<<
>>

Динамика понимания природы психического и предмета психологии

Представление об исследовании творчества как о комплексной проблеме, о стратегии такого исследования подводит к взгляду на психологию творчества как на абстрактно-аналитическую науку, изучающую один из структурных уровней организации творческой деятельности и ее продуктов.
Однако такой взгляд резко противоречат обычному, наиболее распространенному сейчас пониманию психологии как конкретной науки, изучающей деятельность человека, его субъективные явления, именуемые обычно психическими. Как отнестись к этому противоречию? Прежде всего сюит задуматься: насколько правомерно само «обычное понимание»? Хорошо известно, что деятельность человека, его субъективные явления в наши дни уже стали объектами исследования многих научных дисциплин. В данном контексте возникает неожиданный вопрос: на каком основании упомянутые явления именуются психическими, если они исследуются комплексом различных наук? Существуют ли вообще в таком случае психические явления, если психология изучает лишь один из структурных уровней организации явлений? Все эти парадоксы вполне преодолимы. Они закономерны. Дело в том, что в развитии психологии реализовался тот же познавательный механизм, который мы связали с принципом ЭУС. Отождествление деятельности, субъективных явлений с психическим объяснимо исторически. Представления о природе психического, о предмете психологии не могли оставаться неизменными при переходах от одного типа ЗНЭЕИЯ к другому по мере подъема по структурным уровням организации механизма общественного познания '. Причем эволюция этих представлений чрезвычайно осложнялась идео- Например, на опнсательно-объяснительном и эмпирическом уровнях познания представление о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни вообще невозможно. На этих уровнях исследование оперирует лишь с конкретными событиями. Поэтому необходимо признать, что представление о психическом, как о деятельности человека и его субъективных явлениях в пределах эмпирического уровня, не только правомерно, ио и неизбежно, говоря иными словами — здесь оио оптимально.
62 логической борьбой, силой традиции, инертностью понятийного аппарата и т. п. Путь преодоления упомянутых парадоксов намечен в ряде работ автора этой книга (1960, 1967, 1967а, 1971, 1972 и др.). Первый шаг на этом пути связан в основном с критикой представления о психическом как об идеальном, с разработкой понимания психического как материального, с включением психического в общую систему связей материального мира в качестве одной из форм движения — сигнального взаимодействия. Второй шаг —с критикой отождествления психического с конкретной деятельностью, с субъективными явлениями, с разработкой понимания психического как одного из структурных уровней организации данных явлений или, шире, как одного из структурных уровней организации жизни. Решение первой задачи оказалось необходимым условием постановки второй. По материалам отечественной науки проследим те основания, которые были использованы для преодоления представления о психическом как об идеальном на главных этапах эволюции понимания природы психического и предмета психологии2. Рассмотрим с этой целью многолетнюю борьбу приверженцев двух взаимоисключающих позиций, касающуюся наиболее общей, основополагающей характеристики психического. Сторонники одной из этих позиций считают психическое идеальным (нематериальным), сторонники другой — утверждают его материальность. Каждая из позиций определяется комплексом социально-исторических причин, особенностями мировоззрения приверженцев, четкостью или расплывчатостью их философских взглядов, а также (и в весьма значительной мере) силой традиции. Тип позиций сливается с общим обликом соответствующего ему психологического направления. Он тесно взаимосвязан с ансамблем узловых вопросов психологической теории: классом описываемых явлений, пониманием предмета, задач и методов исследования, степенью дифференцированности представлений о месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений, о зоне действия специфически психологических законов, установлением взаимосвязи психологии и смежных областей знания, системой и структурой психологических знаний и др.
В истории человеческих знаний понимание природы психического прошло сложную эволюцию и на разных путях развития было далеко не однозначным. Оно вырабатывалось в борьбе материализма и идеализма. Главной особенностью идеалистическо- * В данном критическом обзоре мы вынуждены в основном употреблять термин «псяхическое» в том его значении, которое оптимально для описательно-объяснительного и эмпирического типов знания. В тех случаях, когда данное значение будет резко расходиться с тем, которое мы будем придавать этому термину в дальнейшем и которое не будет вполне ясным из контекста, мы заключим это понятие в кавычки. 63 го подхода было стремление обособить психику 3 от материального мира, представить ее в виде духовной — идеальной — субстанции, независимой от материи, противоположной ей, организующей материю, подчиняющей ее себе. Главная особенность материалистического подхода определяется представлением о материальности мира, положением о том, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи, отрицанием существования идеальной субстанции. Материализм понимает психику как одно из свойств материи, как функцию мозга, как особую форму самоорганизации материи. Для нашего исследования вполне достаточно проследить определенный отрезок этой борьбы, пройденный за период становления и развития советской психологической науки. В этом отношении в развитии понимания природы психики в нашей психологии можно наметить четыре этапа: на первом из них психика понималась как проявление идеальной субстанции; на втором — как система сочетательных (условных) рефлексов; на третьем — как отображение; на четвертом —как субъективное отражение, как динамическая модель. 1. Психика как проявление идеальной субстанции. Хорошо известно, что в русской предреволюционной психологической науке сложились прочные передовые материалистические традиции. В это время, например, жил и работал активный выразитель материализма, предшественник И. П. Павлова, автор знаменитых «Рефлексов головного мозга» И. М. Сеченов.
Однако официально господствующее положение занимали сторонники идеализма. «Философам и психологам идеалистам, занимавшим университетские кафедры, — писал Л. С. Рубинштейн,— удалось вытеснить Сеченова из университетской психологической науки. В университете ему была предоставлена возможность действовать только в качестве физиолога, психологических тем он мог, как правило, касаться только в популярных лекциях. Сеченову был закрыт, таким образом, доступ к преподаванию психологии в университете. Идейное превосходство было на его стороне, но вопреки этому он был организационно вытеснен с руководящих позиций в области психологии, он был лишен возможности готовить кадры в духе своих идей, создавать свою школу в психологии (лишь естественники и медики примкнули к нему). Враги его — идеалисты, засевшие как представители официальной науки на кафедрах психологии и философии, добились этого и нанесли этим чудовищный вред развитию психологической науки не только в царское Понятие «психическое» до снх пор отождествляется большинством исследователей с понятием «психика». Как мы покажем в дальнейшем, такое отождествление нерационально, поскольку психика есть лишь одиа из сторон выражения психического Однако сложившаяся традиция заставляет нас начать рассмотрение природы психического именно с психики, хотя такой путь и не является наиболее экономным н логически оправданным 64 время, но и в советский период. В силу того что Сеченов был лишен возможности создавать в университете свою достаточно крепкую школу психологов, свои, им подготовленные кадры, когда наступил советский, послеоктябрьский период, не оказалось у нас психологов, которые шли бы от Сеченова, тогда как оказалось немало психологов, которые шли от Челпакова, которые— даже если они, как Корнилов и другие, последовавшие за ним, выступали затем против Челпанова —все же отправлялись от него, прошли через его школу и так или иначе были его выучениками» (Рубинштейн, 1959а). В первые годы Советской власти решающие позиции в трактовке природы психического еще некоторое время продолжали занимать психологи — сторонники принципов пропагандируемой Г.
И. Челпановым традиционной интроспективной психологии сознания. Эти принципы оказали настолько сильное влияние на последующее развитие идей о природе психического в нашей психологии, что в известном смысле оно может быть охарактеризовано как борьба с ними или как борьба с их отголосками. Бросим ретроспективный взгляд на принципиальную схему традиционной психологии сознания. Методологический фундамент этой психологии составили дуалистические декартовские принципы познания души, фактической основой которых служили данные самонаблюдения. Сообразно этому определялся класс описываемых явлений. Сюда включалось все то, о чем человек мог дать интроспективный отчет — так называемые явления сознания: субъективные образы, переживания (ощущения, восприятия, представления, мысли, чувства, стремления, желания и т. п.), составляющие «внутренний субъективный мир человека», субъективную реальность. Традиционная психология придерживалась декартовского постулата о пространственной непротяженности (идеальности) явлений душевной жизни (сознания), иначе говоря, рассматривала психику как проявление идеальной субстанции. Постулирование идеальности психического, придание ему ранга субстанции создавало в системе отображения мира вопиющий разрыв, бездонную пропасть. Стремление заполнить эту пропасть вело к так называемой психофизической проблеме, призванной отыскать связь между идеальной и материальной субстанциями, в узком смысле — между постулированной пространственной непротяженностью, нематериальностью (идеальностью) психики и телесными, материальными явлениями, которыми она должна управлять. Неразрешимость этой проблемы толкала в свое время некоторых представителей традиционной психологии сознания к дифференцированному отношению к психофизической проблеме. При этом вопрос о сущности души выводился за грани психологии и относился к компетенции метафизики (см., например: Челпанов, 1918). Здесь психофизическая проблема превращалась фактически в основной гносеологический во- 3 Я. А. Пономарев 65 прос, который решался в духе дуализма.
В сфере психологии эта же проблема выступала фактически как психофизиологическая и решалась с позиции эмпирического параллелизма. Необходимость объяснения механизма взаимосвязи психологических и физиологических явлений тем самым отбрасывалась, что и давало возможность сохранить за психическим статус идеального. Поэтому в вопросе взаимоотношения традиционной психологии со смежными с ней областями знания и не могло быть никакой определенности. 2. Психика как система сочетательных (условных) рефлексов. Позиция, возглавляемая Г. И. Челпановым, уже в те годы имела активных противников, прежде всего в лице В. М. Бехтерева. В. М. Бехтерев видел полную несостоятельность эмпирического параллелизма. Как стихийный материалист, он отбрасывал представление об идеальной, психической субстанции и успешно вел борьбу с идеалистической трактовкой психического. Огромным вкладом В. М. Бехтерева в науку является коренное видоизменение взгляда на отправной, кардинальный психологический факт. Таким фактом выступило поведение живых систем (включая и человека), т. е. специфические для них формы ориентации во времени и пространстве. Соответственно этому резко менялся и класс описываемых психологией явлений. В основу объективной психологии (названной позднее рефлексологией) была положена идея И. М. Сеченова о рефлекторной природе психики. Психика рассматривалась как некоторые виды сочетательных (или, по Павлову, условных) рефлексов. Однако, как и у И. П. Павлова, психологическое и физиологическое в рефлекторной деятельности не было расчленено4. Это оказалось одним из существенных недостатков бехтеревской трактовки психического как материального. К аналогичным недостаткам следует отнести и явный недостаток знаний, которыми владела наука того времени. Например, естествознание не могло еще предложить какой-либо, пусть даже самой примитивной, специфической модели регуляции сознательной деятельности человека (впервые такая модель была предложена в 30-х годах И. П. Павловым в его гипотезе о второй сигнальной системе). В силу этих причин В. М. Бехтерев еще не смог осмыслить явления внутреннего, субъективного мира человека, т. е. класс тех событии, которые описывались традиционной психологией сознания (отрицать же их реальность было явно невозможно). Он, как и И. П. Павлов, просто отбросил их. Поэтому и традиционное представление о психике не могло быть полностью преодолено. Такого рода слабости рефлексологической позиции дали позднее Л. С. Выготскому основание сказать: «Такие антиподы, * Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Психология творческого мышления. М., 1960; он же. Знание, мышление и умственное развитие. М., 1967. 66 как объективист Бехтерев и субъективист Бюлер, одинаково признают, что мы ничего не знаем о биологической функции психики, но что нельзя допустить, что природа создает лишние приспособления, и что раз психика возникла в процессе эволюции, она выполняет какую-то, хотя нами совершенно непонятную, функцию» (Выготский, 1930). Последующему закреплению взглядов В. М. Бехтерева в советской психологической науке повредило и то, что он не владел марксистским пониманием общества. Это явилось одной из причин резкой гипертрофии сферы охвата реальности средствами принятого подхода, расширения его «зоны действия», приписывания ему всеобщего характера. Вместе с тем недостаток взглядов ученого в значительной мере зависел и от несоответствия представления о предмете психологии природе психического, явно имевшего место в науке того времени и связанного с вовлечением в сферу этого предмета явлений, выходящих за пределы актуальности психологических законов. Несмотря на отмеченные недостатки бехтеревской позиции, она принесла в свое время несомненную пользу, подрубив корни субстанционализации психического. Труды В. М. Бехтерева оказали существенное влияние на развитие понимания психического в середине 20-х годов. В борьбе с идеализмом в психологии на близкие к В. М. Бехтереву позиции тогда встали П. П. Блонский, К. Н. Корнилов, Л. С. Выготский и др. Особый интерес среди идей этого периода представляют мысли Л. С. Выготского, высказанные им в статье «Сознание как проблема психологии поведения». В этой работе отчетливо выражено стремление продуктивно использовать двадцатилетний опыт изучения высшей нервной деятельности, накопленный к тому времени И. В. Павловым. Наиболее глубоко материалистическая позиция психологов относительно психики была сформулирована в 1930 г. Л. С. Выготским в очерке «Психика, сознание и бессознательное». Этот очерк как бы подвел итог тем несомненным достижениям советской психологической теории, к которым она шла в 20-х годах. Очень важной заслугой Л. С. Выготского оказалось включение в психологическую науку ленинского принципа, чрезвычайно значимого для ее материалистического развития, указывающего пределы адекватности понятия «идеальное» и открывающего путь к расчленению гносеологического и онтологического аспектов «психики». Опираясь на положение В. И. Ленина о том, что противопоставление психического и физического абсолютно необходимо, но лишь в пределах, которые определяются направлением гносеологических исследований, и что за этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой5, Л. С. Выготский * Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 259. 67 (1930) подчеркнул, что точка зрения психологии—как раз «реально научная», онтологическая. Абсолютное противопоставление психического и физического в психологии недопустимо: «Насколько в гносеологическом анализе мы должны строго противопоставлять ощущение и объект, настолько в психологическом анализе мы не должны противопоставлять психологический процесс и физиологический». Подлинный предмет психологии, согласно Л. С. Выготскому,— целостный психофизиологический процесс. Только внутри его психическое приобретает свое значение и смысл. Выделить психическое из этого процесса можно лишь искусственно, путем абстракции. Неразрешимость психофизической проблемы для старой психологической науки обязана идеалистическому подходу, при котором психическое вначале неправомерно вырывалось из целостного психофизиологического процесса, часть которого оно составляет, а затем психическому приписывалась самостоятельная роль — существование наряду с процессами физиологическими и помимо их. Верно, данная характеристика психики не выходила за пределы утверждения включенности психического процесса в единый психофизиологический процесс. «Диалектическая психология,— писал Л. С. Выготский (1930),— не смешивает психические процессы и физиологические, она признает несводимое качественное своеобразие психики, она утверждает только, что психофизиологические процессы едины»6. Но как выступает психическое в «реально научном» аспекте, каковы специфические черты психического и физиологического, какова их связь, приводящая к единству в составе психофизиологического процесса, не раскрывалось. Видимо, конкретная реализация выдвинутого методологического подхода еще не была найдена. Психика рассматривалась только как процесс, а не как специфическая материальная структура. В начале 30-х годов материалистическая трактовка психического, начатая В. М. Бехтеревым, была почти полностью устранена. Она была объявлена «механистической» и попала в то время под огонь критики, не менее интенсивный, чем тот, который в начале 20-х годов был направлен на идеалистическую концепцию Г. И. Челпанова. К сожалению, критики «механицизма» в то время еще не овладели полностью диалектическим материализмом, в том числе и ленинской теорией отражения, поэтому и сама эта критика велась с ошибочных позиций — чаще всего с тех же старых, хотя и несколько видоизмененных, позиций эмпирического параллелизма. Поэтому многие несомненно прогрессивные материали- 6 Единые в психофизиологическом смысле процессы, обеспечивающие высшие формы поведения человека, Л. С. Выготский предлагал называть психологическими в отличие от психических в их традиционном смысле. 68 стические направления исследований относились тогда к механицизму, к вульгарному материализму. Это распространялось, например, и на оценку сеченовского научного наследства, и на павловское учение об условных рефлексах. Фактически подлинным основанием обвинения бехтеревского направления в механицизме служило не вскрытие того, что рефлексология сводит более сложную форму движения к более простой, а убеждение противников рефлексологии в идеальности психического. Механицизм рефлексологии усматривался в том, что рефлексологические взгляды давали право рассматривать психическое как некоторую форму движения материи. Именно против этого и выступали противники рефлексологии: они категорически отвергали правомерность рассмотрения психического как формы движения материи, утверждая нематериальность психического. 3. Психика как отображение. Критика рефлексологии привела к образованию нового, противоречивого взгляда на природу психики, согласно которому психика трактовалась как отображение, как идеальный субъективный образ объективного мира. В начале 30-х годов целым рядом психологов была выдвину-та прочно закрепившаяся затем формула, где психика определялась как субъективное отражение действительности. Сама по себе трактовка психики как субъективного отражения была важным и прогрессивным шагом в борьбе с идеализмом в психологии. Взгляд на психику как на отражение отбрасывал ложное утверждение о существовании особой духовной субстанции, противоположной материи, т. е. разрушал дуалистическую основу идеалистической психологии сознания. Однако понятие «отражение» не 'было в то время достаточно осмыслено выдвинувшими эту формулу и подхватившими ее психологами. Отражение сводилось ими к понятию об идеальном субъективном образе, рассматривалось лишь как отображение. Противоречивое представление о психике как об отображении надолго закрепилось в нашей психологии. Подтверждение этому можно найти во многих учебных пособиях, где излагаются наиболее устоявшиеся и общепризнанные точки зрения. В них психика определяется как субъективное отражение объективной действительности. Правда, вслед за такой формулировкой обязательно следует другая, в которой говорится, что психика есть функция мозга. Однако отношения между этими двумя характеристиками психики должным образом не выявляются. По существу психика чаще всего понимается лишь как идеальное. В такой трактовке она абсолютно противопоставляется материи. Однако, помня указание В. И. Ленина о том, что психическое и физическое абсолютно противоположны только в пределах основного вопроса философии, т. е. вопроса об отношении бытия и сознания, и за этими пределами оперировать 69 с противоположностью психического и физического как с абсолютной противоположностью было бы громадной ошибкой, некоторые авторы пытаются снять такую противоположность. Для этого в качестве связующего звена между абсолютно противоположным материи идеальным субъективным образом объективного мира и материей ставится физиологический механизм отражения действительности мозгом. При этом предполагается, что наличие такого механизма приводит к тому, что различие материального и идеального приобретает в данном случае уже не абсолютный, а относительный характер, так как ощущения, восприятия, представления, мысли, чувства, желания и т. п., понимаемые как явления идеальные, трактуются вместе с тем как результат деятельности материального органа — мозга7. Данные недостатки психологической теории, в частности понимания природы психического, отчетливо выявились в начале 50-х годов в 'связи с широким обсуждением взаимоотношения психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Рассматривая в то время состояние психологической теории, А. А. Смирнов резко подчеркивал ее слабость, отставание от общего хода развития науки. И в наиболее крупных обобщающих и теоретических работах, и в учебниках, и в учебных пособиях по психологии, говорил А. А. Смирнов (1953), наряду с правильными теоретическими положениями, непосредственно взятыми из трудов классиков марксизма-ленинизма, имеются непреодолимые остатки идеализма, субъективизма, интроспекционализма, разного рода дуалистические положения. Несмотря на декларирование материалистического положения о психике как функции нервной системы, продукте мозга, психические процессы рассматриваются в известной мере как своеобразные непонятные ^илы, как чисто созерцательные акты, не связанные >с деятельностью человека, не зависимые от практики людей. Все это ведет к далеко идущим и тяжелым для психологической науки последствиям, тормозит ее развитие, мешает ей стать подлинно материалистической наукой. Все выступления 'советских психологов в то время были единодушно нацелены против противопоставления сознания рефлекторной деятельности мозга, против идеалистического толкования психических процессов, против дуалистических идей о том, что сознание находится где-то «выше» и «вне» рефлекторной деятельности мозга, против идеализма с его основным тезисом о самостоятельности и первичности психики, имевших место в нашей психологической теории 30—40-х годов. Позитивная позиция подавляющего большинства психологов сводилась в то время к формальному признанию того, что пси- 7 См., например: «Психология. Учебник для педагогических институтов», изд. 4-е и 5-е. 70 хическая деятельность есть высшая нервная деятельность. Однако такая позиция была противоречива. Она включала в себя множество всякого рода оговорок, часто вообще отвергающих ее как определенную позицию. Например, С. Л. Рубинштейн (1953), утверждая, что «психическая деятельность есть высшая нервная деятельность», здесь же добавлял, что имеется в виду «не отрицание относительного различия материального и психического, субъективного, идеального, а признание неотделимости психического от материального— от мозга и его материальной нервной деятельности». Таким образом, утверждение об идеальности (нематериальности) психики, рассматриваемой в ее отношении к деятельности мозга, продолжало сохраняться. С одной стороны, подчеркивалось, что не существует никакой вообще психики, отделенной от ее материальных физиологических механизмов, что метафизическая теория двух начал — духа л тела — не выдерживает критики. С другой стороны, утверждалось, что идеальная сторона может воздействовать на материальную. Хотя здесь же оговаривалось, что такое воздействие осуществимо только в форме физиологических механизмов, равно как и наоборот: все вообще мыслимые-влияния извне на психику человека непосредственно .