<<
>>

4.2.2. Событийно-энергийная природа слова

Процесс понимания представляет собой вычленение определенной мысли посредством волевого акта сосредоточения из неоформленного и неясного трансцендентального предчувствия. Если процесс вычленения мысли связан с ее воплощением в словах, то горизонт смысловой определенности, полагаемый актом сосредоточения, совпадает с определенностью слова.
В данном случае акт сосредоточения выбирает предзаданную словесную определенность в качестве горизонта определенности, в соответствии с которым вычленяет из трансцендентального предчувствия мысль. В своей редукции к определенности слово утрачивает внутреннее содержание. Живая текучесть звука редуцируется к идеальной форме фонемы, а живая текучесть содержания трансцендентального предчувствия - к определенной смысловой форме. Слово превращается в опустошенную идеальную конструкцию смысловой и фонетической форм. Эта конструкция очерчивает смысловую границу опустошенной области, из которой редуцировано всякое становящееся содержание. Однако очерченная смысловой формой опустошенная область бытия слова может служить ареной новой событийности, в частности - события человеческого понимания через слово, события встречи энергии понимания и энергии выражаемой в слове вещи, события встречи энергии понимания и выражаемой в слове силы языка. Эту событийность встречи энергий в слове П.А. Флоренский называл «срастворением»: «Символ - это нечто являющее собою то, что не есть он сам, большее его, и однако существенно чрез него объявляющееся. Раскрываем это формальное определение: символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет, таким образом, в себе эту последнюю. Но, неся сущность в занимающем нас отношении более ценную, символ, хотя и имеет свое собственное наименование, однако, с правом может именоваться также именованием той, высшей ценности, а в занимающем нас отношении и должен именоваться этим последним»1.
В этом срастворении энергий и рождается, по мнению Флоренского, слово, которое «не есть уже ни та или другая энергия порознь, ни обе вместе, а -новое, двуединое энергетическое явление, новая реальность в мире»2. Иначе говоря, несмотря на свою формальную определенность, слово может быть наполнено новым жизненным содержанием. Слово очерчивает границей смысловой определенности взаимодействие и взаимообщение смысловых энергий разных онтологических планов и приводит к определенности эту энергийную событийность. Событийно-энергийная природа слова наиболее ярко выделена в позиции Гумбольдта, который отрицал субстанциалистский подход в понимании языка в пользу диалогичного истолкования. Не язык инструмент диалога, но диалог сущность языка. В частности, Гумбольдт пишет, что уже в самой сущности языка «заключен неизменный дуализм, и сама возможность говорения обусловлена обращением и ответом. Даже мышление существенным образом сопровождается тягой к общественному бытию, и человек стремится, даже за пределами телесной сферы и Флоренский П.А. Имяславие как философская предпосылка // Флоренский П.А. У водоразделов мысли. - М.: Правда, 1990. - С. 287. Флоренский П.А. Имеславие как философская предпосылка // Флоренский П.А. У водоразделов мысли. - М.: Правда, 1990. - С. 292. сферы восприятия, в области чистой мысли, к «ты», соответствующему его «я»»7. Продолжатель гумбольдтианской традиции в России Г.Шпет говорил: «Слово-понятия - не схемы и не концепты, а формы смысла, их образование - свободно-творческое в выборе средств оформления, руководящими целями которого лишь предуказываются пути и приемы» . Излагая позицию Гумбольдта, Шпет пишет: «Надо рассматривать язык не как мертвый продукт-производства (ein Erzeugtes), а, скорее, как само производство (eine Erzeugung). Для этого надо отвлечься от роли языка в обозначении предметов и в опосредствовании понимания, сосредоточив внимание на его происхождении, тесно сплетающемся с внутренней духовною деятельностью, и на их взаимном влиянии.
