько лет назад книгу о средневековом домохозяйстве, не без оснований констатировал его несопоставимость в частности с поздпеантичным. Их различие — в отсутствии в древнем мире той «соизмеримости» между собой всех домохозяйств, которая была характерна для средневековья, когда их организующей ячейкой повсеместно выступала та или иная семейная общность (по мнению Д. Херлихи, малая семья). Так, familia, существовавшая в высших классах Рима, в которой иод властью pater faniiliae объединялись подчас согни людей, по самому припципу своей организации, пишет Д. Херлихи, не имела ничего общего с другими, существовавшими в Римской империи домохозяйственными ячейками, например с хозяйствами «низших) римских граждан («ютившихся в жалких хижинах») или же с «тайными сожительствами gt; римских рабов, сплошь да рядом вовсе лишенных права на домохозяйство ,9. Несмотря на существенность этих наблюдений Д. Херлихи (ие во всем, правда, подтверждающихся), они, на наш взгляд, лишь косвенно затрагивают ключевой для понимания домохозянствениой структуры того времени вопрос о своеобразии семьи и брака.

Как известно, в позднем Риме было несколько видов брака.

Свидетельством этому служит, в частности, многозначность самого этого понятия в позднеримском праве. Так, термин «nuptiae» в зависимости от контекста может обозначать, во-первых, «сочетание мужчины и женщины» на основе «соединения божеского и человеческого права» (т. е. некую идеализированную архаичную форму брака) 20, во-вторых, «юридический» («законный») брак позднеримского типа (nuptiae iustae), именуемый супружеством (matrimomum) и ставящий целью рождение потомства21, и, в-третьих, «неюридический» брак, заключаемый свободными людьми ради долговременного, публично признанного сожитель

ства (consuetudinis causa). Эта последняя форма прямо противопоставляется не только «блуду», но и «конкубинату» как форме внебрачной связи. Ученик Ульциана Модестин формулирует в Дигестах статус этого варианта брака очень четко: «Сожительство со свободной женщиной ради долговременной связи (consuetudinis causa) нужно рассматривать не как конкубинат, а как брак (nuptiae)...» 22 Кроме этих форм брака, в позднеримской правовой традиции признавалась и особая форма длительного полового союза свободных мужчины и женщины или же свободного человека с чужой отпущенницей — concubinatus, противопоставляемая простому «блуду» (sturpum) 23, а также половой союз рабов — contubemium. Поучительно, что рабыня, вступившая в такой contubemium, именовалась uxor (жена) 24, иными словами, даже половой союз рабов как бы вписывался в систему признанных (а не «тайных», как думает Д. Херлихи) форм брачных союзов.

Все это значит, что в правосознании позднего Рима моногамия отнюдь не представлялась единственно нормальной формой. И неюридический брак, и даже конкубинат не обязательно воспринимались в пейоративном ключе. По крайней мере вариант неюридического брака, описанный Модестином, выглядел в глазах современников как вполне достойный и признанный. Его никак не отождествишь с «незаконным» союзом. Таким образом, система понятий, применявшихся в позднеримское время для характеристики длительных половмх союзов, Отличалась от привычной нам христианской модели качественным своеобразием.

В применении к этой системе нельзя говорить ие только о моногамии, но по существу и о полигамии или полигинии, так как все эти три понятия осмысливаются лишь в сопоставлении друг с другом: «моральность» или «аморальность» позднеримской семьи не могут измеряться критериями иной эпохи 25. Поэтому в известной реплике наследника императора Адриана (II в.) Элия Вера, адресованной законной жене: «Ясно, что я удовлетворяю свои страсти с другими: ведь понятием „жена“ обозначается почет, а не удовольствие»,— нет нарочитой оскорбительности или «издевки»: просто Элий Вер исходит из представлений непривычного для нас типа

В рамках этих представлений не находилось даже слова, адекватного современному понятию «семья» 27. Не было и такового явления. Примерно то же следовало бы сказать и о браке: привычный для нас смысл этого института лишь формировался; латинские понятия matrimonium, nuptiae, conubium могли в чем- то приближаться к нему, не совпадая, однако, по существу. Неудивительно, что заключение или расторжение брака в поздней империи (даже брака «юридического») происходило вне обычных

для последующего времени рамок. Никакие официальные учреждения участия в этом не принимали: достаточно было присутствия семи свидетелей 2\ Условием создания полового союза считалось согласие тех, кто в него вступает, и тех, «в чьей власти они находятся» .