идут через мозг8. Правда, были и другие позиции. Среди них в первую очередь следует упомянуть взгляд К. Н. Корнилова (1953), считавшего, что, базируясь на физиологии высшей нервной деятельности и ее закономерностях, психология имеет свои собственные закономерности, несводимые к их базису. Психологическое и физиологическое есть формы движения материи. Психика обладает своеобразием потому, что она является более сложной формой движения м.атерии, отличной от той формы движения материи, которую изучает физиология. К сожалению, этот весьма перспективный взгляд не привлек к себе в то время должного внимания психологов, а сам автор не развил его затем достаточно подробно, не внес в него необходимых уточнений и не конкретизировал его. С большой точностью были направлены в цель критические замечания, высказанные А. Н. Леонтьевым. Главное, что непосредственно тормозило развитие нашей психологической науки, он видел в непреодоленных у нас до сих пор концепциях психофизического параллелизма и эпифеноменализма. А. Н. Леонтьев (1953) считал, что этим концепциям может быть противопоставлено понимание психического, идущее от И. М. Сеченова и И. П. Павлова. Оно состоит в том, что психологические процессы составляют не «сторону» рефлекторной деятельности 8 «Материалы совещания по психологии». М., 1953, с. 196. 71 мозга, а ее продукт. Решающим для понимания природы психологического является выяснение роли деятельности, связывающей человека с миром специфической для человека связью; без этого нельзя подойти к пониманию специфики психологии. Недооценка роли деятельности приводит к тому, что психология приобретает созерцательный характер: это не психология человека, как субъекта практики, в широком смысле слова, а субъекта, лишь пассивно подвергающегося внешним воздействиям, что ведет к неправильному пониманию причинности в психологии. Сознание определяется бытием людей. Однако бытие нельзя отождествлять с понятием «внешние условия». Существенной и ближайшей основой мышления, всего сознания является как раз деятельность, направленная на изменение человеком природы, а не одна природа как таковая. Вместе с тем деятельность людей находит свое внешнее выражение в промышленности, и психология, для которой эта книга закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Поэтому на психику необходимо смотреть как на продукт развития реальных связей человека с окружающей действительностью, его действий, формируемых обучением и воспитанием; необходимо исходить из того, что деятельность человека и есть то, в чем реально выражается единство человека и его среды, т. е. общественных условий, в которых он живет (Леонтьев, 1953). Несмотря на целый ряд весьма ценных положений, касающихся природы психического и выдвинутых в связи с обсуждением взаимоотношения психологии и физиологии высшей нервной деятельности, необходимо признать, что в то время наша психологическая наука в целом не была еще окончательно подготовлена к решительному продвижению вперед в решении этого вопроса. Высказанная тогда критика существующих теорий, несомненно, имела большое значение. Она размывала следы влияния эмпирического параллелизма, незаметно вошедшего в нашу психологическую науку. Однако постулат о возможности воздействия идеального на материальное не был еще окончательно преодоленным. Как это неоднократно бывало и прежде, в первой половине 50-х годов на передний план психологической теории выплыл антипод эмпирического параллелизма — примитивное сведение, редукция психического к нервному. Наиболее выпукло это положение было сформулировано в получившей тогда большую известность статье В. М. Архипова «О материальности психики и предмете психологии» (1954). «Психическое тождественно нервному,— утверждал В. М. Архипов,— поэтому законы высшей нервной деятельности являются законами динамики 'психических состояний, а научный анализ психики может быть только анализом материального нервного процесса». В этой статье допускались грубые философские ошибки. Например, «объясняя» мысль В. И. Ленина о пределах абсолютной противоположности 7.2 материи и духа, физического и психического, В. М. Архипов писал: «Мысль Ленина очень ясна: материя существовала вечно, до того как появились существа, обладающие сознанием. Сознание же возникло на определенной ступени развития материи». По мнению В. М. Архипова, В. И. Ленин говорил о невозможности отождествления мысли и материи потому, что мысль возникает на определенной ступени развития материи. В. М. Архипов считал, что всей материи психика противостоит как одна из ее конкретных форм и только потому мысль следует считать вторичной. Это — недопустимая ошибка. Бытие первично, а сознание вторично не только потому, что сознание возникает в ходе развития материи. Бытие первично, потому что по отношению к сознанию оно является источником ощущений, представлений, понятий и т. п., а сознание вторично, производ-но, так как оно является отображением бытия. Это и есть гносеологический подход — сознание вторично в том, что оно отображает бытие. Статья эта подлила масла в огонь. Она не .имела никакого отношения к диалектико-материалистическому рассмотрению вопроса о природе психического. Однако она «вооружила» лагерь защитников абсолютной идеализации психического (т. е. современный эмпирический параллелизм), поскольку все дальнейшие попытки понять психику как явление материальное, далеко не столь примитивные, а, наоборот, вполне соответствующие духу диалектического материализма (например, ,идеи в работах Н. В. Медведева (1960, 1963, 1964), а также у некоторых других авторов), совершенно необоснованно отождествлялись с работой В. iM. Архипова и тем самым «опровергались». В 50-е годы большой вклад в разработку проблемы психического внес С. Л. Рубинштейн. Он сделал весьма существенный шаг на пути преодоления эмпирического параллелизма, на пути преодоления абсолютной идеализации «психического». Это видно уже по названию его фундаментального труда — «Бытие и сознание» (1957), которому дан подзаголовок «О месте психического во всеобщей связи явлений материального м,ира». Как в этой, так и в последующей его работе («Принципы и пути развития психологии», 1959), выдвинуто немало ценных положений. Но, к сожалению, эти ценные мысли заключены лишь в отдельных фрагментах текста. В основу подхода к проблеме С. Л. Рубинштейном было положено утверждение относительной противоположности идеального и материального. Это сохраняло в силе традиционную психофизическую проблему. Рассматривая ее, С. Л. Рубинштейн прежде всего подчеркивал, что к ней приводит предварительное осознание своеобразия психического как идеального, осознание его качественного отличия от физического как материального. Здесь С. Л. Рубинштейн предупреждал, что своеобразие это нельзя подчеркивать слишком резко; история науки показыва- 73 ет, что одностороннее противопоставление психического физическому уже не раз раскалывало мир надвое. А мир в действительности един. Бго единство заключается в материальности. «Онтология, то есть учение диалектического материализма о бытии, выдвигает именно это положение как основное. Из него исходят те, кто все чаще и настойчивее утверждают, что Психическое материально. Сторонники этой точки зрения, получившей в последнее время некоторое распространение в нашей философской литературе, замыкаются в онтологическом плане и не дают себе труда соотнести его с гносеологическим. С другой стороны, те, кто исходят в рассмотрении проблемы материи и сознания из гносеологического плана, справедливо утверждают, что психическое — идеально, поскольку оно — образ вещи, не сама вещь, а ее отражение. Это правильное положение. Однако оно не дает исчерпывающего решения основного вопроса, пока гносеологический план не соотносится с онтологическим, с диалектико-материалистическим учением о 'бытии >и не учитываются требования, из этого исходящие. Требования эти заключаются в том, чтобы не выводить психическое как идеальное за пределы материального мира, не допускать обособления идеального от материального ,и внешнего дуалистического противопоставления одного другому» (Рубинштейн, 1959а). Сильные стороны взглядов С. Л. Рубинштейна заключены в его стремлении понять мышление как процесс взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом. В работе «Принципы детерминизма и психологическая теория мышления» С. Л. Рубинштейн (1959) показывает ограниченность старого детерминизма (особенно характерного для бихевиористской схемы «стимул — реакция»),'согласно которому внешние причины непосредственно определяют эффект оказываемого ими воздействия независимо от свойств и состояний того субъекта, на которого эти воздействия направлены. Такому 'пониманию детерминизма С. Л. Рубинштейн противопоставляет его диалекти-ко-материалистическое понимание, ядро которого формулируется в положении: «Эффект воздействия одного явления на другое зависит не только от характера самого воздействия, но и от природы того явления, на которое это воздействие оказано; иначе говоря, эффект воздействия одного явления на другое опосредствуется природой последнего (Рубинштейн, 1969). Согласно С. Л. Рубинштейну, специальным выражением этого детерминизма в психологии является рефлекторная теория Сеченова— Павлова. «Все явления в мире взаимосвязаны. Всякое действие есть взаимодействие, всякое изменение одного явления отражается на всех остальных и само представляет собой ответ на изменения других явлений, воздействующих на него. Всякое воздействие одного явления преломляется через внутренние свойства того явления, во взаимодействие с которым оно вступа- 74 ет. В этом выражается одно из основных свойств бытия. На этом основано диалектико-материалистическое понимание детерминированности явлений как их взаимодействия и взаимозависимости». Прилагая эти ценные идеи к анализу психологической теории мышления, С Л. Рубинштейн, однако, не раскрывал их с достаточной 'подробностью, считая, что именно они раскрыты им в книге «Бытие и сознание». Но этого не было достаточно. В последующие годы в нашей философской литературе отчетливо выразились две основные позиции. Одну из них составили взгляды противников сведения психического к идеальному, например взгляды Н. В. Медведева (1960, 1963, 1964, 1964а), Ф. Ф. Кальсина (1957), В. Ф. Сержантова (1958) и др.9 Другую— утверждения активных защитников такого сведения, например Ф. Г. Георгиева (1964), В. В. Орлова (1960), В. Н. Кол-бановского (1964) и др. Конечно, между этими полюсами не трудно найти взгляды, тяготеющие к середине и в известном смысле поддерживающие позицию, заложенную С. Л. Рубинштейном. Вместе с тем большинство представителей этих взглядов все резче и резче ставили действительно центральные проблемы природы психического и искали их последовательное материалистическое решение. Например, Н. П. Антонов (1964) так говорил об этом: «Пришло время решать все эти вопросы, выдвигаемые современным ходом развития естествознания и философии. Прав Н. В. Медведев, когда указывает, что простым повторением формулы марксизма — сознание есть свойство мозга, отражение бытия — мы этих вопросов не решим. Жизнь требует движения вперед и не дает топтаться на месте, повторяя старые истины». Совершенно иной подход к вопросу был у сторонников сведения психического к идеальному. Рассмотрим для примера позицию Ф. М. Георгиева. Этот автор тоже выступал против ошибочного сведения психического к физиологическому. Но как? Он утверждал, что психическое несводимо к физиологическому как идеальное к материальному. Ф. И. Георгиев откровенно абсолютизировал идеальность психического. Он категорически утверждал, что «воля», «душа» или «психика» — нематериальные силы и именно благо- 9 Ценные, плодотворные мысли, существенно углубляющие понимание природы психического, развивались в те годы А. Н. Леонтьевым в его работах «Об историческом подходе в изучении психики человека» (1959), «О механизмах чувственного отражения» (1959) и др. Существенное значение для развития диалектико-материалистического взгляда на природу психического имели исследования А. Р. Лурия, Б. Г. Ананьева, Л. М. Веккера и Б. Ф. Ломова и др. Однако все эти исследования в основном посвящены другим проблемам. Поэтому в них не содержится необходимой полемики относительно тех идей, касающихся природы психического, которые высказывались тогда главным образом не психологами 75 даря этому они влияют на поведение, регулируют деятельность. Он 'был категорически против того, что в онтологическом аспекте субъективное отражение выступает как явление материальное и только благодаря своей материальности влияет на поведение. Ф. И. Георгиев перечислял аргументы, по его мнению, обычно приводимые в защиту якобы ошибочных взглядов на «психику»: «1. Каким образом, оставаясь на позициях материалистического монизма, можно объяснить, что материальное, чувственное, пространственное может породить нематериальное, непространственное? 2. Сознание есть особая форма движения материи. Но как может идеальное быть формой материального? Если мышление не есть форма движения материи, то как же оно может воздействовать на физиологические материальные процессы в организме, приводящие в движение, например, руки людей, вооруженные орудиями труда и изменяющие определенным образом внешний мир? 3. Если психика не материальна, то какова же ее роль в жизнедеятельности организма? Идеальное не может влиять на материальное, ибо оно не является энергией. Но в таком случае остается необъяснимым сам факт возникновения психики, ее необходимость. 4. Возникновение психического как нематериального явления есть нарушение закона сохранения и превращения энергии. 5. Если психика не материальна, то она не может быть предметом чувственного, значит и логического, познания. О самом факте существования психики как идеальном мы не можем ничего знать» (Георгиев, 1964). По сути дела все аналогичные вопросы вставали в свое время и перед Декартом. Для .их разрешения Декарт использовал гипотезу о шишковидной железе (эпифезе), которую раскачивает нематериальная душа. Как же поступает Ф. И. Георгиев 300 лет спустя? «Психика возникает на определенной ступени развития материи,— констатирует он, — являясь «свойством движущейся материи». Она есть функция мозга, отражение действительности. Историческая практика есть основа возникновения, формирования и развития психики, критерий адекватного отражения человеком внешнего мира. В этом... заключается диалектико-матери-алистический монизм». Но кто же все-таки раскачивает железу? Ф. И. Георгиев подчеркивает, что «недопустимо отождествлять особое качественно своеобразное свойство мозга (психическое) с самим мозгом». Для того чтобы понять, что это за свойство, «достаточно напомнить фундаментальное положение И. П. Павлова о сигнальных функциях коры головного мозга, с которой внутренне связано психическое. Именно потому, что психика, идеальное, имеет реальное значение для индивида, она активно воздействует как на практическую деятельность человека, так и на работу самого мозга. Хорошо известна вели- 76 кая сила идей в поступательном развитии общества, когда оии связаны с практикой» (Георгиев, 1964). Нетрудно заметить, что здесь Ф. И. Георгиев, кроме всего прочего, отождествляет психику (которую он называет свойством мозга) с общественно-историческим познанием. Дальше того понимания, что психика есть субъективный образ объективного мира, Ф. И. Георгиев (1964) не желает двигаться. Он фактически продолжает доказывать истинность психофизического параллелизма, используя аргументы, вроде: «Мозг функционирует определенным образом под внешними воздействиями, иначе он не существует как орган живого организма». Претензия Ф. И. Георгиева заключается в том, чтобы назвать психику идеальной, абсолютно противопоставить ее материальному за пределами направления гносеологических исследований. Ф. Г. Георгиев приписывает тем, кто рассматривает психику в онтологическом аспекте как явление материальное, «функциональную» точку зрения на взаимоотношение психического ,и физиологического, идущую от Маха. Однако, если восстановить справедливость, кто же окажется сторонником махи-стского «функционализма»? Тот, кто ищет причинные связи между психическим и физиологическим, или тот, кто заведомо отметает их, считая психику нематериальной субстанцией? Таким образом, представление о психике как об отражении, несмотря на отрицание духовной субстанции, все же сохраняло возможность воспроизведения в психологической теории принципов традиционной психологии сознания и следующих из этого выводов. Поэтому непримиримое противоречие в основе подходов к пониманию природы психического — идеально психическое или материально — оставалось не снятым. Представление о психическом как об идеальном резко отрицательно сказывалось и на развитии весьма плодотворного в своем существе принципа «единства сознания и деятельности», который получил в нашей психологической науке весьма широкое распространение. Согласно этому принципу предметом психологического исследования должна стать не только психика человека, не только его «внутренняя духовная деятельность», но и сама деятельность, благодаря которой люди непосредственно преобразуют природу и изменяют общество. В целом это направление в развитии психологии было весьма прогрессивным и плодотворным. Оно приносило известные успехи в продвижении теоретической мысли психологов, но не смогло еще быть достаточно надежной теоретической основой для экспериментальных исследований, делающих принципиальный шаг вперед по сравнению с тем, что было достигнуто традиционной идеалистической психологией сознания. Согласно ретроспективному взгляду на этот принцип одного из его авторов — С. Л. Рубинштейна — «прии- 77 цип единства сознания и деятельности» представлял собой скорее требование, чем его реализацию (1959а).Понятия «сознание» и «деятельность» не были в нем достаточно дифференцированы и определены, они связывались чисто внешне, без определения характера их взаимоотношений. Преодолеть трудности, возникающие на пути реализации данного принципа, было невозможно и прежде всего потому, что субъективное отражение продолжало пониматься только как идеальное. Оно понималось, по выражению С. Л. Рубинштейна, как нечто переходящее в процессе осознания мира в человека и приобретающее в нем идеальную форму существования; затем это нечто при реализации помыслов субъекта, через его действие, каким-то образом должно было вновь перейти в окружающий мир и снова приобрести в нем материальную форму существования (Рубинштейн, 1959а). Такое понимание содержало в себе недопустимое смешение гносеологического и онтологического направлений исследования, подмену психологических понятий гносеологическими. Весьма показателен в этом смысле сам характер попыток установить психологические взаимоотношения между психикой и деятельностью. Эти попытки шли чаще всего по линии «гносеологического детерминизма». Основной их задачей было указать на то, что первично и что вторично, что отображается и что является отображением. Иначе говоря, здесь явно, хотя и неосознанно, намечалась тенденция к отказу от онтологического анализа психики и к переходу в план основного философского вопроса. Поставленная проблема решалась примерно так: деятельность человека обусловливает формирование его психики, а последняя, осуществляя регуляцию человеческой деятельности, является условием ее выполнения. Необходимо специально отметить, что в этом положении заключено много ценного. Но, поскольку психика в данном случае понималась как идеальное сознание (т. е. как гносеологическая категория), никаких специфических онтологических характеристик психики дать было, естественно, невозможно и нельзя было представить, как идеальное могло осуществлять какую-либо регуляцию, как идеальное могло приводить к действию. Пресловутая психофизическая проблема Декарта о соотношении нематериальной души и материального тела сохраняла силу. Поэтому фактически понятие психики оставалось здесь лишь формальным включением, а его конкретное использование в приложении данного принципа к построению психологического эксперимента ничем не отличалось от интроспекционистского подхода, от подхода эмпири ческого параллелизма. Поскольку материальная деятельность человека и идеаль ная психика оказывались образованиями, непосредственно несопоставимыми, а формально примат почти во всех психологических исследованиях принадлежал «психике», «психика» и дея. тельность разрывались. Психика (в контексте деятельности) 78 рассматривалась лишь как особая внутренняя, духовная, умственная, идеальная деятельность (продуктивная сторона психического, таким образом, не фиксировалась), психическое растворялось в ряде «умственных процессов», психологическая природа которых оставалась непонятной. Внешняя деятельность (т. е. деятельность, которая осуществляется непосредственно при помощи ног, рук, пальцев и т. п.) многими авторами вообще не связывалась с психической деятельностью. Она понималась лишь как необходимое условие последующего возникновения внутренней умственной деятельности. В лучшем случае допускалось, что внешняя специфически человеческая деятельность испытывает на себе регулирующее влияние психики в той мере, в которой она отражает условия, осуществляющие ее регуляцию (Рубинштейн, 1959, 1959а). Иногда говорилось об особой психической деятельности, якобы существующей наряду со всеми прочими конкретными формами деятельности человека. Однако никто не мог, конечно, указать реальный факт, подтверждающий наличие такой особой психической деятельности. Это понятно, поскольку подобная деятельность не существует реально: она может быть выделена лишь в абстракции путем обобщения всех конкретных форм реальной деятельности человека и представляет собой не что иное, как абстрактную структуру этой деятельности. Недопустимое сведение психики к идеальному приводило к целому ряду и других неразрешимых противоречий в анализе взаимоотношения психики и деятельности. Например, чаще всего в основу понимания психического клалось действие. Именно действие рассматривалось как «клеточка», «ячейка» психического. В известном смысле это была очень правильная и плодотворная идея. Однако наряду с этим считалось, что психика всецело определяется воздействиями окружающих человека предметов10. Нетрудно понять причину такого вопиющего противоречия. Чувство реальности толкало психологов к утверждению жизненности действия, к пониманию его как источника всей психической жизни человека. Однако логика рассуждений, основанных на принятии исходного постулата об идеальности психики, вела к другому. Психика хотя и понималась в известном отношении как некоторый продукт действия (как она становится таким продуктом, об этом никто не говорил), но вместе с тем считалась идеальной, т. е. отображением вещей. Легко заметить, что отображение вещи, конечно, определяется самой вещью, которая отображена (выделяя образ, мы абстрагируемся и от его носителя, и от процесса его формирования). Тем самым сведение психики к отображению 10 Именно этот тезис пытался преодолеть С. Л. Рубинштейн, выдвигая в середине 50-х годов формулу: «Внешние причины действуют через внутренние условия» (Рубинштейн С. Л. Бытие и еознание. М., 1957, с. 10). 