.. .Язык в своей действительной сущности есть нечто, всегда и во всякое мгновение преходящее (Voruebergehendes). Это есть не spyov, a svspysia, вечно повторяющаяся работа духа, направленная на то, чтобы сделать артикулированный звук пригодным для выражения мысли» . Это обстоятельство требует анализа энергийной природы слова. Энергийная природа слова обнаруживается на трех уровнях: 1) на уровне взаимодействия энергии понимания и определенной структуры слова, 2) на уровне взаимодействия энергии понимания и смысловой энергии означиваемой в слове вещи, 3) на уровне энергии понимания и силы языка, воплощающей в себе энергию культуры и истории народа. На первом уровне происходит встреча познавательной энергии человека с определенностью слова, совпадающей с полагаемой актом сосредоточения границей смысловой определенности. В акте сосредоточения мысль объективируется и отождествляется с определенностью слова. Мысль, таким образом, раздваивается на не достигшую своей определенности познавательную энергию и объективацию в определенности слова. В этом раздвоении неопределенная энергия мысли узнает себя в определенности слова, вступая в диалог сама с собой - внутренний диалог. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. - М., 1927. - С. 129. 3 Там же. - С. 13. Таким образом, внутренний диалог становится содержанием слов, посредством которых осуществляется мышление человека - процесс приведения к определенности лежащего в основе мысли трансцендентального предчувствия. Внутренний диалог становится внутренней движущей силой слова, через которую мысль достигает самосознания. Это самосознание является завершающим этапом оформления мысли, а поскольку чаще всего оно возникает в слове, то в связи с этим получил распространение предрассудок, что мысли без слов не бывает. В действительности мысль без слов зарождается в трансцендентальном предчувствии, без слов она вычленяется и оформляется посредством акта сосредоточения, и лишь затем она находит словесное выражение, узнавая самое себя в словесной определенности.
Однако мысль не сводится к своей словесной определенности, и всякая попытка отождествить мышление со словесным оформлением ведет к редукции всего неопределенного становления мысли - ее внутренней движущей силы. Словесное оформление мысли возникает на этапе отождествления смысловой определенности трансцендентального предчувствия со словесной определенностью, совершаемого в акте сосредоточения. Мысль узнает себя в словесной определенности как в зеркальном отражении, но сама она этой словесной определенностью не является так же, как человек не является своим зеркальным отражением. Мысль подвижна, динамична, несамотождественна и превосходит любую определенность. Кроме того, мысль может воплощаться и узнавать себя не только в словах, но и в любых чувственных образах и эмоциях. Эта встреча мысли со своей собственной объективацией происходит в границах определенности слова и становится событием внутри слова, наполняя его новым содержанием. В силу этого в слове образуется новое противоречие между его фиксированной смысловой формой и внутренним динамичным содержанием, не укладывающимся в заданную форму. Это противоречие разрешается приведением нового содержания к определенности либо отказом от четкой определенности слова путем придания ему историчного характера. Приведение нового энергийного события внутри слова к определенности достигается путем погружения содержания этого события в прошлое. Непосредственное становление узнавания мысли интерпретируется как свершившийся факт, который выступает как заданная определенность ко всякому новому истолкованию слова. В этом случае обнаруживаемое в слове новое энергийное событие редуцируется к внешней определенности слова, сливаясь с ней. Альтернативная позиция предполагает историчное истолкование слова. Событие узнавания мысли внутри слова может быть понято как обладающее внутренней потенцией новых смысловых энергийных выражений. Эта потенция бесконечна и она может актуализировать из себя всякий раз новое содержание. Если это событие мыслится как имманентное самой природе слова, присущее ему не в связи с отдельным моментом времени, но всегда, то, собственно, во всей продолжительности существования слова это событие будет раскрывать в нем все новые и новые смысловые аспекты, наделяя слово внутренней жизнью, становлением, то есть историчным характером.
Такое понимание слова в его внутренней динамике характерно для позиции Г.Шпета. В частности Д.В. Солдатова подчеркивает, что внутренняя форма слова в понимании Г.Шпета - не застывшая данность, а процесс: «Внутренняя форма слова определяет как нашу возможность понимать и быть понятым, так и возможность нарушать, ломать эти привычное, прежнее, устоявшееся в понимании, позволяет выстраивать новые связи между знаком и семой, сохраняя первосмысл. Часто кажется, что значение, смысл слова устарели, изменились, но изменяются или устаревают лишь способы связи знака со значением, то есть изменяется сама внутренняя форма слова»1. Само слово, будучи порождением мысли, начинает взаимодействовать с мыслью человека, выявляя тем самым внутренний смысл. Шпет пишет: «Субъективная деятельность сама образует в мышлении объект. Деятельность чувств должна синтетически связаться с внутренним действием духа, чтобы из этой связи выделилось представление, стало,-по отношению к субъективной способности,-объектом и, будучи воспринято в качестве такового, вернулось в названную субъективную способность. Представление, таким образом, претворяется в объективную действительность, не лишаясь при этом своей субъективности. Для всего этого необходим язык, так как именно в нем духовное стремление прорывает себе путь через губы и возвращает свой продукт к собственному уху. Без указанного, хотя бы и молчаливого, но сопровождающегося содействием языка, претворения в Солдатова Д.В. Внутренняя форма слова и ее культурообразующий смысл // Дефиниции культуры. - Томск: Изд-во ТГУ, 2001. - Вып. V. - С. 328-329. объективность, возвращающуюся к субъекту, было бы невозможно образование понятия, а следовательно, и никакое истинное мышление»1. Характеризуя эту позицию Г.Шпета, Е. Степанов пишет: «С одной стороны Шпет говорит о выраженной в звуке интенции, которую он соотносит с артикуляционным чувством, в котором выражается смыслополагающая интенция говорящего. С другой стороны, говорит о самой направленности смысла к воплощению.