Это условие, как мы увидим, вновь будет осваиваться в каролингское время. Аналогично при Королингах будут восприняты .заложенные уже в римском праве ограничения на половые союзы с родственниками до четвертого колена и санкции за супружескую измену для участников «юридических браков» (особенно жен). Позднеантичные традиции наложили свой отпечаток и на некоторые другие стороны раннесредневековой брачной практики, такие, как запрет мезальянсов, обычай заблаговременного выбора брачной партии (помолвка), разрешение для девушек очень ранних браков — с 12 лет 3°.

Переходя теперь к германским брачным традициям, отметим, что при всем их своеобразии они имели то общее с позднеримскими, что, как и эти последние, противостояли принципу моногамии.

Почти во всех дошедших до нас известиях о франкском браке признается существование двух его моделей: muntehe и friedclehe. Обе они представляют обычно-правовое (а не публично-правовое) установление и не обладают особой четкостью. Очевидно лишь, что первая из них, видимо, престижнее второй. Тем не менее и friedelehe («свободный брак») не был чем-то одиозным; он четко противопоставляется конкубннату и явно возвышается на ним31. По своему месту на шкале ценностей friedelehe франков имел, вероятно, нечто общее с римским «неюридическим» браком:

Развод при muntehe исключен не был, особенно если его домогался мужчина. При friedelehe расторжение союза вообще не регламентировалось; длительность союзов этого вида, вероятно, сильно варьировала и в целом была меньшей. Дети от браков этого типа обладали относительно скромными наследственными правами. Следует, однако, учитывать, что даже дети, прижитые от конкубин, не подвергались в варварском обществе жесткой дискриминации. Им не был закрыт путь к наследованию отчих прав и привилегий (включая норой п права на королевский престол). Понятие «незаконнорожденный» не накладывало неизгладимого «клейма», не препятствовало совместному проживанию с «законными» детьми, ие исключало ни их легитимации, ни социального возвышения32. Не имея статуса брака, варварский конкубинат выступал, следовательно, как еще один — третий вариапт длительного полового союза, принятый в германском обществе.

Своеобразие брака у германцев ярко проявлялось и в обстоятельствах его заключения. Участие церкви или королевских долж

ностных лиц в процедуре бракосочетания не предусматривалось. Тем не менее для обеих форм брака предполагался некий ритуал, за его соблюдением следили сами соплеменники33. Включая известную уже в Риме заблаговременную помолвку, этот ритуал предписывал роду жениха довольно значительные подарки невесте накануне брака (dos ex marito) и наутро после свадьбы (Morgengabe) — в качестве награды за целомудрие34.

Без этого «утреннего дара» брачная процедура не считалась завершенной и брак не признавался действительным.

Поскольку же «утренний дар» исходно обусловливался девственностью невесты, подтверждавшейся при соитии, это последнее оказывалось конституирующим моментом брачной процедуры. Не следует ли отсюда, что в социокультурном плане половой акт выступал как самоценность, не нуждающаяся в оправдании ни возможностью зачатия, ни предварительным согласием на брачный союз (как позднее будет определено в церковной доктрине)? Весьма показательно в этом смысле, что франкский обычай широко допускал умыкание невесты, при котором и ее воля, и отношение родственников к будущему браку могли полностью игнорироваться 35. Ключевым элементом брачной процедуры оказывался половой акт как таковой.

Франкская традиция была терпима и к бракам среди родст* венников зв. Единственное предписываемое ею ограничение касалось союзов с несвободными: они строжайше карались, по крайней мере в ранний период37.

Что касается возраста вступления германцев в первый брак, то данные о нем в источниках практически отсутствуют. Отметим лишь, что Салическая правда признает «совершеннолетними» уже двенадцатилетних мальчиков. Возможно, и брак разрешался для лиц мужского пола в этом раннем возрасте. Тогда и разрешенный возраст вступления в брак девушек также не мог превышать 12 лет. Отсюда, конечно, не следует, что этот же возраст считался принятым для заключения первых браков. Тем не менее нам не кажется доказанной точка зрения Д. Херлихи о преобладании у германцев почти столь же поздних браков, что и в Римской империи (в 25—29 лет) 3*. Объясняя феномен поздних браков, характерных, по мнению Д. Херлихи, для варваров, он ссылается на возможность существования у германской знати нескольких жен и наложниц, из-за чего для основной массы мужчин якобы «не хватало» женщин. Чтобы подтвердить эту гипотезу, потребовалось бы доказать существование у германской знати обширных «гаремов», способных сконцентрировать в своих стенах массу молодых женщин39.

Не помогает, на наш взгляд, и ссылка Д. Херлихи на главу XX «Германии» Тацита, в которой американский исследователь


Врак.