79 Стирало продуктивность попыток увидеть ведущую роль действия в формировании «психических явлений»". Невозможность преодолеть данное противоречие породило по сути дела ничего не выражающее понятие, которое было Призвано заполнить пустоту между отображением и деятельностью. Это понятие — «активность»; она якобы имеет решающее значение во всей психической деятельности человека. Суть этой активности, конечно, не раскрывалась, да и не могла быть раскрыта, поскольку понятие «активность» отображало объективную реальность в резко искаженном виде. Такого рода активность выделяла действие человека из всего нормального ряда объективно реальных явлений, придавая его поведению беспричинный характер. Нетрудно заметить, что все эти три положения (ведущая роль действия, однозначная зависимость психики человека от воздействий окружающих вещей и активность психики) несовместимы. Понятие активности психики исключает примат действия и само по себе необъяснимо в системе материалистических взглядов (подлинной причиной любых событий является взаимодействие, оно и есть то, что служит реальным основанием «активности»; различные формы взаимодействия проявляются как различные формы активности; в определенном смысле активность может быть понята как эффект аккумулированных взаимодействий); утверждение о том, что психика всецело определяется воздействием окружающих человека вещей, исключает понятие об активности психики и снимает примат действия. Таким образом, сведение психики к идеальному приводило! к тому, что деятельность субъекта отрывалась от объекта и. противопоставлялась ему как проявление особой активности! субъекта, несводимой в принципе к какой-либо из форм материального (т. е. единственно объективно реального) взаимодействия. Какова же главная причина ограниченного понимания психики материалистически мыслящими психологами, пытавшимися преодолеть пороки традиционной психологии сознания, но все же сводившими психическое к идеальному? Причина эта порождена прежде всего неверно избранным направлением преодоления пороков интроспективной психологии, недостаточно расчлененным пониманием понятий «отражение», «идеальное» и связанным с этим непосредственным перенесением гносеологической теории отражения в онтологический аспект исследования. Последнее по существу равносильно недопустимой при гносеологическом анализе подмене философских понятий понятиями естественнонаучными. Психологи, вместо того чтобы строить психологическую науку на основе марксистско-ленинской теории отражения, в большинстве своих исследова- Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Психика и интуиция. М., 1967. № иий непосредственно и неправомерно подменяли психологическую теорию теорией гносеологической. Такая подмена ясно видна уже в весьма широко распространенном у нас утверждении об относительной противоположности материального и идеального, которое, несомненно, ошибочно. Оно противоречит ленинской мысли об абсолютной противоположности материи и духа в пределах основного гносеологического вопроса 12 и разрушает смысл понятия «идеальное», которое только и обретает подлинное значение в абсолютном" противопоставлении материальному (как отображение материального). Описанная нами позиция С. Л. Рубинштейна, согласно которой идеальное не признается нематериальным, но и не отождествляется с материей, эклектична. В этой эклектике— основной недостаток данной позиции. Этот недостаток сквозит и в трактовке С. Л. Рубинштейном вопроса об отношении психического к физиологическому. Первое совершенно неправильно противопоставляется второму как идеальное материальному, как отображение отображаемому. Иначе говоря, здесь С. Л. Рубинштейн не преодолевает полностью декартовский тип противопоставления души телу, который с неизбежностью ведет к психофизическому параллелизму- Мысль С. Л. Рубинштейна (1959а) о том, что вопрососоотношении материи и сознания, физиологических и психических явлений «сосредоточен в одном проблемном узле, ошибочна: это и есть роковое смешение гносеологического и онтологического аспектов исследований субъективного отражения. Очевидно, что в направлении основного вопроса философии сознание следует понимать не как объективно-реальную форму человеческой психики, а как продукт абстракции, как идеальное отображение бытия. В этом смысле сознание абсолютно противоположно материи. Всякие попытки говорить в этом плане об относительной противоположности идеального сознания и материи были бы повторением тех ошибок Дицгена, которые указаны В. И. Лениным (смешение отображения с отображаемым) 13. Сведение психики к идеальному, отождествление психики с отображением — громадная ошибка. Оно приводит к крайне ложному пониманию психики как субстанции, к нарушению принципов материализма или же к игнорированию психики — к эпифеноменолизму. Представление о психике как об эпифеномене во всех случаях связано с тем, что на место психики подставляется гносеологическая абстракция, которая, конечно, сама по себе ни на что воздействовать не может. Поэтому всякие утверждения об 12 В. И. Ленин, рассматривая психику как отражение, не сводил отражение к идеальному субъективному образу объективного мира. Он подчеркивал, что в широком смысле общее свойство отражения присуще всей материи (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 91). 13 Там же, с. 256—263. 81 эпифеноменолизме психики следуют из ложной абсолютизации идеальности субъективного отражения, из подмены онтологического аспекта его рассмотрения гносеологическим аспектом. Попытки связать «идеальную психику», отображение с материей, с мозгом через ссылки на физиологический механизм отображения также совершенно не достигают цели. Физиологический анализ, конечно, является необходимой составной частью научного анализа субъективных явлений. Без него не могут быть поняты механизмы процесса субъективного отражения. Но физиологический анализ не охватывает всех самых существенных сторон субъективного отражения. Это становится очевидным па основании довольно простых рассуждений. Например, если согласиться с распространенным мнением, по которому онтологическое исследование субъективного отражения сводится к исследованию физиологической деятельности мозга, то необходимо будет признать, что образы — это непосредственный продукт физиологической деятельности. Но тогда законы этой деятельности и есть законы формирования образа. Однако можно ли согласиться с таким утверждением? В гносеологическом направлении исследования субъективные явления выступают как образы, истинные или ложные, более отвлеченные или менее отвлеченные и т. п. Если же мы будем исследовать эти образы как физиологическую деятельность мозга, то обнаружим, что верный образ дает только здоровый мозг; действия ядов, отравляющих мозг, искажают образы. Но известно также, что и совершенно здоровый, нормально работающий мозг может давать ложные образы, иначе все ошибочные положения в науке следовало бы относить за счет патологических нарушений физиологической деятельности мозга. Значит, прямое соотнесение образа как отображения действительности с физиологической деятельностью мозга, необходимой для возникновения такого образа, неправомерно. Следовательно, между гносеологическим и физиологическим анализом субъективного имеется пропущенное звено. Исследование этого звена и есть задача собственно психологического подхода к изучению субъективного. Для осуществления такого подхода прежде всего необходимо отказаться не только от сведения психики к идеальному, но и от того понятия деятельности, которое сложилось в условиях того сведения. 4. Психика как субъективное отражение, как динамическая модель. Ключом к преодолению исходного противоречия в трактовке природы «психического» (идеально оно или материально) служит для нас принцип двуаспектности в исследованиях любых форм отражения и: 14 Основу для понятия отражения составляет способность взаимной передачи и преобразования структур между взаимодействующими объектами. Отражение как всеобщее свойство материальных объектов есть определенная сторона взаимодействия, реакция (изменение, отпечаток, след) лю- 82 1) исследование отражения как стороны процесса и результата взаимодействия отражающей и отраженной материальных реальностей и 2) исследование отношения отображения к отображаемому. Если иметь в виду отражение на социальном уровне организации (сознательное отражение у человека, регулирующее его деятельность, наука, искусство и другие формы общественного сознания), то два данных аспекта могут быть интерпретированы как онтологический (исследование бытия) и гносеологический (исследование отношения знания о бытие к самому бытию). В знании, соответствующем онтологическому аспекту, отражение выступает как явление материальное. Однако в гносеологическом аспекте такое знание должно быть прежде всего подвергнуто соответствующей обработке, позволяющей «освободиться» от материальности отражения и увидеть в нем отображение, которое затем и исследуется под углом зрения установления структурного сходства данного отображения с какой-либо стороной отображаемой вещи. В таком аспекте отражение выступает как идеальное 1б. Мы уже неоднократно затрагивали в общих чертах вопрос о гносеологическом и онтологическом аспектах исследования. Здесь же мы подвергнем этот вопрос более детальному анализу. Принцип двуаспектности применим к исследованию всех уровней отражения, в том числе и к субъективному отражению как к одному из таких уровней. В гносеологическом аспекте субъективное отражение рассматривается с точки зрения его бой вещи (явления), взаимодействующей с другой вещью: эта реакция всегда находится в определенном соответствии или сходстве с какой-либо стороной воздействующей вещи. В основе этого сходства лежат законы взаимодействия вещей. Вследствие взаимодействия вещей отношение между ними имеет характер взаимоотражеиия: любая из иих объективно является одновременно отражаемой и отражающей по отношению к другой При определенных условиях возникают реакции особого типа — не на абсолютную величину вещественио-эиергетической стороны воздействия, а на их относительную величину и упорядоченность (организацию, структуру); при этом на первый план выступает одностороннее отношение одной вещи (как первичной, независимой) к другой, вторичной, зависимой от первой. Это — явления отражения в собственном смысле. Они реализуются на высоком уровне организации материальных систем, способных к самосохранению своей качественной определенности, целостности в изменчивой среде. В условиях Земли в число таких систем входят все живые сушества. (Подробнее об отражении см.: Пономарев Я. А., Тюх-тин В. С. Отражение.— «Философская энциклопедия», т. 4. М., 1967; Пономарев Я. А., Тюхтин В. С. Отражение как свойство материи. — «Современные проблемы теории познания диалектического материализма», т. 1. М., 1970.) 15 В целях терминологического облегчения формального разделения обоих аспектов исследования отражения, говоря об отражении в гносеологическом плане, в данной работе мы пользуемся одним из синонимов отражения— отображением. Этот синоним отражения нередко употреблял В. И. Ленин (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 66 и др.). 83 отношения к отображенной в нем действительности. Здесь его анализ непосредственно связан с основным вопросом философии и понятие «субъективное отражение» по своему смыслу уподобляется философским понятиям «сознание», «дух» и т. п. С этой точки зрения отражение выступает как вторичное, производное от материи, как отображение. Гносеологический анализ по самой своей сути требует рассмотрения отражения и материи как противоположных, поскольку предметом этого анализа является именно отношение бытия и сознания. Однако такое противопоставление правомерно лишь в пределах, которые определяют направление гносеологических исследований. Поэтому нельзя ставить вопрос: идеально психическое отражение или материально? Оно и идеально (в гносеологическом аспекте) и материально (в онтологическом аспекте). Основной смысл описанного выше разделения аспектов исследования отражения отчетливо обнаруживается при анализе отношения оригинал — копия. Рассмотрим сначала наиболее элементарные случаи такого отношения. Возьмем два объекта — О и О1, о которых известно, что они находятся в отношении оригинала и копии, например человека и фотобумагу, на которой этот человек запечатлен, лапу волка и ее отпечаток на снегу и т. п. Обратим внимание на то, что отношение оригинал — копия может быть невыявленным, потенциальным. Это бывает в тех случаях, когда взятые нами вещи не сопоставляются друг с другом: по местности, где пробежал волк, никто не проходил; фотографией никто не пользуется и т. п. В таких обстоятельствах О и О1 могут быть актуально весьма мало связанными. Например, в случае с фотографией и запечатленным на ней человеком их актуальная связь ограничивается только гравитацией, но в данном примере это никакого принципиального значения не имеет. При описанных условиях оба объекта (О и О1), несомненно, материальны и об их идеальности не может быть и речи: О и О1 существуют независимо от познающего субъекта. Изменим обстоятельства. Рассмотрим случай, при котором связь О и О1 (объектов, находящихся в отношении оригинал — копия) становится актуальной связью оригинал — копия, например когда охотник, рассматривая отпечаток лапы на снегу, определяет, что это след волка и т. п. Иначе говоря, чтобы сделать связь оригинал — копия актуальной, необходимо ввести в схему познающего человека. Актуальная связь оригинал — копия совершенно не соответствует, например, гравитационной связи. Она не материальна, т. е. не является объективной реальностью, существующей вне сознания. Материален лишь ее механизм, материальна форма ее выражения, форма ее объективации— вербальная или графическая, например — соответствующая линия на возможной схеме данного отношения. При этом существенно заметить, что данная вербальная форма, дан- 84 ное графическое выражение связи объединяет лишь модели объектов О и О1, о которых идет речь. Сами по себе О и О1 нисколько не изменили ни своей природы, ни своего взаимоотношения. Вне зависимости от познающего человека, от его сознания между О и О1 актуальной остается лишь гравитационная связь. Однако смоделированная на бумаге актуальная связь оригинал— копия в пределах принятых нами примеров, несомненно, адекватна действительности. На чем основана эта адекватность? Прежде всего на принятом нами условии о том, что О и О1 во всех случаях потенциально связаны отношением оригинал— копия. Что же служит основанием потенциальной связи оригинал — копия? Таким основанием может быть только одно: происшедшее прежде взаимодействие О и О1. В одном примере— это соприкосновение лапы волка со снежным покровом, в другом — столкновение фотонов, отраженных от лица человека, с эмульсией фотопленки, давшее возможность путем ряда преобразований получить портрет этого человека. Лежащее в основе потенциальной связи взаимодействие в принципе может быть любого качества, любой формы. Необходимо лишь, чтобы воздействия одного объекта видоизменяли структуру другого объекта и тем самым фиксировали бы в этом видоизменении элементы своей собственной структуры. Такое видоизменение строго объективно, реально, независимо от познающего человека, от его сознания. Это материальное явление. Копией объекта О, его следом, отображением, образом, информацией о нем оно становится лишь в сознании человека, решающего познавательную задачу, устанавливающего, можно ли О1 рассматривать как копию О. Таким образом, актуальная связь оригинал — копия возникает при наличии двух основных условий. Во-первых, ее возникновению должно предшествовать образование соответствующей потенциальной связи, складывающейся в ходе взаимодействия материальных реальностей. Во-вторых, необходимо, чтобы продукт этого взаимодействия— потенциальная связь—стал предметом познавательного анализа человека. Потенциальная связь оригинал — копия запечатлена в объекте О1, содержащем в себе отпечаток О. Непосредственной основой потенциальной связи является не только природа О (объекта, оказавшего воздействие), но и собственная природа О1 (т. е. того объекта, отпечаток на котором мы рассматриваем как копию оригинала). Главной задачей познавательного анализа при образовании актуальной связи является освобождение отпечатка, содержащегося в объекте О1, от собственной природы этого объекта. Иначе мы будем видеть не отпечаток О и О1, а сам по себе объект О1. 85 Поясним это на примере. Допустим, гражданину Н. поручили встретить приезжающего в его город человека, с которым до этого Н. лично не был знаком. Встречающего снабдили портретом гостя. Н., пользуясь портретом, ищет среди проходящих мимо пассажиров нужного человека. Любой портрет, которым Н. могли снабдить, всегда и во всех случаях должен быть вещью материальной. Он может быть либо написан маслом на холсте, либо нарисован карандашом на бумаге, тушью на стекле; это может быть гравюра на дереве или на металле, в конце концов просто фотография. Но какое имеет это для Н. значение при отыскании идущего в толпе гостя? Встречающий не обращает внимания на особенности материала, в котором запечатлено изображение, его интересует одно — сходство. Он практически отвлекается от всего прочего и рассматривает портрет лишь как копию искомого оригинала. Если он этого не сделает, то, образно говоря, в его руках окажется покрытый краской холст либо бумага, зачерченная карандашом, стекло, испачканное тушью, кусок поцарапанного металла или дерева, картон с черно-белыми пятнами. Вместе с тем отпечаток нельзя реально отделить от несущего его объекта. «Освобождение» отпечатка от объекта — носителя возможно только в абстракции. Этим именно абстракция и отличается от реального, предметного анализа. Иначе говоря, установление актуальной связи оригинал — копия предполагает абстрагирование отпечатка от собственной природы его носителя. При этом сама природа носителя отпечатка не изменяется. Вне сознания познающего человека О1 остается материальным предметом. Однако для познающего человека в ходе решения им познавательной задачи О1 по отношению к О выступает как копия, как идеальное, как образ О. Действительно, в О1 нет ни грана О и вместе с тем О1 в какой-то мере есть О. Портрет Ломоносова не есть, конечно, Ломоносов, но вместе с тем — это и Ломоносов, разумеется, лишь постольку, поскольку портрет есть копия оригинала, его отображение. Таким образом, потенциальная связь оригинал — копия становится актуальной только в сознании познающего человека. Вне его сознания она вновь превращается в потенциальную связь. Актуальная связь оригинал — копия осуществляется посредством абстрагирующей деятельности человека. Потенциальные связи оригинал — копия по своей природе могут быть бесконечно многообразны. Это разнообразие определяется тем, какие объекты вступают друг с другом во взаимодействие и какова форма данного взаимодействия. Однако соответствующие всему этому многообразию потенциальных связей актуальные связи всегда будут по своей общей природе одними и теми же, они всегда будут идеальными (нематериальными) связями. 86 Это утверждение не теряет силы и в случае, когда на место О1 мы поместим высокоразвитое животное (О1 — животное, в мозгу которого имеется динамическая модель 16 находящегося перед ним объекта О). Модель эта может соответствовать, например, восприятию предмета. Но пока мы не введем в схему познающего 'человека, идеальности не может быть: и взаимодействие, продуктом которого является модель предмета, и сама модель материальны. Идеальность возникает лишь в абстракции познающего человека, который сопоставляет отпечаток предмета в мозгу животного с самим 'предметом-оригиналом, т.е. производит познавательный анализ данного отношения. Конечно, по сравнению с отпечатками, зафиксированными в предметах неживой природы, связь О—0'ж"вотное обладает известным своеобразием. Во-первых, в неживой природе продуктивная сторона связи оригинал — копия не имеет какого-либо специфического значения для ее носителя. Например, снег ни в какой мере не «заинтересован» в отпечатке лапы волка. Иными становятся обстоятельства, 'когда носителем отпечатка какого-либо предмета оказывается, например, волк. Этот отпечаток приобретает для него жизненно важное значение: на нем основывается особая форма ориентирования в пространстве и времени, характерная для животного. Основным условием, дающим право назвать одну вещь (систему) моделью другой, является присущее этим вещам (системам) отношение изоморфизма. Это отношение встречается в природе повсеместно. Оно является прямым следствием материального единства мира, проявляющегося во взаимодействии его систем. Результатом взаимодействия систем оказывается их взаимопревращение и развитие. Любое изменение одного объекта, полученное в итоге его взаимодействия с другим объектом, может рассматриваться как изоморфное отображение определенной стороны объекта О в объекте О1. Следовательно, несущий это отображение объект О1 включает в себя модель определенной стороны другого объекта — О. Введем некоторые терминологические пояснения. В известном смысле назвать объект О1 моделью объекта О можно лишь тогда, когда модель уже сопоставлена гносеологически с оригиналом и в результате такого сопоставления установлено изоморфное отображение одной системы в другой. На этом основании О1 можно рассматривать как носитель идеального отражения объекта О. Такое идеальное отражение и есть копия. Модель — это материальный объект, часть объективной реальности, существующей независимо от ее гносеологического сопоставления с оригиналом. Модель — объективный продукт взаимодействия О с О1. Чтобы установить, является ли такой продукт взаимодействия, зафиксированный в О1, моделью О, безусловно, необходимо произвести познавательное сопоставление объектов. Но необходимое сопоставление приведет к успеху лишь в том случае, если О' потенциально уже является копией О. Модели могут возникать и независимо от деятельности человека. Наличие естественных моделей дает право употреблять понятие «модель» в онтологическом аспекте. В этом смысле модель выступает как носитель копии. Установить же актуальную связь оригинал — копия возможно только путем абстракции. Поэтому понятие «копия» можно употреблять только в гносеологическом аспекте — копия всегда идеальна (по отношению к оригиналу). Объективно копия всегда представлена материальной моделью. 