<<
>>

ФЕНОМЕН НЕТРАНЗИТИВНОСТИ

Предположим, что событие «взмах руки», зафиксированное нами на прогулочном катере, находится в отношении сигнификации с повседневным событием «приветствие», которое, в свою очередь,

/>является репрезентацией события «ритуал демонстрации мирных намерений».

(Согласно теории фреймов, эту связь делает возможной репрезентативность контекстов.) Значит ли это, что можно проследить прямую связь между «взмахом руки» и «ритуальной демонстрацией намерений»? Очевидно, нет. Расширенный контекст интерпретации (включающий как знание ситуации, в которой наблюдался игровой жест, так и знание о контексте повседневного непревращен- ного жеста) ограничивается здесь одной-единственной связью между взмахом руки и обычным приветствием. Из того, что событие X означает событие Y (или целый кластер событий Yx, Y2, YJ, которое, в свою очередь, означает событие Z (Zv Z2, ZJ, вовсе не следует, что событие X означает событие Z. Это свойство прерывания цепочки означаемых и означающих событий и называется Г. Бейтсоном нетранзитивностью. Именно потому, что отношения событий нетранзитивны, контекст интерпретации каждого из них сохраняет свои границы.

Но что стоит за нетранзитивностью отношений означания между событиями? Почему прерывается сигнификация? Рассмотрим две гипотезы, нацеленные на прояснение этого феномена.

Прежде всего, разные компоненты повседневного события (или, если воспользоваться определением А.Ф. Филиппова, разные «моменты его логической конструкции») в разных контекстах становятся знаковыми, т. е. указывающими на то, что наблюдаемое событие не может быть помещено лишь в одну «ячейку» системы фреймов. Например, приветствие мужчины и женщины, включающее поцелуй и вопрос о настроении. Данный вопрос не следует воспринимать как фигуративный компонент, если кто-то из здоровающихся недавно пережил депрессию и собеседник действительно желает осведомиться о его душевном состоянии.

Напротив, поцелуй — это фигуративный компонент, если только здоровающихся не связывают интимные отношения; тогда он перестает быть «жестом, заимствованным из сексуальной формы проявления радости, почти лишенным телесности» [Гофман 2003а: 108].

Любопытно, что как наблюдатели, так и участники событий способны распознавать, является ли некий компонент события знаковым или нет. Поцелуй знакомых отличается от поцелуя любовников. Вопрос «как настроение?», заданный с намерением получить ответ и без такового, — по-разному интонируется. Знаковые компоненты повседневных событий зачастую сопровождаются маркерами

фигуративности, которые в функциональном отношении подобны кавычкам. Эти маркеры указывают, что данный аспект наблюдаемого события не надо воспринимать буквально или, по выражению Гофмана, «простодушно».

С маркерами фигуративности тесно связаны многочисленные ошибки интерпретации повседневных событий: два ученика изображают драку (не нанося, а маркируя удары), но учитель видит только двух дерущихся подростков; молодой человек приглашает к себе девушку осмотреть его коллекцию полевых жуков и вызывает ее искреннее недоумение тем, что действительно демонстрирует ей жуков. Психологический и социологический подходы к анализу подобных ошибок фигуративности предложены соответственно в трансактном анализе Э. Берна [Берн 1997] и ранних работах И. Г офмана.

Второе возможное решение поставленной выше проблемы не- транзитивности: различные события могут быть связаны разными отношениями означания, т. е. одно и то же событие может отсылать к другим событиям по-разному. Стоит отметить, что И. Гофман, особое внимание уделявший семиотическим исследованиям и предложивший для концептуализации контекста метафору «значащей формы», избегает прямого обращения к теории знаков как ресурсу понимания. Говоря о том, что одни контексты репрезентируют другие, он не уточняет, в чем именно состоит семиотический смысл этой репрезентации. Для того чтобы ответить на данный вопрос, нам придется выйти за пределы гофмановской теории фреймов и обратиться к классической теории знаков Ч.

Пирса.

Пирс выделил три вида знаков, взяв за основу их отношение к обозначаемому объекту [Пирс 2000: 222].