Внебрачная любовь. (л* к г

ПрсОубеждение против брака в церковной Ооктринс.

Миниатюра ил рукописи конца ХШ в.:

Gautier de Coinci. la vie el les miracles de Notre Dame (Jl. H7).

Ленинград, Г ПП.

Пораженный красотой статуи Богоматери, некий юноша поклялся ей в верности (слева вверху) Когда, забыв о своей клятве, он женился. Богоматерь, явившаяся к ложу молодоженов, обвиняла его в том, что он предпочел земную любовь небесной (слева вннзу). Пристыженный юноша согласился принять постриг (справа вверху). Он убедил стать монахиней и молодую жену (справа внизу) ЮЛ Бессмертный


Представление о верховенстве церкви в брачных делах.

Миниатюра из рукописи: Gautier de Coinci. la vie et les miracles de i\otre Dame.

(Jl. 105). Ленинград, ГИБ.

Ревнивая жена тщетно молилась Ьогоматери о погибели соперницы (слева вверху) Так как о том же молилась и ее соперница. Богоматерь внушила каждой из женщин желание повиниться друг перед другом (слева внизу и справа вверху). Это примирило обеих

(справа внизу)


Мирская любовь. 1‘е.тыг шкатулки гшчала XIV в.

Вверху: Любовники Коллекции в Турине и Париже Внизу Супруги Лондон Британский

музей н Музей Виктории и Альберта


Мире как любовь.

Миниатюра \1 в. Шантийи. Музей Konib.

Благородная дама перед зеркалом и восхищенный супруг


1\ лирики и мирские соблазны.

Миниатюры к рукописи декреталий XII в. Грациана (X11 в.?). Муниципальный му-ieu в Труа.

Мирянин отдает малолетнего сына в монастырь (слева вверху). Обвинение епископа, который вопреки обету безбрачия совершил плотский грех (справа вверху) Отлученный за грехи от церкви архненнскоп посвящает в сан клириков (слева внизу) Церковный суд

(справа внизу)


Шаривари («Кошачий концерт»). Миниатюра XIV в. Париж. Национальная библиотека.


Pa-ieuri.

Миниатюра XIII в. Пиблиотека Св. Женевьевы в Париже. Объявление епископом брака недействительным (из-за родства супругов3)

Бракосочетание в отсутствие священника. Миниатюра начала АIV в. Библиотека (ижона.

Похоть Шут и блудница. Медь, Середина \К в. Дрезден.


Нуртуа.тая любовь.

Миниатюра середины ХШ в. Париж. Нациошлъная библиотека. Вверху: Дама врачует раненого рыцаря Винэу: Проводы на турнир


Плотские утехи.

Миниатюра нача-Ui X.V в. Париж. Национальная библиотека.


Публичный ((ом.

Миниатюра начала XV в. Париж. Нациишгльная библиотека.


/Глирики и целибат.

Миниатюра мл рукописи Kill в., Gautier de Coinci. I a me... (Jl. SI об.).

Ленинград, / ///gt;’

Родившая внебрачного младенца аббатиса молит у Богом а .ори прошении (слева вверху). Богоматерь прошает j66aTHcy; архангел Гавриил персдас-т младенца на воспитание отшельнику (справа внизу). Р.пископ журит монахинь за злословие в адрес аббатисы

(справа HHi-pxy)


Развратный монах.

Миниатюра к «Декамерону». Рукопись N32 г. Париж. Библиотека Арсенала.

Кастрация прелюбодея.

Миниатюра АIII в. Париж. Национальная библиотека


Новорожденный в зажиточной семье. Рисунюк конца We. Шантийи. Музей Копдя.


Зачатие ребенка и творение его if уши. Миниатюра \ V в. Париж. Пациошьльная библиотека

Соитие.

Миниатюра к «Декамерону». Рукопись 1432 г.

Париж.

Библиотека Арсенала. Лохань с водой, приготовлен мая у постели, свидетельствует, возможно, о намерении предпринять меры к предотвращению зачатия

видит свидетельство преобладания у германцев поздних браков. В действительности же в этой главе содержится лишь туманное замечание: «Sera iuvenum venus, eoque inexhausta pubertas. Nec virgines festinanhur; eadem iuventa, similis proceritas: pares vali- daeque miscentur, ac robora parentum liberi referunt». В подчеркиваемой здесь добропорядочности поведения юношей (которые «не истощают» понапрасну свою мужскую силу) трудно не увидеть обычный для Тацита назидательный намек на превосходство германских нравов над римскими. То же касается и оценки равной «телесной крепости» мужчин и женщин, способных передать детям силу и здоровье. Единственное, что в тексте Тацита связано с вопросом о возрасте брака,—это замечание о девушках, которых «не торопят» — то ли с замужеством, то ли с помолвкой («Nec virgines festinantur»). Допустимо ли, однако, строить на этом сколько-нибудь широкие выводы?