87 Во-вторых, Такой отпечаток мы не можем непосредственно созерцать, т. е. получить его путем элементарной практической абстракции, как это, скажем, было в рассмотренном ранее случае с фотографией объекта. Однако, несмотря на все своеобразие данной связи, мы вынуждены констатировать, что восприятие животного идеально только в сознании познающего человека (в его абстракции, вычленяющей копию оригинала из носителя этой копии — динамической модели предмета, имеющейся в мозгу животного) и сопоставляющего эту копию с оригиналом. При такой абстракции действительно обнаруживается, что в мозгу животного, содержащем копию объекта О, нет ни грана вещества данного объекта. Для самого животного данная абстракция недоступна, следовательно, для него не существует идеального. Обратимся к анализу следующего случая. Поместим на место О1 теперь уже не высокоорганизованное животное, а человека, в мозгу которого отображен объект О. В том, что потенциальная связь отношения О—01~,еловек материальна, нет сомнения: минуя взаимодействие, нельзя построить модель действительности. Утверждать обратное—значит мистифицировать положение вещей. Как и в ранее разобранном случае с животными, актуальной, а следовательно, и идеальной эта связь оригинал — копия становится опять-таки лишь тогда, когда отпечаток О в О1 оказывается предметом специального познавательного анализа. Вместе с тем отношение О— Qi-человек имеет существенное своеобразие по сравнению с отношением О—о1-животное. Это своеобразие прежде всего состоит в том, что носитель отпечатка О в о,_,еловек способен сам поставить познавательную задачу, абстрагировать копию от ее носителя и соотнести ее с оригиналом. Поэтому оба упомянутых нами человека могут разделяться чисто функционально и фактически совпадать в одном лице. Мы не будем сейчас говорить о других особенностях О— Qi-человек j-iaM важн0 подчеркнуть одно: несмотря на своеобразие отношения, потенциальная связь остается так же материальной, как и в предшествующих случаях. Актуальной, а следовательно, и идеальной она становится лишь в абстракции познающего человека. Поскольку сама эта абстрагирующая деятельность предполагает в своем итоге соотнесение О1 с О, т. е. построение копии исходного отношения, она, подобно предшествующей ей деятельности по построению исходной копии О, несомненно, материальна, как и вообще любая деятельность. Однако при гносеологическом сопоставлении данной деятельности с той, которая имела место при создании копии, такая внутренняя деятельность может быть охарактеризована как идеальная: в какой-то мере она — также копия исходной деятельности, конечно, далеко не точная, но все же обладающая известной изоморфностью. 88 Чтобы резче подчеркнуть сущность идеального, целесообразно поставить вопрос: где это понятие необходимо? Современному материализму чужда мистическая вера в платоновский мир идей и гегелевский абсолютный дух. Следовательно, для научно, материалистически мыслящего человека идеальное не может быть субстанцией. Назвать какую-либо вещь или явление идеальными (конечно, в смысле «нематериальными», а не в ином, например эстетическом, смысле) нелепо, хотя от этого само явление и наше практическое отношение к нему не изменяется. Например, назовем ли мы гнев материальным или идеальным, практически, по отношению к разгневанному человеку, для нас это безразлично. Отнесение какого-либо отдельно взятого предмета к категории «идеальное» фактически ничего не означает. Но возможны и другие ситуации. Например, если гражданина А., держащего в руках портрет, спросят: «Что у Вас в руках?» — и он ответит: «Ломоносов», то может последовать другой вопрос: «Неужели Ломоносов?» А., несомненно, поправит свой первый ответ: «Это портрет Ломоносова». Тем самым А. подчеркнет, что в портрете мы узнаем Ломоносова, хотя портрет, конечно, не есть Ломоносов. Плохо было бы, если бы А., обескураженный поставленным вопросом, отказался бы от того, что в его руках — портрет Ломоносова. Плохо, если и'ы не узнаем голоса говорящего по телефону знакомого только потому, что это не колебания воздуха, непосредственно вызываемые колебаниями его голосового аппарата, а колебания, вызываемые мембраной телефона. Плохо, если инженер не увидит в дифференциальном уравнении процесс, который в нем описан, или не ув'идит в электронно-вычислительном устройстве то дифференциальное уравнение, которое описывает упомянутый процесс. Как можно выразить обобщенно все отмеченные отношения и множество других, подобных им? Для этого необходимо понятие «идеальное». Иначе говоря, оно необходимо для описания определенного отношения материальных реальностей — отношений гомоморфизма, изоморфизма и различных форм подобия, короче — отношений оригинала и копии. Выявление и описание таких отношений неразрывно связано со специфической для человека деятельностью, которую принято называть «деятельностью психической». Но эта связь сводится лишь к тому, что абстракция, выявляющая и фиксирующая отношения оригинал — копия, не может быть ничем иным, кроме как продуктом «психической деятельности» человека. Для верного понимания идеального важно различать два обстоятельства. 89 Во-первых, сам факт производства идеализирующей абстракции 17, которая выявляет и фиксирует отношения изоморфизма. Во-вторых, те реальные отношения, которые составляют основу адекватности такой абстракции действительности. Из этого разделения видно, что произвести идеализирующую абстракцию способен только познающий человек. Однако отношения, составляющие основу ее адекватности действительности, складываются во всех формах взаимодействия (движения) материи. Именно поэтому в идеализирующей абстракции идеальными оказываются и отпечатки листа в пластах каменного угля, и модели предметов и явлений в мозгу животного или человека, и цена, как денежная форма товара, и т. п. За пределами гносеологических исследований понятие «идеальное» теряет смысл, поскольку идеальное не существует как субстанция, противоположная материи. Вне гносеологических исследований мы сталкиваемся лишь с материальными явлениями, хотя, познавая их, постоянно пользуемся средствами идеализирующей абстракции: наше знание о материальном мире в гносеологическом аспекте — всегда идеально. Абстракция, выделяющая идеальное отношение оригинал — копия, оказывается адекватной действительности лишь в том случае, если в реальных вещах, знания о которых послужили основой для такой абстракции, объективно заключены отношения общности, т. е. если в этих вещах имеются реальные основания для подобного рода абстракции. Такие основания возникают при взаимодействии материальных реальностей — от самых элементарных и до самых высокоразвитых форм. В нашей философской и психологической литературе часто приводятся два кардинальных положения классиков марксизма-ленинизма, касающиеся вопроса об отношении бытия и сознания, материи и мысли. В одном из этих положений утверждается, что назвать мысль материальной, отождествлять материю с мыслью — значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом; в другом подчеркивается, что мышление нельзя отрывать от материи, которая мыслит. Многие авторы неверно понимают эти положения, неоправданно отрывая их друг от друга: нередко при анализе вопроса об отношении материи и мысли используется лишь какое-либо одно из двух положений— одна часть авторов настаивает на абсолютном противопоставлении материи и мысли, другая же часть пытается отождествить то и другое. Мы не касаемся здесь психологического механизма такой абстракции, предполагая рассмотреть его позднее. Отметим лишь одно: при сведении психического к идеальному вопрос о психологическом механизме идеализирующей абстракции вообще не может быть поставлен; это обстоятельство привело к существенному пробелу в современной системе научных знаний. 90 В действительности же оба приведенных положения дополняют друг друга. В целом они дают завершенную принципиальную характеристику вопроса об отношении материи и мысли. Отождествлять мысль с материей в пределах гносеологического направления исследований (когда мысль рассматривается как копия оригинала) столь же нелепо и недопустимо, как и отождествлять портрет Ломоносова с самим Ломоносовым. Вместе с тем, если мы выходим за пределы гносеологического направления исследования, т. е. начинаем рассматривать предмет, именуемый портретом Ломоносова, не как именно портрет, не как копию оригинала, а безотносительно к оригиналу, просто как некоторый предмет, возможно и не содержащий сходства с Ломоносовым (бумага, эффект фотохимической реакции, краски и 1. п.), то противопоставлять этот предмет материи столь же недопустимо и нелепо, как нелепо было отождествлять портрет Ломоносова с самим Ломоносовым. Вне гносеологического аспекта предмет, именуемый портретом Ломоносова, конечно, необходимо рассматривать как нечто реальное, существующее вне нашего сознания. При ином подходе мы неизбежно впадем в мистицизм. Таким образом, когда говорится о недопустимости отождествления мысли с материей, то мысль понимается как копия объекта. Это гносеологический аспект рассмотрения мысли, при котором мысль понимается как копия оригинала. 'Когда же говорится о невозможности отрыва мышления от материи, которая мыслит, то имеется в виду, что направление, в котором в данном случае ведется 'исследование мысли, выходит за пределы гносеологии. Понятие «мышление» здесь рассматривается в ином значении, чем «мысль» в первом случае (т. е. в гносеологическом аспекте). Мышление здесь рассматривается как материальный процесс. Поскольку специфическим условием этого процесса является мозг человека, то мышление человека без мозга, т. е. весьма существенной части особым образом высокоорганизованной материи, обладающей способностью мыслить, конечно, невозможно. Однако в данном, втором, аспекте рассмотрения мышления оно не отождествляется с тем смыслом, который до этого вкладывался в понятие «мысль». Мышление понимается здесь не как отображение бытия, а как одна из форм материального взаимодействия. Идеальное в том случае, когда оно действительно адекватно материальному, т. е. когда оно действительно является копией оригинала, всегда дублирует структуры, складывающиеся в ходе взаимодействия материальных систем. Идеальное — понятие, необходимое для выявления, выражения и описания сходства, соответствия. Ближайшие предпосылки идеального заключены в простейшей практической абстракции человека, дающей ему возможность использовать в качестве сигнала знаки. Значение идеального в познании человека никак нельзя приуменьшить 91 хотя бы потому, что только благодаря идеализирующей абстракции человек способен установить подобие, а такого рода идеализирующая абстракция входит во все познавательные акты. Онтологический и гносеологический аспекты исследования отражения представляют собой не просто субъективные точки зреиия, а регистрируют различия двух реальных свойств: 1) объективно-реальное свойство субъективного отражения— быть материальным продуктом и материальной деятельностью субъекта, взаимодействующего с объектом; 2) «субъективно-реальное свойство» субъективного отражения— способность субъекта в продуктах переработки внешних воздействий выделять структуру вещей, т. е. «субъективно переживать» материальные процессы анализаторов как идеальные образы вещей. Гносеологический аспект связан со вторым свойством субъективного отражения. Этот аспект, конечно, не совпадает полностью с гносеологией. Научная гносеология изучает общественно-историческое познание, рассматривая его в отношении к бытию как копии к оригиналу. Гносеология исследует источники, формы и методы познания; она изучает вопрос об истине, путях ее достижения и критериях. Гносеологию интересует также и естественнонаучное обоснование ее выводов. Отличие гносеологии от гносеологического аспекта рассмотрения отражения отчетливо выступает уже в том, что задачей гносеологии не является, например, установление истинности самих естественнонаучных знаний. -Скажем, гносеология не решает вопроса о том, истинно ли знание, которое утверждает наличие растительности на Марсе. Доказательство истинности или ложности подобного рода знаний — дело самих естественных наук, в данном случае — астроботаники. Гносеология исследует путь человеческого познания в ходе решения этого и других подобных вопросов, общие принципы отношения сознания к бытию и законы, которым подчиняется отображение бытия. Она изучает и обобщает происхождение, историческое развитие и формы (способы) общественного познания. Теория познания рассматривает общественно-историческое познание с точки зрения гносеологического субъекта. При этом она абстрагируется от конкретных процессов индивидуального познания, рассматривая лишь синтетический продукт этих процессов, представленный и исторически закрепленный в общественном познаний 18. Таким образом, анализ природы идеального с позиции ленинского определения материи 'как философской категории для обозначения объективной реальности показывает, что идеальное— не объективная реальность, а абстракция, фиксирующая 18 Заметим также, что понятие «онтологический аспект» никак не связано с тем смыслом, который вкладывала в понятие «онтология» немарксистская философия. 92 отношение носителя отображения (модели) к отображаемому (оригиналу): если нам необходимо установить степень сходства модели и оригинала, мы должны отвлечься от материальности модели (чего нельзя достигнуть объективно реальным расчленением предмета и возможно только в абстракции) и выявить тем самым содержащийся в ней образ (копию) оригинала. В такой абстракции модель выступает как идеальный образ оригинала, как отображение. Это становится очевидным при рассмотрении относительно простых форм отражения. Например, фотография более или менее точно отображает объект съемки. Фотохимические эффекты заключают в себе информацию о нем. Цепью кодов она передается человеку, который выделяет ее, абстрагируясь от собственной природы носителя информации, отдавая себе полный отчет в том, что перед ним отображение того или иного предмета — его идеальный образ, за которым нет никакой нематериальной субстанции: идеальное— дериват материального. Первая принципиальная ошибка традиционной психологии состояла, следовательно, в том, что в образе усматривался не результат познавательного сопоставления модели с ее оригиналом, а усматривалось проявление идеальной субстанции. Другая принципиальная ошибка — образ сопоставлялся не с тем предметом, который был в нем отображен, а с телом; такое сопоставление вызывалось необходимостью объяснения психической регуляции движений, оно было призвано ответить на вопрос: как душа управляет телом (психофизическая проблема). Образ же и тело в данном отношении несопоставимы (в этом и состоит ложность, неправомерность постановки психофизической проблемы). Их связь прервана идеализирующей абстракцией. С телом сопоставима только модель. Она является объективно реальным компонентом тела. Позиция традиционной психологии допускала роковое смешение: элемент гносеологического сопоставления включался в сопоставление онтологическое. Взгляд на субъективное отражение как на идеальное правомерен и необходим, но лишь в русле гносеологического аспекта. За его пределами абсолютное противопоставление субъективного отражения («психического») материальному — грубая ошибка. Такое недопустимое противопоставление фактически означает отказ от признания объективной реальности «психического», 'подмену «психики» гносеологической абстракцией. Неправомерное сведение психического к идеальному в лучшем случае сохраняет возможность лишь описания поверхности некоторого класса «психических явлений» (субъективных явлений внутреннего мира человека), оно является преградой на пути фундаментального исследования даже и этих явлений, поскольку собственным предметом психологии является не гносеологический, а онтологический аспект субъективного, который со- 93 вершенно выпадает при сведении психического к идеальному. Большое значение для понимания материальной природы «психики», для развития представления о психике как о субъективном отражении объективной действительности имела выдвинутая А. Н. Леонтьевым (1959) проблема функциональных мозговых органов, исторически сложившихся у человека психических способностей и функций. Рассматривая эту проблему, А. Н. Леонтьев показал, что известные ранее гипотезы (наивный психоморфологизм, а также более поздние попытки прямо связать психические функции с теми или иными общими физиологическими законами работы коры больших полушарий) оказались несостоятельными. В то же время успехи экспериментально-психологических исследований и успехи развития учения о высшей нервной деятельности подготовили возможное решение этой проблемы, выразившееся в идее о формировании функциональных объединений, которые, раз сложившись, функционируют затем как единое целое, ни в чем не проявляя своей «составной» природы. Поэтому и соответствующие им психические процессы имеют характер простых и непосредственных актов, как, например, акты восприятия удаленности предметов, относительной оценки веса, схватывания наглядных отношений и т. д. Называя вслед за А. А. Ухтомским (1950) такое объединение «подвижными» функциональными органами, А. Н. Леонтьев указывает на некоторые специфические их особенности: «Они формируются не в порядке образования ассоциаций, просто «калькирующих» порядок внешних раздражителей, но являются продуктом связывания рефлексов в такую целостную систему, которая обладает высоко генерализованной и качественно особой функцией. Вступившие между собой в новую связь рефлексы первоначально представляют относительно самостоятельные реакции с развернутыми эффекторными концами и обратными афферентациями. Когда же происходит их объединение, то эти эффекторные звенья тормозятся, редуцируются и они выступают в виде внутренних, интрацентральных мозговых процессов. Хотя чисто периферические эффекты при этом полностью не исчезают и достаточно тонкое исследование всегда может их обнаружить, но так как они выступают теперь в редуцированной форме, то они лишаются самостоятельного приспособительного эффекта и, следовательно, возможности своего прямого подкрепления. Подкрепление или неподкрепление может непосредственно относиться теперь лишь к эффекту конечного звена формирующей системы; таким образом, раз возникнув, системы эти далее формируются уже как единое целое» (Леонтьев, 1959). При этом, раз сложившись, такие системы обнаруживают большую устойчивость. Одна из таких целостных систем (лежащая в основе звуко-высотного слуха) успешно подвергнута в лаборатории А. Н. Леонтьева экспериментальному анализу, в результате которого 94 оказались намеченными общие условия формирования такого рода системы и принципы управления имл. Исследование условий и процессов формирования структуры и специфических функций подобных систем и есть то, что можно при определенных условиях считать непосредственным предметом психологического исследования. При таком подходе отчетливо выступают три основных аспекта исследования субъективного (два из которых объединяются общим онтологическим направлением анализа). Первый аспект составляет раскрытие сходства субъективного явления с предметом (явлением), который в нем отображен. Это аспект гносеологического исследования. Второй аспект (мы будем перечислять их не в том порядке, какого требует логический анализ, а в том, в каком они выявляются в ходе развития науки)— физиологическое исследование деятельности мозга. Этот аспект исследует не сами «подвижные» функциональные органы, а лишь возможность их возникновения, лишь отдельные элементы, из которых эти функциональные органы складываются. Наглядным подобием такого аспекта исследования в фотографии является сенситометрия — учение об изменении фотографических свойств светочувствительных слоев. Сведения по сенситометрии совершенно необходимы для квалифицированного фотографа, но вместе с тем человек, блестяще изучивший сенситометрию, еще не станет фотографом: фотосъемка (нередко определяемая как искусство выбора кадра) опирается на качественно иные закономерности, чем те, которые исследуются сенситометрией. Физиолога не интересует, с каким образом он имеет дело, его .интересуют те события, которые протекают в мозгу и составляют необходимые условия возникновения субъективных явлений. В крайнем случае физиолог исследует лишь элементы отмеченных нами «подвижных» мозговых органов, но не .изучает самой их структуры (которую и нельзя понять, принимая во внимание лишь физиологические закономерности работы мозга). Исследование структуры «подвижных» мозговых органов и должно составлять с данной точки зрения третий—психологический— аспект изучения субъективных явлений. Здесь психика и выступает как субъективное отражение. Анализ функциональных мозговых органов, естественно, ставит вопрос о природе самих этих органов, об условиях, в которых они возникают, формируются, развиваются, о тех реальных связях, которые детерминируют их особенности, короче говоря, ставит вопрос о той форме движения материи, результатом которой являются эти образования. Сами по себе функциональные мозговые органы еще не составляют всей реальности, которая соответствует предмету психологии в данном его понимании. Даже для развития представления об этих органах 95 необходимо расширение сферы анализируемых событий. Поэтому к предмету психологии следует относить не изолированно взятую совокупность «подвижных» мозговых органов, а ту взаимодействующую систему материальных реальностей, продуктом которой эти органы являются. Чтобы удовлетворить этому, принцип деятельности (в его старой трактовке) надо было заменить принципом взаимодействия. Необходимо было понять, что узловой причиной поступков человека, его поведения, его специфических особенностей как субъекта является не мнимая «активность субъекта», определяемая его «нематериальной психикой» и выделяющая его тем самым из всего ряда материальных явлений, а его взаимодействие с окружающим. Необходимо было отказаться от анализа изолированно взятого субъекта, как и вообще от анализа любого изолированно взятого предмета, и перейти к анализу взаимодействующей системы, которой только и свойственно движение, саморазвитие. В мире нет изолированных вещей. Мир — система взаимодействующих систем. Одной из таких качественно своеобразных систем и является психическое взаимодействие. Необходимость рассматривать психическое как одну из форм взаимодействия является центральной идеей исследований проблем развития психики, проведенных А. Н. Леонтьевым (1959): «Для того чтобы раскрыть необходимость возникновения психики, ее дальнейшего развития и изменения, следует исходить не из особенностей взятой самой по себе организации субъекта и не взятой самой по себе, т. е. в отрыве от субъекта, действительности, составляющей окружающую среду, но из анализа того процесса, который реально связывает их между собой. А этот процесс и есть не что иное, как процесс жизни. Нам нужно исходить, следовательно, из анализа самой жизни. Правильность этого подхода к изучению возникновения психики и ее развития явствует еще и из другого. Мы рассматриваем психику как свойство материи. Но всякое свойство раскрывает себя в определенной форме движения материи, в определенной форме взаимодействия. Изучение какого-нибудь свойства и есть изучение соответствующего взаимодействия». Взгляд на психическое как на особую форму взаимодействия особым образом организованных материальных реальностей был утвержден по существу уже классиками марксизма. «Движение, — писал Ф. Энгельс, — рассматриваемое в самом общем смысле слова, т. е. понимаемое как способ существования материи, как внутренне присущий материи атрибут, обнимает собой все происходящие во вселенной изменения и процессы, начиная от простого перемещения и кончая мышлением» 19. " Маркс К. и Энгельс Ф. Соч, т. 20, с. 391 96 «...