Очевидно, в первом смысле подразумевается энергия человеческого сознания, во втором - энергия смысла. Столкновение этих двух энергий в слове и должно было бы привести к диалогичности слова. Однако Шпет не совсем четко различает эти два вида энергии. Допуская самостоятельное бытие смысла, во «Внутренней форме слова», Шпет говорить о том аспекте смысла, который полагается энергией человеческого сознания. Именно поэтому Шпет не говорит о диалогичности слова, как осуществляемой в слове встречи энергии человеческого сознания и энергии объективного смысла. Слово у Шпета несет характер диалогичности и иного рода - диалога с собой, или «внутреннего диалога». Здесь в качестве сторон диалога выступают не энергия человека и энергия смысла, а энергия человека и объективация этой энергии в слове как лингвистическом знаке»2. На втором уровне осмысления энергийной природы слова в нем обнаруживается событие встречи познавательной энергии человека и смысловой энергии сущности означиваемой в слове вещи, что требует предварительного пояснения понятия смысловой энергии вещи. Присутствие Другого обнаруживается как событие. Становление жизненного мира расчленяется на события, в которых обнаруживается присутствие других. Но каждое из событий может самостоятельно оказывать ответное воздействие на присутствующих, выступая самостоятельным источником новых энергий. То, что обнаруживает в событии потенцию новых энергийных полаганий, в соответствии с которой событие локализуется в потоке жизненного мира, составляет смысл события. Соответственно, смысловыми энергиями события являются такие энергии, которые организуют окружающий мир в новые события, сопряженные данному. Событие, Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. - М., 1927. - С. 16. Степанов Е. Предпосылки диалогичного понимания слова у Густава Шпета // Г.Г.Шпет / Comprehensio. Четвертые шпетовские чтения. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. понятое во вневременном измерении, предстанет как вещь, а смысловой энергией вещи явится способность осмыслять любые явления в соответствии со смыслом данной вещи. Смысловыми эти энергии называются в силу того, что организация жизненного потока в событие и в вещь происходит на уровне умозрения, а не эмпирического наблюдения (эмпирически дан всегда лишь хаос чувственных ощущений). Также и потенция новых энергийных выражений может быть усмотрена не эмпирически, но умозрительно. В соответствии с этим и энергия, которая позволяет по-новому увидеть эту потенцию, должна пониматься как смысловая. Эти смысловые энергии сущности события или вещи, в соответствии с которыми переосмысляются другие явления жизненного становления, находят свое воплощение в словах. Благодаря этому слово становится способным указывать на потенцию энергийных самополаганий вещи. Именно поэтому слово превращается в орудие узнавания вещно-событийной организации мира. Таким образом, слово становится не только ареной встречи познавательной энергии человека с собой, но также и встречи познавательной энергии со смысловой энергией сущности вещи. Соответственно, это новое энергийно-событийное содержание слова может быть раскрыто двояко: либо через сведение его к определенности путем погружения в прошлое, либо путем историчного раскрытия, растворяющего в себе предзаданную определенность слова. Такая позиция наиболее характерна для С.Н. Булгакова, который утверждал, что словами говорят через человеческое сознание сами вещи мира: «Остается просто, смиренно и благочестиво признать, что не мы говорим слова, но слова, внутренне звучат в нас, сами себя говорят, и наш дух есть при этом арена самоидеации вселенной, ибо все может быть выражено в слове, причем в это слово одинаково входит и творение мира, и, наша психика: солнце и скучно суть одинаково идеи вселенной, мыслящей, сознающей саму себя... В нас говорит мир, вся вселенная, а не мы, звучит ее голос»1. В другом месте Булгаков еще более радикально заявляет: «Слово есть мир, ибо это он себя мыслит и говорит, однако мир не есть слово; точнее, не есть только слово, ибо имеет бытие еще и металогическое, бессловесное»2. Булгаков С.