На наш взгляд, в приведенном суждении Тацита можно увидеть свидетельство лишь одной тенденции — близости брачных возрастов мужчин и женщин. Эта черта брачной модели германцев подтверждается и рядом более поздних нарративных текстов, собранных Д. Херлихи40. Но если брачный возраст мужчин не отличался принципиально от брачного возраста женщин и притом был сходен со временем замужества последних в позднеримское время, то тезис Д. Херлихи о женитьбе «в конце третьего десятилетия» придется отвергнуть: как свидетельствуют римские надгробные надписи 250—600 гг., средний возраст замужества женщин в те столетия неизменно оставался ниже 20 лет41.

Кроме германских и позднеримских брачных традиций, иа формирование брачной модели, принятой в каролингской Франции, не могли не наложить свой отпечаток церковь и каролингское государство. Взаимодействие этих двух сил во многом определило форму официально признанного брака и заметно повлияло на эволюцию массового поведения в этой сфере. Оба эти аспекта интенсивно обсуждались в медиевистике 70—80-х годов, и мы ограничимся здесь в основном обобщением и осмыслением полученных научных результатов 42.

Как показано в ряде работ, борьба двух основных течений теологической мысли по вопросу о браке, одно из которых рассматривало его как несовместимый с душевным спасением (Иероним, Григорий I), а другое — как допустимое для мирян состояние (Августин), завершилась в VIII—IX вв. возобладанием последнего. Это предопределяло резкое усиление внимания церковных теоретиков и практиков ко всему, что связано с супружеской жизнью, браком и брачной процедурой. В постановлениях церковных соборов и королевских капитуляриях VIII—IX вв. (принимавшихся, как известно, при участии не только светской, Ю. Л. Бессмертный

но и церковной верхушки) все чаще формулируются и уточняются основные каноны христианского брака: цель — предотвращение соблазнов и разврата, предназначение — рождение себе подобных, условия — нерасторжимость, моногамия, публичность, церковное благословение, согласие обеих врачующихся сторон, исключение родственных союзов и т. п. Что касается девственности и безбрачия, то они, хотя и продолжают считаться высшими христианскими добродетелями, все чаще рассматриваются как идеал, достижимый даже не для всех клириков43.

Новая доктрина брака открывала невиданные раньше возможности для усиления влияния церкви. Отказываясь от нереалистической программы всеобщей девственности и предлагая взамен более доступные для мирян формы брачного поведения, церковь могла приступить теперь к овладению важнейшим бастионом древних народных традиций, каковым являлась сфера брачносемейных отношений. До какой степени непростой была эта задача, видно, в частности, по тем компромиссам, на которые церкви приходилось идти и в каролингское время, и позднее.

В противовес упоминавшимся выше жестким законодательным установлениям памятники, сохранившие свидетельства повседневной практики — пенитенциалии, хроники, биографические и агиографические материалы,— обнаруживают живучесть ряда давних традиций. В борьбе с ними труднее всего пробивала себе дорогу идея моногамного нерасторжимого брака. Об этом позволяют говорить материалы, касающиеся прежде всего знати. Так, судя по хронике Фредегара (VII в.), король Дагоберт I имел одновременно с королевой Нантхильдой еще двух жен «на положении королев» (ad instar reginas); аналогично у Пипина Гери- стальского, согласно «Продолжению Псевдо-Фредегара» (VIII в.), кроме официальной жены Плектруды, имелась и «altera uxor». В памятниках IX в. хронисты избегают столь откровенной фразеологии. *отя реальная ситуация изменилась в то время, по-видимому, лишь частично: автор панегирических «Деяний Дагобер- та» (первая треть IX в.), говоря о том же Дагоберте I, опускает упоминания хрониста-предшественника о «трех королевах»; он именует «женой» короля лишь одну из них. Это не исключает, однако, существования конкубин: одновременное обладание женой и конкубиной не встречает осуждения хрониста IX в., воспринимается им как нечто обыденное и принятое. Об этом же свидетельствуют и биографии Карла Великого и Людовика Благочестивого, составленные в IX в. Наличие у каждого из этих королей одной или нескольких конкубин и внебрачных детей не мешает клирикам — авторам этих сочинений — относить своих героев к числу «благочестивых» и «праведных мужей» **. Панегирическому тону не препятствовало и упомина

ние о добрачных связях (ante legale connubium) и детях от этих союзов49. Эйнхард не стесняется подробно рассказывать о кон- кубинах Карла, причем повествование о них ведется по той же схеме, что и об официальных женах: называются имя конкуби- ны, ее этническое происхождение, имена рожденных ею детей. Думается, прав В. К. Ронин, видящий в этом подходе хронистов IX в. отражение компромиссной брачной модели, признававшей сосуществование официального брака с некоторыми другими формами супружеского союза, в первую очередь с «моногамным конкубинатом»4в.