Движение материи — это не одно только грубое механическое движение, не одно только перемещение; это — теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание... Представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христинстве», Ф. Энгельс характеризовал как «бессмысленное и противоестественное» 20. Таким образом, к взаимодействию материальных реальностей Ф. Энгельс относил и психическое, и это есть единственно верная, строго научная позиция, реализующая собой последовательное проведение принципов диалектического материализма во всех областях знаиия. Если бы психологическая наука, руководствуясь данными положениями материалистической диалектики, направила все свои усилия на развитие этих положений, на выявление той формы взаимодействия, о которой идет речь, и на исследование ее специфических законов, она, несомненно, достигла бы гораздо больших успехов, чем это ею сделано. Следовательно, выявление онтологического аспекта исследования субъективного отражения — необходимое условие сдвигов в психологической теории. Этому выявлению чаще всего препятствовало два обстоятельства: во-первых, попытки рассмотрения психического в данном аспекте приравнивались к вульгарному материализму; во-вторых, в них усматривался механицизм. Содержания обоих обстоятельств обычно тесно связываются, но они не тождественны. В основе вульгарного материализма лежит нарушение принципа двуаспектности. Вульгарный материализм (он может быть и механистическим, но не в этом главное) сводит субъективное отражение (психическое) к материальному (что аналогично идеалистическому сведению психического к идеальному). При этом теряется смысл гносеологического противопоставления материи духу, материализма идеализму. Ключом к преодолению отождествления онтологического анализа психического с вульгарным материализмом для нас остается принцип двуаспектного исследования отражения. Механицизм означает сведение качественно более сложных форм движения к более простым. В нашем случае механицизмом следовало бы считать, например, сведение психологического к физиологическому. Однако здесь понятие «механицизм» приемлемо лишь при условии предварительного признания правомерности онтологического анализа субъективного «психического», т. е. при условии предварительной реализации принципа двуаспектности, чего нельзя достигнуть, если «психическое» сводится к идеальному. (Сведение «психического» к идеальному при одновремен- 20 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 360, 496. 4 Я. А. Пономарев 97 ном отрицании второй субстанции эклектично. Постулат об идеальности «психики» в таких условиях превращает ее в эпифеномен.) Иначе говоря, вопрос о механицизме может возникнуть лишь после перехода в онтологический аспект. Отведение упрека в механицизме заключалось бы в таком случае в решении психофизиологической проблемы. Однако для выработки стратегии такого решения принцип двуаспектности уже неприложим. Здесь необходим переход к представлению о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни — применение принципа ЭУС, связанное с отказом от понимания психического как конкретного. Психическое как один из структурных уровней организации жизни Прежде чем непосредственно перейти к рассмотрению вопроса о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни, бросим ретроспективный взгляд на динамику понимания природы психического и предмета психологии в русле общего представления о психическом как о чем-то конкретном, как о деятельности человека и его субъективных явлениях, попытаемся выявить общие основания для каждого из узловых пунктов этой динамики и ее общую тенденцию. Исходное понимание психики как идеальной субстанции имело в своей основе описание того, что дано в самонаблюдении. Приложенная к осмыслению этих описаний философская позиция дуализма превратила их в проявление идеального как чего-то конкретного и вместе с тем противостоящего материальному. Такой подход к описанию субъективных язлений приводил вместе с тем к полной определенности предмета психологии. Его отличительной чертой от предметов других наук выступало «предварительное осознание своеобразия психического как идеального». Как известно, на этой созерцательно-объяснительной базе были развернуты даже обширные эмпирические экспериментальные исследования со свойственной им эмпирической многоаспектностью (изучение ощущений, восприятий, представлений, внимания и т. п.). Вместе с тем все эти экспериментальные исследования и тип их эмпирической многоаспектности были строго ограничены пределами исходной объяснительной базы и непременно следующим из нее основным методом получения исходных данных — самонаблюдением. Фактически это была одна из попыток восхождения по структурным уровням организации механизма общественного познания, построенная на основании извращенной, не соответствующей объективной действительности установки — дуалистического представления о психике как об идеальной субстанции. Данная установка не противоречила непосредственному созерцанию и основанной на нем эмпирии. В этих масштабах и могли осу- 98 ществляться соответствующие ей психологические исследования. Однако выход за пределы эмпирического уровня для данного направления был закрыт уже особенностями самой установки. Несовершенство такой установки было достаточно убедительно показано с позиции естественнонаучного материализма и объективного подхода к изучению человека (представление о психике как о системе сочетательных — условных — рефлексов). Этим исходная установка была существенно преобразована и в общем плане приведена в соответствие с действительностью, но в специфически познавательном отношении оказалась недифференцированной. Это была установка конкретной науки, не опирающейся на абстрактно-аналитические знания, что исключало возможность прорыва, подъема над эмпирическим уровнем. Предмет психологии оставался неопределенным. Психология превращалась в науку о человеке и обществе. Причем многие стороны действительности, вовлекаемые в психологическую науку, оставались в то время еще совсем недоступными научному знанию в пределах тех методов, которыми пользовалась «объективная психология». Правда, благодаря широте данной установки был сделан весьма важный шаг — в сферу психологии было вовлечено поведение (деятельность). Представление о психическом как об отображении также было связано с привнесением в проблему неадекватной установки. Психологию следовало развивать на основе диалектико-ма-териалистической теории познания — теории отражения. Однако в данном случае теория отражения подменяла психологическую теорию. Исчез онтологический аспект субъективного отражения. Следует подчеркнуть, что при этом предмет психологии опять приобрел некоторую определенность. Однако эта определенность оказалась во многих отношениях близкой раннему субстанциональному представлению о психическом — в качестве ее выступало все то же «предварительное осознание своеобразия психического как идеального». При такой установке опять проявились недостатки субстан-ционалнзации психического. Путей к преодолению эмпирического уровня не было. Искусственным в этих условиях оказалось и включение в психологическую науку деятельности. Но все же синтез субъективных явлений и деятельности фактически был осуществлен. Для преодоления описанных трудностей было необходимо, чтобы психологи отказались сводить психическое к идеальному и восстановили в правах исследования онтологического аспекта субъективных явлений. Оказалась неизбежной разработка собственно психологической теории, не тождественной гносеологической теории, а строящейся на ее основе. Предметом психологической науки стал онтологический аспект субъективного отражения (динамическая модель действи- 99 тельности) и непосредственно формирующая это отражение деятельность (функция субъекта во взаимодействии с объектом). Таким образом, предмет психологии вновь приобрел необходимую определенность, основанную теперь уже на установке, соответствующей объективной действительности. В принципе понимание предмета психологии как деятельности (функции субъекта во взаимодействии с объектом) и ее результативного выражения — субъективных явлений (точнее, динамической модели действительности, включающей в себя и неосознаваемые продукты деятельности, те, которые не представлены в самонаблюдении) можно было бы принять. Однако в таком случае психология натолкнулась бы на организационные трудности, едва ли преодолимые. Она должна была бы стать наукой о человеке и подчинить себе весь комплекс других, относящихся к нему наук, иначе говоря, вновь уподобиться «объективной психологии», «рефлексологии». Ее дальнейшее развитие, связанное с выходом за эмпирический уровень, должно было бы так или иначе идти по линии дифференциации знаний, по линии формирования абстрактно-аналитических и аналитико-синтети-ческих наук. В абстрактно-аналитических знаниях обнаружилась бы брешь (соответствующая тому самому «промежуточному звену», о котором мы упоминали, говоря о взаимоотношении гносеологии и физиологии). Конечно, эта брешь могла бы быть заполненной какой-либо «новой наукой». Но тогда психология заняла бы место конкретной науки аналитико-синтетического типа. Для этого она должна была бы присоединить к себе, во всяком случае, педагогику и медицину. Однако эта лишь теоретически возможная линия развития знания весьма далека от тех действительных тенденций его развития, которые объективно существуют на сегодняшний день. Она весьма далека от той фактически сложившейся сейчас эмпирической многоаспектности, которая должна быть преобразована в спектр абстрактно-аналитических знаний. Действительные тенденции, господствующие сегодня в психологической науке, направляют психологию в область абстрактно-аналитических наук. Для определения психологии как абстрактно-аналитической науки, как одного из структурных уровней организации деятельности человека, его субъективных явлений, иначе говоря, как одного из уровней организации жизни, мы и используем принцип ЭУС. Та конкретность, которая на предшествующем пути развития выступала как предмет психологии, должна быть разложена на структурные уровни ее организации; один из таких уровней и должен стать предметом психологии как абстрактно-аналитической науки — такова общая тенденция динамики понимания природы психического и предмета психологии. Для разработки представления о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни необходимо: 100 1) определить класс явлений, организация которых включает в себя элемент психического, т. е. определить класс конкретных взаимодействующих систем, функционирование которых опосредствуется психическим (при этом можно исходить из того понимания психического, которое получено к исходному моменту новой фазы анализа); 2) разложить конкретную систему выделенного класса на основные структурные уровни ее организации; 3) установить способ и компоненты абстрактно взятого взаимодействия, соответствующего психическому уровню; 4) установить отношение психического уровня к смежным структурным уровням. Опыт всех предшествующих исследований говорит о том, что к классу явлений, организация которых включает в себя элемент психического, следует относить субъективные явления (динамические модели) и поведение живых систем (их ориентирование в пространстве и времени). Таким образом, к классу конкретных взаимодействующих систем, функционирование которых опосредствуется психическим, следует относить взаимодействие живых систем с окружающим; в этот класс включаются и субъективные явления (как интериоризированная форма высшего уровня таких взаимодействий). Вместе с тем исследование динамики понимания природы психического и предмета психологии показывает, что психическое не следует отождествлять с данной конкретной системой. Его необходимо рассматривать как один из структурных уровней ее организации. Поэтому полагать, как это делали представители многих психологических направлений, что изучение явлений упомянутого класса исчерпывается их психологическим исследованием, значит допускать существенную ошибку. Предмет психологии должны составить не сами по себе эти явления, а лишь один из структурных уровней их организации. Если взять в качестве конкретной системы (упомянутого класса) взаимодействие человека (высшая форма организации поведения которого, несомненно, включает в себя субъективные явления) с окружающим миром, то спектр уровней организации рассматриваемых явлений • (в котором нас интересуют в первую очередь смежные с психическим уровнем) достаточно ясен (на основании сложившейся эмпирической многоаспектности): сверху — структурный уровень социальной организации, снизу — органической. Это утверждение можно подкрепить ссылкой, например, на исследования уровней организации отражения. Как нами уже упоминалось, отражение всегда есть сторона взаимодействия. Поэтому об иерархии интересующих нас форм (уровней организации) взаимодействия можно в какой-то мере судить по иерархии соответствующих уровней (форм, типов) 101 отражения. Исследования вопроса иерархии уровней отражения достаточно широко отображены в современной литературе. Приведем пример одной из попыток классификации типов и классов отражения (рассматриваемого в онтологическом аспекте) по уровню его организованности. В этой попытке21 выделяются следующие типы и входящие в них классы отражения. 1. Допсихическое отражение — отражение как свойство, присущее вещам неживой природы, а поскольку его элементы входят в отражение более высоких уровней, то оно присуще вещам любой природы. 2. Отражение в живой природе. В этом типе отражения необходимо выделить некоторые классы; а) отражение на органическом уровне организации, существующее в виде простейшей раздражимости растений, генетической информации, возбудимости при регуляции внутриорганических реакций у животных и человека; б) психическое отражение на уровне животных, обеспечивающее регуляцию их поведения. 3. Отражение на социальном уровне организации. Оно включает: а) психическое сознательное отражение человека, регулирующее его деятельность; б) отражение на уровне социального взаимодействия в виде форм общественного сознания, а также в виде продуктов материальной и духовной культуры, являющихся результатом внутренних и внешних взаимодействий человеческих общностей (профессиональных коллективов, классов, народов и т. д.); в) отражение в технике связи и управления, где человек создает искусственные системы, использующие естественное свойство отражения в неживой природе. Существенно заметить, что типы и классы отражения приведены здесь в порядке сложности их организации. Указанный порядок не совпадает точно с их генетической преемственностью. Проблема генезиса форм отражения — особый, весьма сложный и пока что еще далеко не решенный вопрос. Те виды отражения, которые сейчас выступают перед нами как более или менее сложные по уровню организации, прошли длительный процесс преобразований. Существующие в настоящий момент виды отражения с относительно простой организацией не обязательно являются «предками» более сложных видов. Например, некоторые виды отражения разных уровней организации генетически возникли одновременно (скажем, отражение на уровне социального взаимодействия и психическое отражение на уровне человека) и т. п. Возникая на основе менее сложно организованной (низшей) формы, более сложная (высшая) форма не порывает с ней связи. Она оказывает на низшую обратное организующее и преобразующее влияние. Известно множество фактов, говорящих о том, что отражение, осуществляющееся вначале на уров- Пономарев Я. Л.. Тюхтин В. С. Отражение как свойство материи. 102 не высших форм, превращается затем в явление, осуществляющееся на уровне более низшей формы, причем существенные элементы, свойственные данному отражению на уровне высшей формы, редуцируются. В таком отношении находятся, например, условные и безусловные рефлексы; в последних элемент психического отражения, свойственный условным рефлексам, оказывается редуцированным. Многие ныне существующие формы отражения сложились в результате специализации, приведшей к существенному упрощению уровня организации их генетических предшественников. Например, ряд растений во взрослых формах обладает лишь простейшим видом раздражимости, не имеющей никаких намеков на психическое отражение животных, обеспечивающее регуляцию их поведения. Однако в период размножения эти растения создают зооспоры, которым присущ более высокий уровень организации отражения, в некоторой мере напоминающий психическое отражение животных22. Некоторые функции кибернетических устройств в известной мере близко напоминают высшие формы отражения. Генетически эти устройства — продукты социальной организации. Однако все взаимодействия, осуществляющиеся в этих устройствах, не выходят за пределы форм взаимодействия, реализуемых средствами неживой природы. Изучение генезиса форм отражения в живой природе тесно связано с решением проблемы генезиса самих форм жизни. Однако современная наука пока что еще мало исследовала эти связи. Пока что различные формы отражения исследуются изолированно друг от друга различными науками. Таким образом, расчленение рассматриваемой нами конкретной системы на социальный, психический и органический уровни организации можно считать достаточно обоснованным. Раскрытие природы данного уровня связано прежде всего с определением основных характеристик психического взаимодействия: его способа, компонентов, процесса, продукта и отношения к смежным уровням организации. Способ психического взаимодействия. Вопрос о способе психического взаимодействия неразрывно связан с вопросом о происхождении психического — это две стороны одной и той же проблемы. Специальный анализ генезиса психического не является задачей данной работы. Поэтому ограничимся лишь несколькими замечаниями по этому поводу. Мы только что высказали положение о том, что для точного отображения генезиса уровней организации живой системы, равным образом как и для точного отображения ее филогенетического становления, пока еще недостаточно знаний. Однако это Подробнее эти вопросы рассмотрены в другой работе автора: Пономарев Я- Л. Психология творческого мышления. М., 1960, 103 не означает, что в исследовании данной области нет существенных достижений. В нашей психологической литературе отображено исследование развития психики, проведенное А. Н. Леонтьевым (1947, 1959, 1965). Это исследование уделяет значительное внимание и вопросу возникновения психики. А. Н. Леонтьев критически рассмотрел многочисленные попытки решения этой проблемы в прошлом. Одни из исследователей связывали возникновение психики с появлением человека, другие отстаивали всеобщую одухотворенность природы, третьи признавали психику свойством любой живой материи, четвертые относили ее к свойствам только тех живых существ, которые имеют нервную систему. В основу собственных исследований А. Н. Леонтьев положил выдвинутую им в 1936 г. совместно с А. В. Запорожцем гипотезу, согласно которой возникновение психики связано с переходом от форм взаимодействия, свойственных неживой природе, к формам взаимодействия, присущим живой материи. Этот переход выражается в факте возникновения качественно новой системы — субъекта, с одной стороны, и объекта — с другой. Выделение субъекта и объекта предполагает возникновение в природе качественно нового типа связи, объединяющей эти вновь формирующиеся реальности,— типа сигнальной связи. Такой тип возможен лишь при наличии у субъекта чувствительности — особой формы раздражимости, способности к ощущению. Эта способность возникает вместе с развитием специфического для субъекта способа взаимодействия с объектом, когда значимыми оказываются не только связи, непосредственно служащие удовлетворению потребности в обмене веществ, но и те связи, которые соотносят организм с другими, на первый взгляд нейтральными воздействиями, ориентирующими организм в окружающей среде. Критерий наличия психики, лежащий в основе этой гипотезы, в своем существе близок к различию условных и безусловных рефлексов, введенному И. П. Павловым. В таком контексте проблема возникновения психики может быть в известном смысле представлена как проблема установления генетического взаимоотношения безусловных и условных рефлексов. Не подлежит сомнению, что подавляющее большинство безусловных рефлексов высших животных и человека являются закрепленными наследственностью актами, возникающими в ходе индивидуального приспособления живой системы к окружающему23. Современная физиология все более и более стирает резко проведенную вначале грань между условным и безусловным. Многие исследователи соглашаются, например, с тем, что практически в поведении животного часто бывает невозможно отличить твердо закрепленный условный рефлекс от безусловного. См. подробнее: Пономарев Я- А. Психология творческого мышления. 