Во-первых, обозначение может отсылать к целому кластеру гораздо более абстрактных означаемых. Такова природа символа. (Понимание Ч. Пирсом символической сигнификации в корне отлично от понимания А. Шюцем «символической аппрезентации», но это — предмет отдельного сопоставления.) Например, событие «первый полет человека в космос» — это событие-символ, поскольку за ним скрываются такие труднодоступные непосредственному постижению означаемые, как «начало космической эры», «последнее достижение человеческого разума», «выход на новые рубежи познания». Ошибочно думать, что события-символы укоренены только в «больших нарративах». Первый шаг ребенка, первый прорезавшийся у него зуб, первое произнесенное им слово — все эти события

в жизни семьи играют роль символических. В обыденной речи такого рода события называются «знаковыми». Однако мы не можем позволить себе подобного определения, поскольку отнюдь не всякое событие-знак является также и событием-символом.

Событие-символ — это всегда «событие вообще», подобно тому как памятник рабочему — это памятник «рабочему вообще», а шаг Нила Армстронга на Луне — это «шаг человека вообще». Событие-символ лишается индивидуальных своих черт, чтобы служить маркером группы событий или целой хронологии. Таковы, например, «учредительные события», дающие начало новым хронологиям — «эра от рождества Христова», «эпоха изгнания после разрушения Храма» и т. д.

Во-вторых, знак в своем индивидуальном существовании может быть связан с индивидуальным объектом. Такова специфика индекса. Событие-индекс интерпретируется как знак в силу некоторой конвенциональной связи между ними. Например, событие падения вилки со стола может быть проинтерпретировано как индекс события «приход незваной гостьи», а событие «лунное затмение» — как индекс событий «чума», «мор», «голод». На идентификации событий-индексов основана прагматика народных примет.

(И. Г офман уделяет особое внимание индексальным событиям и схемам их интерпретации при различении первичных и трансформированных систем фреймов.) Как замечает Ч. Пирс, «отпечаток ноги, найденный Робинзоном Крузо, служил ему Индексом того, что на его острове есть некое существо, а тот же отпечаток ноги, высеченный в гранитном монументе славы, будучи Символом, возбуждает в нас идею человека вообще» [Пирс 2000: 223]. Применительно к событиям: выход человека в открытый космос для широкой аудитории может символизировать совершенствование современных космических технологий и одновременно быть для специалистов индексом успешного функционирования системы автономного жизнеобеспечения. Это разные формы сигнификативной связи между событиями и между их контекстами.

Тем не менее, различения событий-индексов и событий-символов для наших целей явно недостаточно, тем более что одно и то же событие-знак может выступать в обоих этих сигнификативных качествах. Необходимо указать на третий тип события-знака — икони- ческий. Иконические знаки отличает то, что они обладают более или менее явным характером своего объекта. Событие-икона в некото

рых своих аспектах сходно с тем событием, которое оно означает. Очевидно, описанный нами жест пассажира катера — есть икониче- ское подобие обыденного жеста приветствия. Он опознается как приветствие не в силу сложившейся «приметы», а именно благодаря своей похожести на непревращенный, повседневный жест. Такова природа театрального представления — изображенные события указывают на события изображаемые посредством уподобления им, копирования их отличительных признаков. Нетрудно заметить, что большинство анализируемых Гофманом событийных связей и опосредующих их контекстуализаций — это формы иконического озна- чания.

Основания феномена нетранзитивности обнаруживаются не только в разделении «фигуративных» и «буквальных» компонентов события, но и в различиях отношений сигнификации между событиями. Например, анализируемый жест пассажира катера — это ико- нический знак жеста повседневного приветствия, который, в свою очередь, является жестом-символом в ритуале «демонстрации мирных намерений».

Интерпретируя жест пассажира, наблюдатель фокусируется на иконической коннотации и игнорирует символическую. Так возникает нетранзитивность — прерывание цепочки означаний.

Определение события как иконического знака другого события открывает перед нами перспективы дальнейшего перенесения семиотической логики в социологию повседневности. Этот шаг оказывается близок способу рассуждений Ирвинга Гофмана. Указав в теории фреймов на то, как погоня становится бегом, а военные действия — учениями, Гофман, тем не менее, избежал вопроса о внешнем подобии, иконичности этих событий. Событие «ревнивый муж убивает неверную жену» на репетиции спектакля подобно событию такого же содержания на премьере и, более того, замещает его до премьеры, являясь его предвосхищающим отражением. Но то же событие убийства на премьере должно быть подобно событию убийства в реальной жизни, чтобы зрители «поверили» постановке. (Для обозначения этой специфической «веры» Гофман заимствует у Уильяма Джемса понятие «вовлеченности» — «involvement».)