Об обычности такого сосуществования свидетельствуют как церковные, так и светские памятники. Характерны, в частности, высказывания септиманской герцогини Дуоды, продиктовавшей в 841—843 гг. «Поучение сыну Вильгельму». Как о само собой разумеющемся говорит Дуода о возможности того, что муж «оставит» ее и сына; такое поведение, по словам Дуоды, «в обычае» в ее время47. (Супруг Дуоды, живший при дворе, и в самом деле почти 15 лет продержал ее в далекой Септимании, вернувшись в семью лишь после смерти своего покровителя Людовика Благочестивого4*.) Ради того, чтобы сохранить хоть какую-то связь с мужем, Дуода эа счет собственных средств беспрекословно покрывала все его расходы, а когда этих средств не хватило, не поколебалась залезть в долги, с которыми не надеялась рассчитаться до самой смерти. Вряд ли можно сомневаться, что Дуода делала это в надежде противостоять длившимся долгие годы внебрачным союзам своего супруга49. Быть может, в утешение самой себе Дуода цитирует Алкуина, констатировавшего, что целомудрие — достоинство лишь ангелов...50

Косвенное подтверждение сосуществованию в IX—X вв. разных видов супружеских союзов нетрудно встретить и у других церковных писателей, помимо Алкуина. Так, реймсский архиепископ Гинкмар (806—880 гг.), будучи последовательным сторонником ортодоксально-церковных взглядов, тем не менее имплицитно признавал сосуществование разных вариантов брака, среди которых «законный» (connubium legitimum) был главным, но не единственным. Аналогичный подход встречаем в пенитенциалии Бурхарда Вормсского (первые годы XI в.): брак и конкубинат фигурируют в нем как две параллельные формы полового союза, хотя и неравные между собой, но равно возможные51. Что касается добрачных связей, то они рассматриваются Бурхардом как явление еще более обычное, не препятствующее последующему супружеству52.

Рассматривая каролингские воззрения на брак в исторической ретроспективе, можно было бы сказать, что по сравнению с предшествующими моделями — римской или германской — различие

в престижности официального (церковного) брака п противостоящих ему традиционных форм еще более выросло. Увеличились и различия в наследственных правах детей от официальных жен и от конкубин. Тем не менее знакомая по христианским канонам нового времени непроходимая пропасть между церковным браком и неоформленными в церкви союзами еще не возникла. Понятие брака не стало однозначным, оно охватывало разные виды супружества, оно не было еще тождественным моногамии. Соответственно и союз, фигурирующий в источниках этого периода под именем конкубината, еще не всегда отождествлялся с позднейшим попятием «внебрачной связи». До некоторой степени и он оставался пока что формой брака, хотя и менее престижной и прочной. Неофициальные супружества IX—X вв. никак нельзя таким образом рассматривать как простое отклонение от господствующей нормы 53.

Незавершенность формирования представления о браке как о моногамном нерасторжимом союзе не только раскрывает историчность и изменчивость данного понятия и специфику социокультурного развития, но и имеет немалое историко- демографическое значение. Ясно, что, поскольку официальный церковный брак далеко не обязательно был действительным началом половой жизни, своих первых детей женщина могла рожать задолго до брака. Отсюда необходимость критического подхода к определению уровня брачности и возраста первого брака. Эти параметры для каролингского времени (и не только для него) надо оценивать исходя не из числа официальных (церковных) браков и возраста вступлепия в них, но с учетом всех иных форм длительных половых союзов.