104 Было также установлено, что понятие «сигнальность» приложи-мо не только к условному, но и к безусловному рефлексу (Анохин, 1949). Некоторые физиологи считают, что в индивидуальном развитии живой системы безусловные рефлексы как таковые проявляются только один раз в жизни, после чего они деформируются условнорефлекторной надстройкой и в чистом виде уже не осуществляются (Быков, Пшоник, 1949; Быков, Конради, 1955). Условный рефлекс выступает как бы в роли некоторого подготовительного этапа формирования сложнорефлекторной деятельности или ее распада. Безусловные рефлексы можно представить, таким образом, в известной мере продуктами психического анализа и синтеза, возникающего в системе взаимодействия субъекта и объекта. У истоков жизни этот анализ и синтез, надо полагать, был примитивен и осуществлялся соответственно примитивными механизмами. Однако по мере того как структура организма накапливала продукты этого анализа и синтеза, возрастали и возможности последнего, которые на стадии современного человека достигали грандиозных размеров. Современное определение рефлекса как акта приспособления животного или человека к окружающей среде, как ответного действия организма на воздействия внешней среды, осуществляемого посредством центральной нервной системы, логически несовершенно. В нем соединены два логически несовместимых момента: специфическое для высокоразвитой живой системы взаимодействие со средой и деятельность нервной системы. Понятие рефлекса как особого рода взаимодействия, регулирующего приспособление живых систем к окружающему, должно быть логически отделено от прочих присущих им видов взаимодействия не указанием на форму физиологического механизма этого взаимодействия (известны ведь и другие формы, например ростовая, тургорная), а при помощи указания способа, которым данное взаимодействие осуществляется. Поскольку эта сторона вопроса до настоящего времени не подвергнута достаточно глубокому анализу, остается нерешенным вопрос и об историческом моменте возникновения психического 24. Следует ли считать элементарные формы приспособительной деятельности у бактерий, простейших, высших растений рефлексами, а вместе с тем и осложненными примитивными психическими событиями? Или, может быть, эгот способ взаимодействия живых существ со средой настолько отличен от более сложно организованных способов, что соответствующие ему события не могут рассматриваться как включающие в себя элементы психического? Ответ на эти вопросы требует глубокого 24 Здесь, разумеется, мы имеем в виду лишь данную систему рассуждений; решение вопроса об историческом моменте возникновения психического, по всей вероятности, наталкивается на множество других трудностей. 105 экспериментального анализа, направленного на Выявление наличия или отсутствия в данных формах взаимодействия принципа сигнальности. Если справедливым окажется первое предположение, то подлинную основу рефлекса придется искать в периоде, соответствующем становлению живого; если же данные формы лишены принципа сигнальности, то, следовательно, именно они и составляют подлинную филогенетическую основу безусловных рефлексов, а вместе с тем и тот нижний предел, до которого спускаются продукты психического взаимодействия в своих фило- и онтогенетических преобразованиях. Пока мы можем сказать только одно: на сегодняшний день больше оснований у первого предположения. В этом отношении существенный интерес представляют идеи П. К. Анохина об опережающем отражении, т. е. об отражении, посредством которого живые системы приспосабливаются к будущим, еще не наступившим событиям. Вопросы о том, когда в эволюции живой природы появился условный рефлекс, есть ли условный рефлекс у простейших растений, может ли быть врожденная деятельность сигнальной, Анохин (1962) считает искусственными. «Универсальным принципом приспособления живого к условиям окружающего мира является опережающее отражение последовательно и повторно развивающихся событий внешнего мира, «предупредительное» приспособление к предстоящим изменениям внешних условий или в широком смысле — формирование подготовительных изменений для будущих событий... Этот принцип имеет силу уже с первых этапов формирования живой материи. Поэтому вопрос может быть только о форме, в какой этот принцип опережающего отражения внешнего мира представлен на данном уровне развития. У одноклеточных он представлен в форме цепей химических преобразований, опережающих развитие последовательного ряда внешних событий. У высших животных он проявляется в форме участия специализированных нервных аппаратов, дающих огромный выигрыш в быстроте опережения. Однако во всех случаях эта форма опережающего отражения имеет одну и ту же решающую черту — сигнальность». Описанные выше и подобные им положения служат для нас основанием выработки принципа выделения способа психического взаимодействия. Таким принципом является анализ особенностей ориентации одних тел относительно других. Живая система, в частности человек, может взаимодействовать с окружающим и неспецифическим для него образом, например чисто физически, как инертная масса при столкновении с каким-либо другим телом. Человек может взаимодействовать с окружающим и чисто химически, когда он, например, случайно прикоснувшись к горячему, получает ожог. Загар на коже может быть примером непосредственного органического взаимодействия. Однако такие формы взаимодействия неспецифич- 106 ны для человека. Другое дело, когда он, охраняя свой организм от вредных воздействий, бежит от огня, либо тушит пожар. Рассматривая такие случаи в самом широком значении, можно увидеть в них способ ориентирования одной материальной реальности относительно другой. Существует ли подобный способ в нижестоящих формах взаимодействия? Ни гравитационный, ни электромагнитный способы ориентирования, ни все прочие, известные физике, химии, биофизике, биохимии и физиологии, не могут быть использованы при объяснении того, как осуществляется такая своеобразная связь. Факт сближения с благоприятствующим, удаления от разрушающего — этот факт специфического ориентирования живой системы по отношению к окружающему мы и рассматриваем как отправной, кардинальный факт. По первому впечатлению может показаться, что это случай дистантного ориентирования, игнорирующего все физические законы. Однако более внимательный анализ показывает, что опосредствующая данное ориентирование цепь — контактна. Взаимодействие, как и во всех случаях, осуществляется от точки к точке. Посредством потока фотонов встречный предмет связывается с рецептором — глазом, последующая цепь преобразований раздражителей дает то, что принято называть сигналом; последний, опять-таки через цепь преобразований, определяет ответ живой системы. Может быть, здесь в сигнале имеется разрыв контактной цепи взаимодействия? Но и это не так: наш опыт, куда входит и усвоенный нами опыт общественно-исторический, содержит в себе, хотя и в чрезвычайно редуцированном виде, всю непрерывную цепь ранее пройденных опосредствовании. Каждый элемент этой цепи подчинен законам физики, химии, биофизики, биохимии, физиологии, однако то, что объединяет все эти законы в новую специфическую структуру, представляет собой новое качество, характеризующее новый способ взаимодействия. Можно рассмотреть этот вопрос и в несколько ином плане. Хорошо известно, что во всех естественных формах взаимодействий неживой природы ориентирование одних тел относительно других осуществляется либо путем непосредственного контакта тел, либо посредством силовых полей, образуемых взаимодействующими телами (например, посредством гравитационного поля и др.). В живой природе принцип специфической ориентации качественно иной. Ориентирование живых тел относительно окружающего опосредствуется использованием его отражения — прямая связь опосредствуется сигнальной. Такая форма связи включает в себя способность выделять структуры, специфическим образом использовать носителей информации. Именно на этой основе осуществляется специфическое для живой системы сближение с благоприятствующими ей факторами и удаление от того, что может принести ущерб. 107 В кибернетике уже предпринимались весьма плодотворные попытки определить жизнь как высокоустойчивое состояние вещества, использующее для выработки сохраняющих реакций информацию, кодируемую состояниями элементов этого вещества (Ляпунов, 1964). Учитывая все сказанное, можно заключить, что принцип сигнальной связи и есть то, что характеризует способ психического взаимодействия, а тем самым и сущность психического: психическое есть сигнальное взаимодействие. Компоненты психического взаимодействия. При определении компонентов психического взаимодействия мы пользуемся терминами «субъект» и «объект», употребляя их не в гносеологическом, а в онтологическом смысле. Психологическая наука не может охватить, как мы это уже неоднократно подчеркивали, всю полноту конкретного взаимодействия живых систем с окружающим; ее задача состоит в исследовании лишь одного из структурных уровней организации такого взаимодействия — абстрактно взятой системы, специально выделенной для анализа и включающей в себя лишь отдельные свойства компонентов конкретного взаимодействия. Поэтому компонентом психического взаимодействия нельзя рассматривать, например, человека, взятого во всей полноте его свойств. Психология не изучает человека как организм (понимаемый как абстрактно рассматриваемая система): такой аспект анализа человека — прежде всего физиологический. Конечно, без психологии сущность организма понять нельзя; нельзя понять без физиологии и сущность психики: конкретность здесь расчленена абстракцией высшего порядка. Восстановление конкретности прежде всего низшего порядка, а тем самым и конкретной связи абстрактных наук — психологии и физиологии — специальная задача стыковых наук: сверху вниз — психофизиологии, снизу вверх — физиологической психологии. Психологические исследования не охватывают человека и как личность. Сущность личности психология может раскрыть лишь в контакте с социологией, где обе абстрактные науки выступают уже как элементы науки конкретной. Аналогично предшествующему случаю связь между психологией и социологией устанавливается специально, с одной стороны, психосоциологией и, с другой — социопсихологией. Психология изучает человека лишь как систему, способную к сигнальному взаимодействию, рассматривая лишь одно его свойство — то, в котором человек выступает как субъект. Поэтому психология не может исчерпать всего многообразия деятельности человека в ее конкретной полноте, всей многогранности его поступков. Чем полнее необходимо раскрыть многогранность конкретного поступка, тем большее число абстрактных дисциплин должно вовлекаться в качестве элементов знания, раскрывающего данную конкретность, тем выше должен быть 108 порядок конкретности аналитико-синтетическои модели данного явления. Предметом психологического исследования являются формы и закономерности сигнальной — психической — деятельности25, которым подчиняются и труд, и учение, и игра. Психология изучает законы взаимодействия субъекта с объектом, вопреки которым не может быть совершен ни один поступок. Субъект в психологическом смысле — это то свойство человека, которое делает его способным к сигнальному взаимодействию с окружающим. Данное свойство не может формироваться, например, только внутри системы организма или внутри системы организм — среда. Человек под полным наркозом остается организмом, но перестает быть субъектом, он продолжает взаимодействовать со средой, но объекты в этих условиях для него не существуют — взаимодействие с объектом выключается. Субъект формируется в ходе сигнального взаимодействия человека с окружающим. Лишь в силу этого взаимодействия человек становится субъектом и лишь в данном взаимодействии он остается им, проявляется как субъект. Субъект можно определить и как свойство живой системы, обеспечивающее ей использование носителей информации о состояниях внешней и внутренней среды при регуляции поведения (деятельности). В той мере, в какой субъект не тождествен организму, объект не тождествен среде организма. Объект всегда заключен в конкретных элементах внешней или внутренней среды человека, но сами по себе элементы этой среды — еще не объект. Объектом являются те свойства предметов, явлений, которые вовлекаются в сигнальное взаимодействие; их содержание как объекта оказывается зависимым от особенностей способа, которым взаимодействует с ними субъект. Характеристика объекта столь же динамична, как и характеристика субъекта. Объект в известном смысле — продукт психического процесса, того воздействия, которое оказывает субъект на ситуацию в ходе его взаимодействия с ее элементами. Изменения субъекта неразрывно связаны с изменениями объекта. Развитие субъекта предполагает развитие объекта. И то и и другое не определяется каким-либо одним полюсом взаимодействия, т. е. субъектом или объектом. Развитие как субъекта, так и объекта определяется их взаимодействием. Без субъекта нет и объекта. С определенной мерой условности субъект может быть представлен и в его конкретном воплощении (как относительно конкретная система с усеченным высшим уровнем организации). В 25 Содержание понятия «психическая деятельность» фактически в значительной мере уже разработано в русле эмпирической многоаспектное™; оно представлено тем, что психологи обычно понимают под структурой деятельности. 109 таком случае субъект выступит как модель способа (процесса) взаимодействия субъекта с объектом, как модель способа сигнальной связи, представленная в своем ядре элементами конструкции центрального органа ориентации во времени и пространстве, в высших формах развития жизни — мозга. В абстрактном плане (на психологическом уровне) такая модель может быть изображена в виде схемы (аналогичной по типу абстракции схеме, например, той или иной электронной вычислительной машины). Эта модель не тождественна тем моделям субъективного отражения, с которым фактически имела дело традиционная психология, т. е. моделям предметов и явлений (точнее, ситуаций), с которыми субъект вступает в сигнальную связь. Ни один из элементов модели способа взаимодействия субъекта с объектом непосредственно не представлен в сознании, не дан в интроспекции, мы не имеем никакого непосредственного представления об этой модели. И вместе с тем — это важнейший элемент предмета психологии, один из важнейших элементов продукта 26 психического процесса — психики. Другая сторона психики представлена конкретно теми моделями, которые хорошо знакомы традиционной психологии, т. е. моделями ситуаций, предметов, явлений. Осознаваемые модели этого класса как раз и есть то, что именуется субъективным отражением. Абстрактные срезы психологического уровня этих моделей необходимы для психологического исследования — ими оперирует субъект. Однако психологическому исследованию необходимы именно «абстрактные срезы», фиксирующие психологические формы данных образований и отвлекающиеся от их непосредственного содержания. Это содержание и не может быть раскрыто лишь средствами психологического исследования, поскольку оно зависит не только от способа сигнальной связи, но и от собственной природы отражаемых предметов. Таким образом, психическое выступает перед нами как один из структурных уровней организации взаимодействия живых тел с окружающим. Это — абстрактно выделенное взаимодействие. Его компоненты — субъект и объект. Они связаны способом, в основе которого лежит принцип сигнализации. Понятие «субъект» соответствует элементу психики, моделирующему способ сигнального взаимодействия. Вторым элементом психики являются абстрактные срезы моделей объектов. Психика должна трактоваться, таким образом, как следствие и вместе с тем как условие психического процесса (т. е. способа взаимодействия субъекта с объектом). При анализе взаимодействия субъекта с объектом понятие «психическое» целесообразно не отождествлять с понятием 28 Точнее, лишь одной абстрактно взятой стороны продукта, поскольку любой продукт, с нашей точки зрения, есть следствие по крайней мере двух процессов разного качества. ПО «психика»: первое следует использовать как более широкое, охватывающее собой все моменты сигнального взаимодействия, включающее в себя понятия психического процесса и психики. Место психического в иерархии форм взаимодействия. Осно-ЁОЙ рассмотрения вопроса об отношении взаимодействия субъекта — объекта (психического) к смежным формам взаимодействия является теоретическое описание этого отношения, опирающееся на принципы абстрактно-аналитического подхода (мы будем описывать данное отношение, имея в виду психическое на его высшей стадии фило- и онтогенетического развития — на стадии интеллектуально развитого человека). В статическом аспекте это описание таково. С одной стороны, система субъект — объект включена как компонент вышестоящей абстрактной системы взаимодействия в социальный уровень организации конкретности. На этом уровне человек проявляется как совокупность его общественных отношений, как личность, представляющая собой продукт психического взаимодействия человека (субъекта) с социальными объектами (ядро этого продукта конкретности). С другой стороны, один из компонентов рассматриваемой системы — субъект (которого надо понимать в данном случае как человека, проявляющегося со стороны его возможности к сигнальному взаимодействию, конкретно представленной, в частности, элементами конструкции мозга) — сам является системой по отношению к составляющим его компонентам (элементами нервной ткани). Компоненты эти, в свою очередь, включены в систему нижележащего структурного уровня — органического, того, на котором человек проявляется как организм, т. е. живая система, лишенная способности к сигнальному взаимодействию с окружающим. В динамическом аспекте описания отношения психического к смежным с ним формам взаимодействия прежде всего следует иметь в виду положение о том, что взаимодействие в пределах одной формы мыслимо лишь как абстракция, реально оно всегда опосредствуется переходами взаимодействия из одной формы в другую: нижестоящей в вышестоящую (смежную) и наоборот, так что лишь общая совокупность ряда превращений дает наконец, эффект в пределах одной формы. Отсюда следует, что социальное взаимодействие опосредствованно психическим, последнее в свою очередь опосредствованно органическим. В структурном аспекте основные черты описания рассматриваемого отношения сводятся к следующему. Высшая форма слагается из продуктов низшей, организованных в строго определенную систему. Отсюда следует, что, например, органическое с точки зрения его взаимоотношения с физико-химическим слагается из ряда относительно простых физико-химических процессов, протекающих в строго закономерной последовательности. Психическое в аналогичном отношении к органическому выступает как совокупность относительно простых органических про- Ш цессов (прежде всего тех, которые изучает физиология), также протекающих строго последовательно. Каждый отдельный органический процесс отвечает законам физиологическим, но строго определенная последовательность внутри всего комплекса этих процессов — функциональная система этих процессов — строится по законам психологии. В аналогичном отношении к психическому находится социальное взаимодействие. В генетическом аспекте реализация принципов абстрактно-аналитической ветви системно-структурного подхода приводит к утверждению о том, что психическое, выступая по отношению к органическому как вцсшая форма, складывается в недрах исходной конкретной прасистемы путем ее дифференциации и реорганизации. Психическое опосредствуется органическим. Однако первичность органического по отношению к психическому не абсолютна. По мере своего развития психическое оказывает на органическое столь существенное обратное влияние, что в некотором отношении ряд продуктов органического взаимодействия можно и необходимо рассматривать как следствие психического. Иначе говоря, психическое, вырастая из органического, подчиняет затем себе эту форму и преобразует ее соответственно своим особенностям. В аналогичном отношении к психическому находится социальное взаимодействие. В функциональном аспекте существенно оттенить следующее обстоятельство. Органическое является ближайшим звеном, опосредствующим психическое. Наряду с этим высшее взаимодействие включает в себя и другие опосредствующие формы27. Но все эти подчиненные формы включены в высшую не как ря-доположные, а в виде особой иерархии, последовательного взаимоподчинения. Электромагнитное влияние, например, не может непосредственно воздействовать на психическое — это влияние обязательно опосредствуется рядом преобразований, вплоть до тех органических событий, которые исследуются физиологией. Таким образом, в основе психического остается элементарная и вместе с тем основная черта всякого взаимодействия — приближение и удаление, однако в новых условиях эта основная черта приобретает весьма сложную природу: различные формы физического взаимодействия оказываются здесь лишь начальными и конечными звеньями длинной цепи превращений, в которой продукт одного процесса выступает как условие иного, более сложного, более высокоразвитого, короче говоря, «высшего» процесса. Продукт этого нового процесса, в свою очередь, решающим образом изменяет предпосылки, обусловливающие протекание менее сложного, «низшего» процесса, т. е. оказывает В данном контексте наши характеристики органического, психического и социального весьма грубы. Каждая из этих форм сама по себе имеет внутреннюю иерархию различных структурных уровней. Однако, излагая принцип подхода к анализу рассматриваемого вопроса, принимать во внимание детали нецелесообразно. 