Итак, события, перенесенные из одного фрейма в другой, связаны отношениями иконического означания. Одно из них (изображенное) отсылает к другому (изображаемому) в силу своего подобия ему. Однако здесь на каком-то этапе логика сигнификации дает сбой. Проблема кроется в самом понятии «иконического знака».

По определению Пирса, иконический знак «обладает известным натуральным сходством» с объектом, к которому он относится. Последователь Пирса, один из основателей семиотики Ч.У. Моррис развил это определение, указав на иконический знак как знак, который несет в себе «некоторые свойства представляемого объекта» [Моррис 2001].

Но что это значит — «некоторые свойства»? До какой степени жест студента, выражающего свое недовольство в разговоре с друзьями (большой палец указывает в пол, остальные пальцы собраны в кулак), иконичен жесту римского патриция, призывающего лишить жизни поверженного гладиатора? Насколько сцена казни в кино обладает свойствами события реальной казни? Даже если инсценированное событие казни включает в себя такой компонент как реальное убийство человека (подобным образом изображалась казнь в римском театре эпохи Ливия: в «роли» казненного выступал приговоренный к смерти преступник [Веаге 1964: 238]), мы не можем сказать, что это событие-знак абсолютно иконично своему прототипу.

Граница сцены разделяет метаконтексты, «порядки реальности», различая даже очень сходные внешне события.

Получается, что абсолютно иконическим знаком может быть только знак, указывающий сам на себя, т. е. сам являющийся своим объектом. Сказать, вслед за Моррисом, что «иконичность — вопрос степени», значит сделать это понятие слишком неопределенным и невразумительным для аналитического использования.

Применительно к теории событий, проблема иконичности усложняется еще тем, что и репрезентация, и репрезентируемое (т. е. и знак, и его объект) принадлежат одному классу явлений — социальным событиям. Умберто Эко, критикуя определение Морриса, анализирует в качестве примера иконического знака изображенный на рекламном плакате стакан с пивом: «Трудно не согласиться с тем, что эта визуальная синтагма — иконический знак. И мы прекрасно понимаем, о каких свойствах означенного объекта идет речь. Но бумага — это бумага, а не пиво и холодное отпотевшее стекло» [Эко 1998: 125]. О событиях так сказать нельзя. Человеческое действие на сцене и человеческое действие на улице не столь различны, как стакан и его изображение на плакате — более того, в «материальных» своих свойствах они могут быть вообще неотличимы друг от друга (на сцене актер может жестикулировать так же, как в «жизни»), их различает лишь то, что они встроены в разные событийные ряды.

Отсюда соблазн — приравнять изображение и изображаемое, отказаться от самой мысли представить одно из этих событий как реальное, а второе как отраженное, скопированное, поддельное, искусственное. Соблазн еще раз повторить вслед за Гофманом: «любое из изображений может быть, в свою очередь, создано путем копирования чего-то такого, что само является макетом», а потому искать «первый прототип», исходное событие, фундаментальную реальность бессмысленно. 

<< | >>
Источник: Вахштайн B.C.. Социология повседневности и теория фреймов. 2011

Еще по теме ФЕНОМЕН НЕТРАНЗИТИВНОСТИ:

  1. Феномен обезличивания
  2. 1.1. ОСОБЕННОСТИ И ФЕНОМЕНЫ ВОСПРИЯТИЯ
  3. Феномен творчества
  4. ФЕНОМЕН ХЕРСОНЕСА
  5. Феномен эгоцентрической речи
  6. Феномен модернизации
  7. 2.1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА КАК СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН
  8. ФЕНОМЕН «АКТИВНОЙ ГУМАНИЗАЦИИ»
  9. Феномен средневекового города
  10. А. С. Москвин. Феномен субкультуры сквоттеров, 2011
  11. 5.2 Воспринимать религиозные феномены
  12. а)              Феномен обратной связи
  13. С.В.Рудаков, Ю.М.Штутина ГЛОБАЛИЗМ КАК ФЕНОМЕН И МИРОВОЗЗРЕНИЕ
  14. 2. Семья как социокультурный феномен