Незавершенность процесса формирования церковного брака сказывалась и на его процедуре. Постановления церковных соборов и королевское законодательство с конца VIII в. предписывали священпикам проводить перед свадьбой расследование родственных связей брачащихся с целью предупреждения инцестов. В одном из капитуляриев Карла Великого оговорено даже, что благословение па бракосочетание, как и самое бракосочетание может последовать только после такого расследования 54. Однако эти расследования и особенно непосредственное участие священника в процедуре бракосочетания в практику пока не вошли. (Исключение составляли браки в королевских семьях.). Так, судя по Гинкмару Реймсскому, ритуал бракосочетания включал согласие на брак отца невесты, достижение договоренности о приданом, публичную пирушку, наконец, соитие (commixtio sexuum), реализующее брак. Однако, как подчеркивает специально изучавший этот сюжет Ж. Дюби, в тексте трактата Гинкмара нет упоминаний ни о богослужении, ни хотя бы о чтении

молитв при бракосочетании. Неясно даже, обязательным ли было присутствие священника ”. Церковная формула, согласно которой невеста «передается» жениху ее родителями «с благословения» священника, складывается только в следующем, X в. В реальной жизни ее стали соблюдать еще позднее. Не случайно Бурхард Вормсский считает возможным не слишком строго наказывать тех, кто женился без церковного благословения5в. Что касается неофициальных браков, то в их оформлении церковь, естественно, и вовсе не участвовала. Арбитром и гарантом подобных браков у знати была вероятно местная аристократия, у простолюдинов — соседи, родичи, сеньор или его министериалы.

К сожалению, конкретные формы бракосочетания в народной среде нам почти неизвестны. Имеющиеся памятники позволяют лишь констатировать, что понятия «брак» и «семья» в среде простолюдинов обладали не меньшей спецификой, чем в среде знати. В сохранившихся от IX в. поместных описях, перечисляющих подчас десятки тысяч крестьян вместе с их женами и детьми, нет даже термина, адекватного термину «семья» ”. Та же картина в актовом материале58. Естественно, что и понятие брака, отличавшееся, как мы видели, принципиальным своеобразием, пе паходит эксплицитного раскрытия в текстах, касающихся простолюдинов 59.

Зато в этих текстах удается на массовом материале проверить сохранение одной из древних брачных традиций — запрета мезальянсов. В целом эта традиция сохраняется и даже закрепляется. И это понятно: чем явственнее шел процесс феодализации, углублявший раскол между благородными и простолюдинами, тем непроходимее становились социальные барьеры в сфере брака.

В то же время внутри трудящегося населения ситуация изменяется по-ипому. По мере того как разнородные слои галло-рнм- ского и германского сельского люда начинают сливаться в единый класс, социальные барьеры, препятствующие бракам между потомками рабов, колонов, свободных, вольноотпущенников и т. п., ослабевают (хотя и не исчезают): смешанные брачные союзы крестьян зафиксированы и в хозяйственных описях, и в актах. Не исключено, что в возникновении таких союзов могли иногда играть роль личные склонности брачащихся. Однако чаще в их основе лежали, видимо, более прозаические соображения. Предполагать это заставляет та особенность смешанных браков в среде крестьяп, что во многих из них социальный статус жены выше статуса мужа. Так, колон предпочитает брак со свободной, серв — с женщиной из колоновв0. Поскольку в каролингской Галлии статус детей от смешанных браков чаще определялся по матери, есть основания думать, что браки дан

ного типа заключались мужчинами со специальной целью улучшить юридическое положение детей. Эти браки были, так сказать, «запрограммированы» социально. Преимущественные же возможности мужчины в выборе брачной партии связаны с приниженностью женщины, что характерно не только для аристократической, но и для крестьянской среды.

Эта приниженность подтверждается рядом свидетельств, включая и косвенные данные о воззрениях па женщину в среде крестьянства. Среди таких данных результаты антропоними- ческого анализа некоторых каролингских памятников, и в частности анализа имен, которые крестьяне давали своим детям -- как мужского, так и женского пола. (Церковь в наречении новорожденных тогда не участвовала.) Изучение детских имен, которые в каролингское время включали элементы имен родителей и других старших родичей, обнаруживает более высокий престиж отца, чем матери: элементы имени отца чаще, чем имени матери прослеживаются и у сыновей и у дочерей. Параллельно выясняется некоторая общая дискриминация новорожденных девочек, чьи имена чаще имеют менее престижную (и более короткую) форму, чем имена их братьев. Это порождало порой парадоксальные ситуации: например, крестьянин-серв, обладающий по сравнению со своей женой из колонов менее высоким юридическим статусом, мог пользоваться внутри семьи большим престижем, чем его более высокородная жена (аналогичная ситуация могла складываться в семьях колонов, женатых на свободных). При равном юридическом статусе жены и мужа более высокая престижность отца выступала еще последовательнее61.