112 на него обратное влияние, и т. д. Нормальное психическое взаимодействие возможно лишь при условии нормального функционирования всех опосредствующих его форм взаимодействия. При замене или исключении хотя бы одного какого-нибудь звена в цепи превращений весь процесс в целом совершенно изменяется или даже полностью нарушается. Чтобы придать представлению о месте психического в иерархии форм взаимодействия большую отчетливость, рассмотрим специально вопрос о так называемой биосоциальной проблеме и взаимоотношение психологии и физиологии высшей нервной деятельности. О так называемой биосоциальной проблеме. Проблеме соотношения биологического и социального в развитии человека посвящено прямо или косвенно огромное количество исследований философов, биологов, психологов, социологов, деятелей педагогики и медицины. Однако до сих пор в ее разработке нет ожидаемого продвижения. В этом смысле биосоциальная проблема напоминает психофизическую, единственно верное решение которой заключается в отнесении ее к категории ложно поставленных проблем. Неопределенность содержания биосоциальной проблемы следует уже из явной неопределенности понимания ее основных ингредиентов: биологического и социального. В наших словарях, энциклопедиях нет терминов «биологическое», «социальное». Представление о их содержании составляется обычно на основании тавтологических характеристик предметов биологии и социологии, например: биология — наука о жизни, о живых системах; социология — наука об обществе, о социальных системах. Вместе с тем границы реальности, стоящей за характеристиками этих предметов, никогда не были ясными. Предметы биологии и социологии характеризуются так же, как качественно своеобразные формы движения материи, и именно такими противопоставляются друг другу. Однако в какой мере оправдано такое противопоставление? Оно правомерно относительно двух стадий развития жизни: до и после возникновения человека. Правомерно, например, противопоставление стадного поведения животных и социального поведения людей, взаимодействий внутри группы животных и внутри группы людей, взаимодействий этих групп с окружающей средой и т. п. Но данное противопоставление не аналогично противопоставлению социальных систем живым системам: если группу животных составляют живые существа (и поэтому взаимоотношения между ними относятся к категории живых систем), то и группу людей составляют живые существа. На каком же основании взаимодействия между людьми следует выводить за пределы живых систем? Выведение предмета социологии за пределы живых систем правомерно, если в качестве такого предмета рассматривать объединения машин, автоматов, их взаимоотношения внутри 113 объединения, взаимодействий с окружающей средой. Но При таком условии из компетенции социологии исключаются люди. Следовательно, противопоставление биологического (живого) и социального (живого) в данном аспекте не правомерно. Здесь можно противопоставлять лишь два уровня организации живых систем. Таким образом, социальная форма движения не противостоит биологической (живой). Социальное — лишь более развитая фаза жизни. В рассматриваемом аспекте при корректной постановке биосоциальная проблема должна быть преобразована в зоосоциальную. Здесь различия двух уровней организации жизни (в одном случае, живой системы низшего уровня, компонентами которой являются животные, и в другом случае аналогичной живой системы, компонентами которой являются люди) приобретают очевидность. Стадные системы животных не имеют модельного (знакового) плана реальности. Складывающиеся взаимоотношения внутри стада (зоологические нормы) фиксируются в генетически закрепленных преобразованиях структуры вещества организма животных — инстинктах. Социальные отношения людей фиксируются в модельном плане, во внешних по отношению к организму преобразованиях — в нормах социального поведения. Стадо только приспосабливается к среде; в отличие от общества людей животные не преобразуют среду целенаправленно. Результаты воздействий стада на факторы среды резко отличаются от соответствующих эффектов целенаправленных воздействий общества людей: животные не выделяют среди воздействий среды того, что является результатом их собственного действия — изменения, вносимые животными в среду, выступают для них рядоположными со всеми прочими изменениями, возникающими в среде вне зависимости от их собственных воздействий. Легко понять, что применительно к изучению современности содержание зоосоциальной проблемы совсем иное, чем то, которое неформализованно, интуитивно вкладывается в смысл биосоциальной проблемы. Зоосоциальная проблема выступает в таком случае как проблема рационального использования домашних животных, приручения новых видов, использования и охраны диких зверей, птиц, рыб и т. п. Именно в данном смысле она имеет отношение к онтогенезу современного человека, к развитию современного общества. Зоосоциальная проблема может быть рассмотрена также применительно к антропогенезу и филогенезу общества. Но и здесь ее смысл (только что обозначенный нами) в главных чертах сохраняется неизменным. Современное стадо животных может служить лишь очень условной точкой отсчета социогенеза. Отображение генезиса форм взаимодействия живых систем, как мы уже говорили, весьма трудная, пока еще далеко не ре- 114 шенная (даже в общем пл-ане представления о развитии) проблема. Сам факт существования биосоциальной проблемы говорит о том, что пока достаточно детального знания об общих законах взаимодействия и развития не выработано. В данном направлении остается сейчас лишь одна возможность — построение гипотез 28. Мы полагаем, что понятие «форма движения материи» может быть осмыслено как абстракция, отображающая какой-либо один из структурных уровней организации конкретной системы. Это предположение подкрепляется тем обстоятельством, что акт взаимодействия никогда не протекает только в пределах одной формы. Непосредственная связь в пределах одной формы мыслима лишь как абстракция. Реально она всегда опосредствуется переходом одной формы в другую, так как лишь общая совокупность ряда превращений дает наконец эффект в пределах одной формы. Этому общему положению не противоречит ни одно из известных нам явлений. В таком случае возникновение новой конкретной формы организации живой материи (общества и его компонентов — людей) нельзя рассматривать как надстройку над предшествующей конкретной формой. Процесс социо- и антропогенеза надо рассматривать как коренную перестройку одной из конкретных предшествующих зоосистем. Внутри этой развивающейся конкретной системы противопоставления зоологического и социального не возникает, так как по мере становления и развития социального преобразуется соответствующим образом состав исходной системы •— формируется структура новой конкретной системы — новой формы организации жизни, называемой (по ее высшему структурному уровню) социальной. Противопоставление социального и зоологического сохраняется, таким образом, лишь в сопоставлении двух различных конкретных систем: развивающейся — социальной и не включившейся в развитие, застывшей — зоологической. Внутри новой конкретной системы такого противопоставления нет. Преимущества «перестроечной» гипотезы над «надстроечной-» становятся еще более вескими, если принять во внимание тот факт, что социогенезу до определенного момента сопутствовал антропогенез, что социогенез был невозможен без антропогенеза. Вместе с тем оговорка «до определенного момента» ставит, казалось бы, под сомнение однозначность и логическую полно-объемность гипотезы «перестройки». Вопрос о прекращении При построении нашей гипотезы мы опираемся в основном иа экспериментальный материал проведенного нами исследования формирования и функционирования психологического механизма интеллекта человека, широко экстраполируя полученные выводы (с целью поиска общего в частном). Отдавая полный отчет в грубости такого приема, мы все же считаем такие экстраполяции целесообразными, поскольку они должны создавать известную почву для последующих обобщений. 115 (точнее — затухании) антропогенеза допустимо считать научно решенным. Однако продолжение развития общества не вызывает сомнений. Не опровергает ли это гипотезу перестройки? Для анализа данного вопроса несколько подробнее рассмотрим тот аспект биосоциальной проблемы, где на передний план выступают события, которые, как это нередко теперь говорят, происходят «под кожей человека». Именно «происходящее под кожей человека» чаще всего относят к «биологическому», не возвышая при этом биологическое над зоологическим. Не считая целесообразным по указанным ранее соображениям пользоваться в данном случае термином «биологический», мы называем упомянутые отношения социоорганическими 29. В одном из частных случаев они могут выступить, например, как социофи-зиологические. Именно в них обычно включаются вопросы врожденных и прирожденных особенностей человека, события, связанные с обменом веществ, и другие существенные признаки, характерные для любых или относительно высокоразвитых живых систем. Наличие таких признаков и у животных, и у человека служит обычно основанием для признания человека существом биологическим (в смысле — зоологическим). Специфические же особенности человека ведут к признанию «го социальности и таким образом — к разделению в нем биологического и социального — к постановке биосоциальной проблемы. Если к тому же и антропогенез считать явлением биологическим (в смысле — зоологическим), а его затухание связывать с началом социального, то разделение биологического и социального и противопоставление их друг другу в пределах конкретной системы окажутся вполне оправданными. Восторжествует гипотеза «надстройки». Однако, исходя из гипотезы «перестройки», можно предложить совершенно иной подход, согласно которому любая аналогия между человеком и животным не превращается в тождество, подобно аналогии животного стада обществу людей. Реализуя в общих чертах такой подход, укажем прежде всего на одну из причин некорректности постановки не только биосоциальной, но и социофизиологической проблемы. Дело в том, что объективно прямой связи между социальным и физиологическим нет. Иллюзия наличия такой связи объяснима лишь традиционным формированием представления о психическом — пониманием психического как идеального, отождествлением пси- Необходимо заметить, что в данном аспекте термин «социальное» приобретает иной смысл. Он характеризует собой не конкретную систему (называемую «социальной» по высшему структурному уровню ее организации), а лишь соответствующий структурный уровень, т. е. абстрактно выделенную систему, абстрактно представленную форму взаимодействия (движения). W хического с субъективным, суждением о психическом как о конкретном. Именно ложные методологические основания, создавшие основу идущей от Декарта традиции извращенного понимания психического, связанной со взглядом на психическое как на нечто непространственное, нематериальное, с утверждением психофизического (а тем самым и психофизиологического) дуализма и выразившейся в исключении психического из всеобщей связи событий материального мира, придании психическому ранга познавательной уникальности, привели к образованию познавательной пропасти между социальным и физиологическим, а тем самым — и к постановке неразрешимой социофизиологической проблемы, к исключению возможности плодотворной разработки представления об отношениях социального и органического. С точки зрения гипотезы «перестройки» плодотворная разработка этого представления возможна лишь при признании того, что связь между социальным и физиологическим опосредствуется психическим, при предварительной разработке социопсихиче-ской и психофизиологической проблем. Естественно, что такой подход осуществим лишь при условии коренной ломки и преобразования традиционного представления о психическом. Гипотеза о «перестройке» связана с пониманием структурных уровней организации конкретных систем как трансформированных этапов их развития. Возникновение новых, высших уровней, естественно, предполагает определенное развитие, формирование и низших уровней. Развитие высших уровней происходит не путем их надстройки над неизменными предшественниками, а перестройкой всей конкретной системы, дополнением, преобразованием низших уровней, приведением их в соответствие с высшими. Иначе говоря, развитие высшего уровня невозможно без соответствующих достроек, преобразований низших уровней. Это развитие неизменно включает в себя такие преобразования. События на высших уровнях (т. е. взаимодействия в высших формах) немыслимы, если цепь уровней (взаимодействий) оказывается порванной в каком-либо из нижележащих звеньев. Возможность функционирования вышестоящего уровня зависит от всей цепи. Невозможно, например, какое бы то ни было социальное поведение человека, находящегося под полным наркозом, т. е. тогда, когда у него выключен психический — сигнальный уровень организации жизни, а также у человека, который существует лишь как ущербный, неполноценный, не способный к обеспечению функционирования высших уровней организм. Развитие представляет собой, таким образом, не «надстройку», а одновременную дифференциацию и реинтеграцию всей конкретной системы. Однако почему в таком случае затухает антропогенез при продолжении развития общества? Для ответа на этот вопрос воспроизведем вначале схему взаимоотношений между различ- ав ными структурными уровнями организации конкретной системы. В общем виде схема эта такова: высший уровень представляет собой не что иное, как определенную организацию элементов низшего. Например, психическое по отношению к органическому, в частности к его высшему структурному уровню — физиологическому, выступает как совокупность относительно простых физиологических реакций, протекающих в строго определенной последовательности. Каждая отдельная реакция отвечает законам физиологии. Но строго определенная последовательность реакций внутри их комплекса — функциональная система реакций — строится по законам психологии. Эта функциональная система и представляет собой один из продуктов психического взаимодействия — элемент психики. Иначе говоря, каждый физиологический элемент психики формируется по законам физиологии, отображающим процессы взаимодействия органов и тканей («под кожей»), но сама функциональная система этих элементов формируется по законам психологии, отображающим процессы взаимодействия субъекта с объектом («над кожей»). Эти процессы уже не замыкаются в мозгу. Они осуществляют сигнальную связь живой системы с окружающим миром, являясь необходимым условием ее специфической ориентации во времени и пространстве. Деятельность человека во внутреннем плане, «в уме» есть, как известно, интериоризованная форма внешней деятельности. Она подготавливает, обслуживает, планирует внешнюю деятельность. Поэтому сам факт «умственной деятельности», т. е. оперирования не объектами — оригиналами, а их моделями, не противоречит общему положению о выходе психического во вне. Этим выходом и осуществляется, в частности, его связь с социальным. Есть достаточно оснований утверждать, что в процессе становления, т. е. в филогенезе, физиологическое не предшествовало психическому. То и другое было представлено в нерасчленен-ном единстве, в возможности. В этом смысле существенны уже упоминавшиеся нами раньше попытки дать определение жизни с позиции кибернетики: понять жизнь как высокоустойчивое состояние вещества, использующее для выработки сохранных реакций информацию, кодируемую состояниями элементов этого вещества. Для нас «использование информации» (понимаемой в широком смысле) и есть решающий признак психического в его процессуальном выражении, а организация состояний вещества, кодирующего информацию, и есть результативный аспект психического — психика. Сами же эти состояния соответствуют тому, что мы относим к органическому. Поэтому возможно допущение, согласно которому физиологическое можно рассматривать как интериоризованное и редуцированное психическое; в филогенезе физиологическое возникло не до психического, не предшествовало ему, а формировалось одновременно с ним. И Ш Лишь затем физиологическое обособилось как один из специфических уровней организации живых систем, функционирование которого может быть описано относительно самостоятельными законами. В процессе антропогенеза одновременное формирование физиологического и психического, специфических для человека, еще более вероятно. Если мы взглянем на истоки социального и станем рассматривать их как специфические объединения живых систем, не связывая такие объединения обязательно с наличием людей, то заметим, что так понимаемое «социальное», несомненно, свойственно всему живому. И именно оно явилось наиболее мощным фактором развития психического (а следовательно, и органического). Мы понимаем психическое как взаимодействие субъекта с объектом. Естественно, чем содержательней объект, тем более богато взаимодействие с ним, тем больше оно несет возможностей к развитию. Конечно, для живого существа (наиболее слож-ноорганизованного) самым богатым источником развития служило взаимодействие с себе подобным. Пример. Важнейшим условием развития собственно человеческой деятельности, бесспорно, явились различные формы социального общения. Только под их влиянием и возможно было формирование нового, специфического для человека взаимодействия субъекта с объектом, развитие новых форм деятельности и прежде всего самого труда (в узком его понимании — прежде всего как специфического для человека способа преобразования природы в целях создания условий, благоприятствующих осуществлению процесса обмена веществ и т. п.). Социальное взаимодействие всегда остается по отношению к психическому ведущей формой. Таким образом, гипотеза «перестройки» приводит к выводу о том, что зародыши психической, органической и социальной форм взаимодействия возникли одновременно. Их единство уже содержится в простейшем живом существе, оно потенциально включено в сам принцип сигнальной связи. Одновременно происходит и дальнейшее развитие этих форм. Высший уровень выполняет функцию системы — лидера. Потребность в новизне складывается на нем. Средства к ее удовлетворению дают низшие уровни. Таким путем идет преобразование низшего под влиянием высшего. В этом заключена и тенденция к затуханию развития низших уровней. Высший уровень всегда имеет свой «заказ» к низшему. Этот заказ определяется потенциальными возможностями высшего. Развивая эти возможности, он вызывает преобразования в низших уровнях, но лишь до тех пор, пока развитие низших уровней не достигнет определенного предела, на котором низший уровень приобретает необходимые «степени свободы» для удовлетворения всего объема возможных заказов высшего уровня, иначе говоря, до того предела, когда низший уровень оказывается способным 119 обеспечить набор элементов, удовлетворяющих любым комбинациям при формировании тех функциональных систем, к созданию которых потенциально способен высший уровень. Достигнув такого предела, развитие низшего уровня затухает. Таким путем затухает и антропогенез. Таким путем затухла и эволюция животного мира. Все существующие сейчас виды животных исчерпали потенциальные возможности своих систем — лидеров, не пробившись при этом на высший уровень. Все они представляют собой тупиковые ветви. На высший уровень пробились лишь предки человека. Настанет время, когда и обществу людей надо будет прорываться на новый структурный уровень. Возможность к такому прорыву складывается уже сейчас. Теснейшим образом она связана с производством средств производства. Итак, согласно гипотезе «перестройки», развитие органического уровня должно затухать раньиУе, чем психического. Однако до своего затухания органический уровень должен быть способен обеспечить любые заказы психического, он должен быть адекватным всем его потенциальным возможностям. Затем затухает психический уровень (по всей вероятности, это уже произошло). Однако и он должен обеспечивать все потенциальные возможности социального уровня. И это, по всей видимости, произошло. Психологический механизм интеллекта человека остается на протяжении многих веков неизменным, однако он с полным успехом обеспечивает постоянное развитие интеллекта, понимаемого как конкретный аппарат ориентации человека во времени и пространстве — состав и глубина знаний людей более поздних эпох, несомненно, богаче, чем у предшественников. Теперь мы можем вновь вернуться к исходному пункту — к биосоциальной проблеме. Мы убедились, что в традиционном виде она поставлена неправильно. Но ее можно преобразовать в ряд проблем. Прежде всего — в зоосоциальную и социопсихо-органическую. Традиционную биосоциальную проблему больше всего волнует вопрос: в какой мере органический уровень человека близок к соответствующему уровню животных? С точки зрения гипотезы «перестройки» следует, что вся эта близость лежит в пределах аналогий, но не тождества. Все аналогии возникают потому, что в том и другом мы сталкиваемся с проявлением одних и тех же общих законов развития. Тождество не возникает потому, что в тех же случаях общие законы проявляются в особенных, специфических формах. У человека, как и у животных, есть органический генотип. Но это иной генотип. Он строго приурочен к заказу психического уровня, обслуживающего не инстинктивное поведение в зоо-объединении — стаде, а социальное поведение человека. Органическая наследственность фиксирует ту структуру организма человека, которая выработана до затухания антропогенеза, и обеспечивает прижизненное развитие психологического механиз- 120 ма интеллекта человека. Все новообразования, возникающие после завершения антропогенеза, не наследуются органически и т. п. Своеобразие органической наследственности проявляется сейчас лишь в индивидуальных различиях, не выходящих за пределы антропологической нормы, но широко варьирующих в разных направлениях внутри ее. Психология и физиология высшей нервной деятельности. Рассмотрим теперь ряд положений истории физиологии высшей нервной деятельности, касающихся взаимоотношений психологии и физиологии ВНД. Последнюю мы избираем в связи с тем, что органическое взаимодействие само по себе, несомненно, имеет внутреннюю иерархию, вследствие чего с психическим непосредственно стыкуется лишь его высший уровень. Центральное понятие физиологии высшей нервной деятельности — условный рефлекс, как нам представляется, отображает не специфические особенности какого-либо абстрактно взятого взаимодействия, а прежде всего конкретность — конкретные события поведения живых систем. Поэтому социальное (или его аналоги на стадии животных), психическое и органическое в этом понятии не разделены. Причины такой неразделенности сравнительно легко понять. В отличие от классических физиологов конца XIX — начала XX в. И. П. Павлов использовал в экспериментах не усеченную конкретную живую систему (например, нервно-мышечный препарат), а целостную. Отдавая примат физиологическому исследованию, в исследованиях по высшей нервной деятельности он изучал те физиологические закономерности, которые свойственны органическим событиям, происходящим непременно в русле психического взаимодействия, составляя его ближайшее опосредствующее звено. Несомненно, вне русла психического взаимодействия данные физиологические закономерности остаются неуловимыми. Это и заставило И. П. Павлова выйти за рамки «чистой» физиологии. Физиологическое, опосредствующее собою психологическое, не перестает быть физиологическим, оно остается им. Физиологическое исследование в русле психического взаимодействия вполне оправданно. Единственное условие при этом заключается в непременной абстракции от элементов психического, с которыми так или иначе физиологу-экспериментатору приходится иметь дело. Если такая абстракция преднамеренно не осуществлена, то возникает опасность подмены физиологических закономерностей закономерностями психологическими и наоборот, что уже никак не способствует успеху познания, а вредит ему. Как психология, так и физиология долгое время переживали фазу описательного развития. Психология описывала «душевные события»; физиология — явления, связанные с различными отправлениями организма: кровообращением, дыханием, пищеварением и т. п. Обе науки на фазе описания были так далеки друг 121 от друга, что вопрос о их взаимоотношении по-серьезному даже не возникал. Начало формирования новой стадии в развитии физиологии связано с проникновением в нее методов физики и химии, в силу чего ряд физиологических явлений сгал рассматриваться как продукт протекающих в организме физико-химических процессов. Столкновение с фактом «психического слюноотделения» привело к обнаружению, выражаясь словами И. П. Павлова, остановки поступательного со времен Галилея хода естествознания перед большими полушариями головного мозга. Ощущение такой остановки определялось тем, что вновь принятые во внимание факты не поддавались объяснению с точки зрения физико-химических закономерностей. Это столкновение положило основу для постепенного создания новой науки, названной И. П. Павловым физиологией высшей нервной деятельности. В этой новой науке известные физиологические события рассматривались уже не только как результат физико-химического процесса, а как собственно физиологические процессы (иррадиация и концентрация возбуждения и торможения и их взаимная индукция и т. д.), в ходе которой формируется продукт, имеющий совершенно иное — психическое — свойство. В этих основных вехах пути формирования науки о жизни отразилась объективная природа вышеописанных взаимосвязанных систем взаимодействия. Описательная фаза развития науки охватывала лишь одну сторону взаимодействия, а именно его конкретно выраженный продукт, не раскрывая закономерностей его формирования, т. е. процессов. Именно в описательный период развития знания и возникли не связанные друг с другом психология и физиология. Их развитие со временем отчетливо поставило вопрос об объективной неразрывной связи психологического и физиологического. Однако отсутствие адекватной теоретической основы ставило на пути вскрытия природы этой связи, ее механизма существенные трудности. Их можно отчетливо уЕидеть, например, в разноголосице и неувязках по вопросу о соотношении понятий «ассоциация», «условный рефлекс», и «временная нервная связь», привлекавшему в начале 50-х годов обостренное внимание физиологов и психологов. Известна, например, точка зрения, согласно которой ассоциация отождествлялась с условным рефлексом.