Н. Философия имени. - СПб.: Наука, 1998. - С. 34. Там же. - С. 35. На третьем уровне осмысления энергийности слова в нем обнаруживается встреча познавательной энергии и энергии языка. Эта энергия языка является выражением не только бытия языка, но также истории и культуры народа, воплощенной в этом бытии языка. Слова выступают в качестве фокусов сосредоточения познавательных сил народа. Язык организует и направляет познавательные силы на протяжении всей истории народа, фокусируя в каждой стадии своего развития накопленный опыт его культуры. Слово, таким образом, становится ареной воплощения не только познавательной энергии человека, но и познавательных энергий всех его поколений, пользовавшихся этим словом. В слове происходит взаимодействие энергии всех людей, пользующихся им, всего народа, и в силу этого в слове осуществляется не только внутренний диалог, но и общекультурный диалог. «Язык есть как бы внешнее явление духа народов,-их язык есть их дух и их дух есть их язык»1 - повторяет Г.Шпет вслед за В. фон Гумбольдтом. В результате этого бытие слова приобретает особую онтологическую уникальность: если в непосредственном становлении феноменального бытия открывается непосредственное присутствие только немногих людей, то в слове, выражающем энергии всех поколений, обнаруживается реальное присутствие всех когда-либо живших людей, которые пользовались этим словом. В силу данного обстоятельства слово расширяет сферу присутствия, преодолевая ограниченность непосредственно переживаемого жизненного потока и выводя человека на более высокий уровень реальности. Слово созидает новый онтологический уровень существования культуры и народа в целом в его историческом становлении. По причине этой онтологической уникальности слова и для того, чтобы реально приобщится к древней церкви, христиане читают молитвы не только на родном языке, но и на чужих - греческом, латыни, церковно-славянском. Живучесть церковно-славянского языка во многом объясняется тем, что в нем интуитивно открывается новый онтологический план реального общения с Богом и древнеславянскими святыми. Однако выражающие энергию народа слова могут костенеть, как это можно наблюдать опять же на примере церковно-славянского языка, где в словах фиксируются не только общие религиозные устремления и откровения, но также и случающиеся при переписке текстов ошибки, которые, будучи освящены веками, превращаются в правила. В этом случае подлинное становление народного духа подменяется формальной определенностью, к которой оно редуцируется. Возникает противоречие между историчной сущностью слова и его внешней закостеневшей формой, которое разрешается в зависимости от духовной силы или слабости человека и народа в целом. В периоды национального распада и деградации мертвеют и слова; в критические переломные моменты жизни народа, когда происходит предельное напряжение всех его сил, происходит и оживление слов, насыщение неслыханной жизненной энергией, способной выводить человека за пределы собственного ограниченного мирка. Историчность слова проявляется тогда, когда мы прошлое оживляем в настоящем, раскрываем в становлении скрытую в прошлом потенцию, то есть когда прошлое продолжает энергийно раскрываться в становлении настоящего. Закостенелость слова наступает тогда, когда мы истолковываем слово в соответствии с образом прошлого, проецируем прошлое на настоящее и тем самым придаем настоящему черты статичного свершившегося характера прошлого.
<< | >>
Источник: Карпицкий Николай Николаевич. Трансцендентальное предчувствие как феномен человеческой субъективности. 2004

Еще по теме 4.2.2. Событийно-энергийная природа слова:

  1. ПРИМЕР СОБЫТИЙНО-ДЕЙСТВЕННОГО СТИХОРИТМИЧЕСКОГО АНАЛИЗА МОНОЛОГА И ДИАЛОГА
  2. ЛЮДИ СЛОВА
  3. Отмирающие слова
  4. Свобода слова: четырехкомпонентная модель
  5. Культура слова и духа
  6. Некоторые забытые слова
  7. Тема повестки дня «Свобода слова»
  8. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
  9. ПУСТЫЕ СЛОВА
  10. История слова