Социальную приниженность женщины в каролингском обществе не следует, конечно, абсолютизировать. Исследования последних десятилетий во многом реабилитировали эту эпоху, выявив, что женщина обладала тогда немаловажными прерогативами в семье и домохозяйстве ®2. Однако, на наш взгляд, не оправдан и противоположный крен. Вряд ли можно сбрасывать со счетов тот факт, что идея господства мужчины (выросшая из его реального верховенства во всех ключевых сферах жизни) пронизывала систему представлений и практику средневековых людей уже с самых ранних времен б3. Выражением этого и являлась известная дискриминация всех лиц женского пола. Как видно из только что приведенных данных, эта дискриминация — вопреки утверждениям некоторых специалистов — отчасти охватывала и сферу семейных отношений 84. Начипалась она уже с младенчества, когда новорожденной девочке нередко уделялось меньше забот, чем мальчику; она сказывалась и на положении взрослой женщины, вынужденной мириться с преимущественными правами мужчины на выбор брачной партии65 и обреченной

в дальнейшем на бесконечные беременности и мучительные роды, которые сплошь да рядом угрожали самой жизни". Социальная приниженность женщины имела, таким образом, самый непосредственный демографический отзвук.

Особое значение с историко-демографической точки зрения имеет принятый в каролингской Галлии возраст вступления в первый брак. Прямые сведения об этом в источниках отсутствуют полностью. Но, как и для предшествующего этапа, имеются данные о возрасте, в котором брак считался допустимым. Эти данные содержатся, в частности, в высказываниях церковных писателей и ближе всего отражают точку зрения церкви. Думается, однако, что, добиваясь христианизации брачных отношений и ведя борьбу против их неупорядоченности, клирики не были склонны занижать принятый возраст брака; скорее они могли стремиться к предотвращению слишком ранних союзов. Вот почему называемый ими возраст вряд ли можно считать преуменьшенным.

Согласно высказыванию одного из приближенных Карла Великого, аббата Рабана Мавра, «второй возраст» человека (pneritia), длящийся до 14 лет, отмечен двумя особенностями: «чистотой» и «способностью к деторождению» ®7. Поскольку для ортодоксального клирика деторождение было возможно лишь в рамках официального брака, ясно, что Рабан Мавр считал нормальным явлением брак в 14 лет. Опираясь на подобные и некоторые другие свидетельства, Г. Лепуан в 40-е годы и П. Рише в (Ю-е отмечали, что в раннее средневековье возрастом брака считалось для юношей 14 лет, для девушек 12 лет88. Почти этот же возраст — 15 и 12 лет — признается возрастом совершеннолетия (и допустимости брака) в некоторых капитуляриях начала IX в.89 Он подтверждается при исследовании северофранцузских актов VIII—X вв.70, а также некоторыми археологическими материалами, свидетельствующими о захоронениях молодых матерей 15—16 лет вместе с их новорожденными детьми71. В известном полиптике Марсельской церкви (начало IX в.) категория юношей и девушек, способных вступить в брак или уя«е вступивших в него, но проживающих совместно с родителями (baccalarii), включала молодых людей начиная с 12 лет72. Брак в 12—18 лет зафиксирован у ряда детей шампанского графа Герберта II (начало X в.), генеалогические данные о семье которого сохранились в «Анналах» Флодоарда73.

В пользу преобладания ранних браков (до 20 лет) свидетельствуют и другие косвенные данные. Так, по подсчетам Ж. Поли, в среде провансальских крестьян IX в. очень многие матери уже к 22—23 годам имели по пять детей; их детородный период из-за болезней, ранней смерти и других причин часто

заканчивался к 25—30 годам74. Раннее завершение детородного периода (после рождения нескольких детей) предполагают П. Тубер, исследовавший французские и итальянские источники, и К. Лизер, использовавший материалы о саксонской аристократии X в.75 К 14—15 годам относит принятый в крестьянской среде возраст первого брака Ж. Девруй, по-своему истолковывающий сведения полиптика Марсельской церкви о «баккала- риях» 7в. К этой точке зрения присоединяется и П. Тубер в обобщающем труде по истории семьи77.

Против мнения о преобладании в каролиигской Франции раи- них браков определеннее других высказался Д. Херлихи, утверждающий, что в то время сохраняется близкая к Тацитовой модель бракосочетаний в 25—27 лет. Америкаиский исследователь придает этому весьма большое значение, полагая, что таким образом предотвращался демографический рост, для которого не было тогда возможностей из-за ограниченности пахотных площадей 78. Приходится, однако, признать, что фактический материал, мобилизуемый Д. Херлихи в подтверждение этого взгляда, не выглядит убедительным. Абсолютно преобладают разрозненные отсылки на Аристотеля, Августина, Исидора Севильского, Вестготскую правду, Лиутпрапда, патриарха Константинопольского Евтихия, Фому Аквинского и т. п. При этом нетрудно убедиться, что в большинстве цитируемых текстов речь идет отнюдь не об обычном возрасте вступления в первый брак, ио об отдельных казусах. Собственно к каролингскому времени относятся только цитаты из упомянутого «Поучении сыпу» герцогипи Дуоды (IX в.) и из постановления церковного собора во Фрежю- се (796—797 гг.), в которых констатируется, что браки должны совершаться не между малолбтпими детьми, по между совершеннолетними. Выше, однако, уже отмечалось, что совершеннолетними считались тогда подростки с 12—14 лет.

Кроме того, Д. Херлихи использует материалы Сеп-Жермен- ского полиптика (начало IX в.), чтобы подтвердить, исходя из не слишком большой, с его точки зрения, разницы в нем числа вдов (133) и вдовцов (86), примерное равенство брачного возраста для мужчин и женщин (о самом этом возрасте полиптик ничего пе сообщает). В полиптике же Марсельской церкви (начало IX в.) Д. Херлихи обращает внимание иа возраст уже упоминавшихся выше «баккалариев», произвольно приравнивая его к 16 годам (большинство исследователей определяют его в 15 лет; И. С. Филиппов показал, что их возраст составлял лет.) Затем, постулируя, что баккаларии «не торопились» вступать в брак, америкаиский исследователь несколько неожиданно заключает отсюда, что можно считать «пеопровержимым» факт откладывания браков зависимыми людьми этого монастыря

до конца третьего десятилетия своей жизни79. В общем попытку Д. Херлихи доказать преобладание в каролингское время поздних браков нельзя считать удачной80. Ее тем более придется отвергнуть, если будет принято во внимание сосуществование разных брачных моделей. Очевидно, что неофициальные браки в среде знати (так же, вероятно, как и среди простолюдинов) могли предшествовать официальным. Соответственно брачный возраст и начало детородного периода еще более понижались.

Преобладание ранних супружеств создавало благоприятные предпосылки для высокого уровня брачности. О его примерной высоте у крестьян можно получить представление по каролингским полиптикам, позволяющим оценить долю холостых среди крестьян-держателей (табл. 2.2).

Как видно из таблицы (стб. 5), доля холостых мужчин везде стабильна — около пятой (или четвертой) части взрослых лиц мужского пола. Примерно та же картина вырисовывается и при массовом анализе актового материала VIII—X вв.81

Данные полиптиков и актов нуждаются, однако, в том уточнении, что в них учтены только официальные браки. Супружеские союзы иного типа благочестивые монахи — составители описей или грамот,— как правило, игнорировали. Есть и еще одно обстоятельство, позволяющее предполагать, что в действительности доля холостяков была меньшей, чем свидетельствуют поместные описи. Ведь в них фигурировали, как правило, только .зависимые от данной сеньории. Мужчина, женатый па свободной женщине или на зависимой от другого вотчинника, мог выступать как холостяк (во всяком случае, если у него еще не появилось детей). Его жена в данной поместной описи упоминалась пе обязательно82. Учитывая все это, можно полагать, что реальная доля холостяков среди мужчин не составляла и 20—25%. Что касается незамужних молодых женщин, то их доля — за счет более ранних браков — была еще скромнее.

В общем уровень брачности в крестьянской среде был достаточно высоким и достигал 75—85%- У пас нет данных, чтобы измерить уровень брачности у знати. Можно лишь предполагать, что в этой среде, где неофициальные браки пользовались особенно широким распространением, оп был во всяком случае пе меньшим.

<< | >>
Источник: Ю. Л. Бессмертный. Жизнь и смерть в средние века. 1991

Еще по теме Модель брака и брачность:

  1. Модель брака и брачность
  2. Модель брака и брачность. Статус женщины
  3. Статистическое изучение брачности и разводимости населения
  4. § 2. Движение смертности, рождаемости и брачности во время революций
  5. ВЛИЯНИЕ РЕВОЛЮЦИИ НА СОСТАВ НАСЕЛЕНИЯ, ЕГО СМЕРТНОСТЬ, РОЖДАЕМОСТЬ И БРАЧНОСТЬ
  6. Анализ потерь от брака
  7. 5.6. Прекращение брака
  8. 15.2. Заключение и расторжение брака
  9. 5.3. Оформление брака
  10. 5.4 Условия заключения брака
  11. СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ БРАКА