- Не менее распространено мнение, по которому ассоциация отождествлялась с временной нервной связью. Объединение обоих положений логически приводит к отождествлению всех трех понятий. Видимо, именно с целью оправдания их сосуществования некоторые физиологи рассматривали ассоциацию как родовое понятие, включающее в себя условный рефлекс как видовое, подчиненное, как особый вид ассоциации. Наконец, известна точка зрения, где в качестве родового понятия выступает временная нервная связь, а ассоциация и условный рефлекс рассматриваются как видовые понятия, как частные случаи временной нервной связи. Аргу- 122 Ментация, подтверждающая те или другие выдвигаемые различия, во всех случаях пестрит противоречиями. Для иллюстрации можно сослаться хотя бы на соображения Ф. П. Майорова (1954). Отправляясь от утверждения тождества условного рефлекса и ассоциации, Ф. П. Майоров, уточняя это утверждение, придерживается мнения, что условный рефлекс есть частный случай ассоциации. Он считает, что понятие условного рефлекса включает в себя не только характеристику внутренней сущности этой реакции — ее нервного механизма, но и характеристику внешней реакции. Различие между условным рефлексом (как видовым понятием) и ассоциацией (как понятием родовым) усматривается в том, что для первого необходимо участие подкорки, а для второй в этом необходимости нет. Отрицая участие подкорки и всего безусловного (значит, и безусловного ориентировочного рефлекса) при ассоциации (у человека), автор, кроме всего прочего, тем самым отбрасывает необходимость и внешней реакции, так как без участия подкорки внешняя реакция не может быть осуществлена. Дальше Ф. П. Майоров отождествляет условный рефлекс и ассоциацию с понятием корковой временной связи, хотя последняя как корковая связь, т. е.связь между различными элементами коры, уже может быть мыслима без внешней реакции (например, морфологически). Э. Г. Вацуро (1955), касаясь вопроса о соотношении условного рефлекса, временной связи и ассоциации, пишет о том, что некоторые из высказываний И. П. Павлова давали известное основание считать, что для него все эти термины (условный рефлекс, временная непрерывная связь, условная связь, временная связь, ассоциация) представляют собой простые синонимы. По мысли Э. Г. Вацуро, нельзя сделать твердого вывода о полном совпадении и для И.П.Павлова перечисленных понятий. Можно лишь утверждать, что всякий условный рефлекс есть временная связь или ассоциация, но нельзя утверждать, что всякая временная связь или ассоциация есть условный рефлекс. Э. Г. Вацуро принимает положение о том, что ассоциация или временная связь представляет собой более широкие понятия, чем условный рефлекс. Автор отождествляет затем термины «временная связь» и «временная нервная связь», указывая наряду с этим на различные значения, в которых данный термин употребляется: во-первых, в морфологическом значении — как связь, возникающая между отдельными пунктами высших отделов центральной нервной системы, и, во-вторых, в функциональном — как связь между организмом и внешней средой, как связь между различными агентами и определенными деятельностями организма. Э. Г. Вацуро не дает дальше необходимого разъяснения различия этих двух значений. Поэтому остается неясным, почему в качестве функции временной нервной связи, рассматриваемой вместе с тем как морфологическое образование, непосредственно выдвигается осуществление связи между организ- 123 мом и средой. Можно предполагать, что функция временной нервной связи имеет более ограниченную природу, например проведение нервного возбуждения, которая является одним из необходимых звеньев осуществления взаимодействия организма со средой, но не охватывает его в полном объеме. В дальнейшем Э. Г. Вацуро в качестве универсального понятия выдвигает понятие временной нервной связи, указывая, что временная связь организма с внешней средой имеет свой материальный субстрат — нервную связь между определенными пунктами нервной ткани. Отсюда логическим путем определяются условный рефлекс и ассоциация. Если эта нервная связь возникает между пунктом данного внешнего агента и корковым представительством какой-либо безусловной реакции, то возникает дуга условного рефлекса. Если же связь возникает между пунктами отдельных внешних агентов (например, компонентов комплексного раздражителя) и не затрагивает корковое представительство безусловной реакции, то образующиеся функциональные связи должны быть отнесены к временным или ассоциациям, но не к условным рефлексам. Не будем обсуждать это положение, так как оно основано на категорическом признании того факта, что в ходе анализа и синтеза комплексного раздражителя корковое представительство безусловных реакций (добавим — и их услов-норефлекторной надстройки) не принимает никакого участия. Известны и обратные этому мнения. Обратимся к следующему опорному пункту рассуждения Э. Г. Вацуро, где становится очевидным, что если рассматривать условный рефлекс, временную нервную связь и ассоциацию с точки зрения физиологического механизма их образования, то во всяком случае различия между ними полностью стираются, так как все они являются результатом замыкательной функции больших полушарий. Таким образом, получается, что функциональные различия связей, рассматриваемые в самом широком аспекте взаимодействия организма и среды, определяются лишь морфологическими различиями, не имеющими к тому же никакого принципиального значения с точки зрения физиологического механизма образования этих связей. Все перечисленные нами попытки установить соотношение между понятиями условный рефлекс, временная нервная связь и ассоциация несомненным образом указывают на наличие определенной потребности такого соотнесения. С другой стороны, искусственность предлагаемых соотнесений, их неубедительность являются следствием принципиальной невозможности такого соотнесения без предварительного дифференцирования общего хода взаимодействия живой системы с окружающим на отдельные взаимосвязанные и взаимообусловливающие друг друга формы. Чем более точным будет выделение этих качественно своеобразных форм, тем более правильными окажутся определения ощупью найденных понятий. 124 Рассмотрим теперь в общих чертах эти понятия с позиции выдвинутого нами принципа. Предварительно необходимо заметить, что вопрос о соотношении понятий «условный рефлекс» и «временная связь» есть вопрос чисто терминологический. Можно согласиться, например, что условный рефлекс есть частный случай временной связи, но вместе с тем можно согласиться и с обратным. С равным успехом оба термина можно рассматривать как синонимы. Если же здесь представляется возможность выбора, предпочтительней остановиться на последнем, поскольку для этого имеется наибольшее количество доводов из истории науки о высшей нервной деятельности. Соотнесение понятия условного рефлекса (или временной связи) с понятиями временной нервной связи и ассоциации логически оправдывается лишь при условии, если мы станем рассматривать условный рефлекс как понятие, не ограничивающееся формой органического взаимодействия, а включающее в себя и психическое взаимодействие. Психическое и органическое выступят в таком случае как элементы условного рефлекса. Ассоциация может быть рассмотренной как психический продукт; временная нервная* связь — как опосредствующий его органический продукт. Термин «ассоциация» заимствован физиологией высшей нервной деятельности из психологии, где он означал не что иное, как связь между впечатлениями, представлениями. Физиологи высшей нервной деятельности придали ему новый смысл — они стали рассматривать ассоциацию как временную нервную связь между участками коры больших полушарий, возбуждающихся по причине безусловной ориентировочной реакции. Нет никакой необходимости отождествлять понятие ассоциации и временной нервной связи, поскольку ассоциация может иметь свой собственный специфический смысл. Настаивая на том, чтобы в дальнейшем придавать ассоциации психологическое, а не физиологическое значение, мы вовсе не хотим отождествить современное понятие ассоциации с тем, которое имелось у ассоцианистов прошлого века. Понятие ассоциации того времени, строго говоря, больше соответствовало понятию условного рефлекса, чем тому смыслу, который мы теперь желаем ему придать. Особенностью старой ассоциативной психологии являлось нерасчленен-ное понимание выдвинутого ею принципа ассоциирования представлений. Ассоцианисты не усматривали разницы между двумя вопросами, ответы на которые должен был дать принцип ассоциации в том объеме, в котором он ими использовался. Первый вопрос может быть сформулирован так: по каким причинам связываются друг с другом различные пункты коры? Ответ на этот вопрос является необходимым условием для правомерной постановки второго вопроса: на основании каких причин в связь вступили именно данные пункты? Научное содержание принцип 125 ассоциирования приобретает только после его дифференцирования. Возможность решения второго вопроса возникает тогда, когда первый уже решен. Однако ответ на первый вопрос еще не решает второго. В целом на оба вопроса отвечает не теория ассоциации, а теория условного рефлекса. Дифференцированно на первый вопрос отвечает теория временной нервной связи. Однако эта физиологическая теория не способна ответить на второй вопрос. Решающим моментом для теории временной нервной связи остаются пространственная, временная и силовая характеристики раздражителей, определяющие собой нервные процессы иррадиации, концентрации и взаимной индукции, в результате которых замыкается временная нервная связь. Ответ на второй вопрос дает психологическая теория ассоциации, отражающая собой закономерности взаимодействия субъекта и объекта. Итак, на уровне физиологического взаимодействия условный рефлекс выступает как временная нервная связь, возникающая в результате нейродинамического процесса. На уровне психического взаимодействия условный рефлекс выступает как ассоциация. Логически ассоциация мыслима и без временной нервной связи. Морфологически нервная связь мыслима и без ассоциации. Однако в ходе конкретного взаимодействия живой системы с окружающим, осуществляющегося путем условных рефлексов, и ассоциация, и временная нервная связь мыслимы лишь как неразрывно слитые друг с другом стороны условного рефлекса. Разумеется, что и среди ассоциаций, и среди временных нервных связей имеются существенные различия и определенная иерархия. Общее родовое понятие временной нервной связи включает в себя множество видовых частных форм. То же самое следует сказать и об ассоциации.' Это вполне естественно. Многообразные частные виды условного рефлекса складываются из большого числа частных видов временных нервных связей и частных видов ассоциаций. Изложенное здесь расчленение понятия условного рефлекса на ассоциацию и временную нервную связь имеет существенное значение в принципиальном отношении. Дело заключается в том, что формирование как временной нервной связи, так и ассоциации подчиняется не только общим закономерностям, присущим формированию условного рефлекса, но и специфическим, одни из которых распространяются только на ассоциацию, другие — только на временную нервную связь. В этом специфическом отношении ассоциации формируются по закономерностям психологическим, а временные нервные связи — по физиологическим. Если законы формирования временной нервной связи известны, то, изучая законы формирования ассоциаций, нет необходимости специально исследовать, как формируются при этом временные нервные связи. Различные законы формирования ассоциа- 126 ций накладываются на более общие законы формирования временных нервных связей30. Поэтому психологу, если он может опереться на достоверные положения, добытые физиологами, нет необходимости специально изучать органическую форму взаимодействия— он может пользоваться уже готовыми знаниями. Для психологии специальное значение имеют не те детали теории образования временной нервной связи, которые необходимы для физиологического исследования, а общие суммарные выводы, достаточные для того, чтобы понять физиологическое звено, опосредствующее психические процессы образования ассоциаций. Таким образом, конкретное взаимодействие живой системы с окружающим, как уже неоднократно подчеркивалось, осуществляется не прямо, не непосредственно, а путем очень сложной системы различного рода переходящих друг в друга взаимоотношений. Органические продукты взаимодействия элементов нервной ткани переходят в органические процессы взаимодействия. Эти процессы в свою очередь вливаются в двоякого рода продукты: с одной стороны, в продукт психический (функциональная система временных нервных связей, переходящая затем в психический процесс, в специфическое для субъекта ответное действие по отношению к воздействующему на него объекту); с другой стороны,— к изменению структуры вещества, например к замыканию временной нервной связи, обеспечивающей в дальнейшем уже прямое специфическое для субъекта ответное действие на данное воздействие объекта. Нельзя думать, что корковый анализ и синтез раздражителей изначально осуществляются только уже имеющимися в мозгу образованиями нервной ткани. Корковый анализ и синтез раздражителей всегда являются вместе с тем продуктами психического взаимодействия, они постоянно направляются взаимодействием субъекта и объекта. Это же самое следует сказать и относительно более элементарных форм анализа и синтеза, осуществляемых рецепторами. Мнение, что нервные структуры Здесь важно не упускать из виду различия между единичными конкретными явлениями и отражающими их сущность общими абстрактными законами. Отличающиеся одна от другой ассоциации, конечно, предполагают конкретно различные временные нервные свизи. Однако тогда, когда формирование данных различных ассоциаций протекает по разным закономерностям, формирование соответствующих им конкретно различных временных нервных свизей может подчиняться одному и тому же закону. Аналогичная картина возникает, скажем, при изучении падения тел в воздушном пространстве. Закон тяготения в равной мере распространяется на любое падающее тело, однако скорость и траектория падения различных тел будет разной в зависимости от плотности и формы этих тел, определяющих собой различное сопротивление воздушной среды. Изучая скольжение тел в воздушном пространстве, нет никакой необходимости каждый раз устанавливать закон тяготения и проверять, действует ли он на эти тела и как проявляется его действие. 127 способны самостоятельно осуществлять анализ и синтез раздражителей, основано на том, что упускается из виду филогенетическое и онтогенетическое развитие живой системы, в котором продукты психического взаимодействия, закрепленные соответствующими им структурными преобразованиями организма, перестают быть, собственно, развернутыми психическими событиями, они редуцируются и осуществляются уже на подчиненном психическому уровне взаимодействия. Поэтому нервная ткань в определенных пределах оказывается способной к относительно самостоятельному анализу и синтезу раздражителей и к переводу физиологического процесса путем соответствующих обратных преобразований в акт специфического для живой системы взаимодействия с окружающим. Но все это, повторяю,— филогенетический или онтогенетический продукт психического взаимодействия. За психическим остается теперь как бы творческая роль. А все, что было им достигнуто и в нужной мере закреплено, осуществляется в одном из моментов взаимодействия уже на уровне подчиненной психическому формы. Такое взаимодействие живой системы с окружающим, где психический момент оказывается редуцированным, осуществляется самостоятельно, конечно, лишь в ряде частных случаев, например в случае безусловнорефлекторной или сложнорефлекторной деятельности, протекающей по типу безусловного рефлекса. Во всех других случаях оно выступает лишь как некоторый момент уже не редуцированного, а полного цикла психического взаимодействия. Известно, что мозг составляет центральное звено системы филогенетически высокоразвитого субъекта. С некоторыми оговорками и допущениями, условно, для упрощения рассуждений, мы могли бы отождествить субъект с конструкцией мозга. Но даже при таком допущении нам бы не удалось свести психику как материальную структуру к органическому. Мозг, как и всякий конкретный предмет, обладает бесчисленным количеством свойств, и эти свойства исследуются разными науками. Те свойства мозга, которые возникают благодаря взаимодействию субъекта с объектом, недоступны физиологическим исследованиям, их изучение нуждается в исследованиях психологических. Если мы будем утверждать, что психическое есть функция мозга, то это еще далеко не означает, что эта функция может быть раскрыта физиологией нервной системы и объяснена полностью ее законами31. Аналогичные явления можно обнаружить и в объекте, если мы будем рассматривать его не изолированно, а во взаимодействии с субъектом. Переструктурирование объекта, возникающее в ходе такого взаимодействия, также не всецело определяется законами, присущими самой природе объекта. Например, кусок пластилина «сам по себе» никогда не превращается в бюст — это возможно только в руках скульптора. Общий «узор» складывающейся структуры объекта является некоторым аналогом струк- 128 Физиологические законы простираются только на внутри-компонентные события в системе субъекта — объекта. Грубо говоря, если мы будем исходить из того, что физиологическая функция нервной ткани мозга — возбуждение и торможение, а законы, которым подчиняется эта функция, — это законы высшей нервной деятельности — иррадиация и концентрация нервных процессов и их взаимная индукция, то смело можно сказать, что законы эти никак не могут быть распространены на процессы взаимодействия субъекта с объектом. Психика как материальная структура, являясь продуктом не только органического, но и психического взаимодействий, не может быть понята, исходя только из физиологических законов, а это означает, что она не может быть отнесена всецело к событиям органическим. Кратко резюмируя сказанное, отметим следующее. Анализ места психического в иерархии взаимодействий показывает, что формой, примыкающей к психическому «снизу», является органическое взаимодействие, а «сверху» (на стадии человека) —социальное. Психическое в отношении к органическому выступает как строго закономерная последовательность ряда органических процессов, каждый из которых протекает по законам физиологическим, но последовательность внутри комплекса этих процессов, их функциональная система подчинена законам психологии. Первичность органического не абсолютна. Психическое оказывает обратное влияние на органическое. Поэтому ряд продуктов органического взаимодействия необходимо рассматривать как следствие психического. Психическое не является вершиной форм взаимодействия. Система субъект — объект сама выступает в качестве компонента взаимодействия по отношению к вышестоящей форме. В принципе отношение психического к вышестоящей форме взаимодействия строится на общих основаниях отношения компонента к системе; оно аналогично только что описанному отношению органического к психическому. Социальное всегда остается по отношению к психическому ведущей формой, оно направляет развитие психического сверху, преобразует, перестраивает его сообразно своим собственным особенностям. Вместе с тем оно и опосредствуется психическим, и испытывает на себе его влияние. туриых изменений, происходящих в субъекте. Именно такое явление и используется в кибернетических устройствах с целью кодирования информации. Вместе с тем важно отметить, что по качеству структурные преобразования объекта, о которых идет речь, безусловно, отличны от соответствующих структурных преобразований субъекта. Качественное различие этих структур исчезает лишь тогда, когда в роли объекта выступает второй субъект, что происходит, например, при беседе двух людей. 5 Я А. Пономарев 129 Психическое в том смысле, в котором мы здесь о нем говорим, есть абстрактно выделенное взаимодействие. Оно не тождественно конкретному взаимодействию живых систем с окружающим. Такое взаимодействие бесконечно многообразно. Поэтому психология не подменяет собой науки о человеке. Психология изучает человека лишь как систему, способную к сигнальному взаимодействию, рассматривая лишь то свойство человека, которое мы называем субъектом. Предметом психологического исследования являются формы и закономерности сигнальной связи — взаимодействия субъекта с объектом. Мы видим, что все упомянутые здесь уровни взаимодействия представляют собой неразрывную цепь, в которой высшая часть нижеследующего звена обязательно является низшей частью вышеследующего звена. События высших сфер взаимодействия немыслимы, если цепь оказывается порванной в каком-либо месте. Работа вышеследующего звена опосредствуется всей цепью. Но как это хорошо известно, высшее звено после своего возникновения постепенно занимает доминирующее место во всей цепи, подчиняет себе работу всех нижележащих звеньев, как бы организует, направляет ее. Как уже говорилось, каждое звено подчиняется не только общим для всей цепи закономерностям, но и своим специфическим, только ему присущим законам. Указанные звенья поэтому и представляют предметы различных наук, и вместе с тем эти различные науки должны взаимно обеспечивать друг друга необходимыми для любых смежных наук данными. Это необходимо хотя бы по той причине, что взаимодействие компонентов в одной форме протекает под решающим воздействием того ряда взаимодействия, в которое включены эти же самые компоненты как в сторону «вышележащую», так и в сторону «нижележащую». Результаты взаимодействия в каждой отдельно взятой сфере, становясь новыми условиями взаимодействия той же формы, испытывают на себе в то же время влияние взаимодействия в смежных формах. Так что общий комплекс условий взаимодействий в данной форме выходит за ее пределы и опосредствуется влияниями смежных форм. События внутри одной формы взаимодействия выступают, таким образом, лишь как одно из условий повторного процесса взаимодействия в той же форме. Полный же комплекс условий, необходимых для протекания такого повторного процесса, не остается продуктом только одной формы взаимодействия, а является совокупным результатом взаимодействия, протекающего и в смежных формах. Человек намечает себе задачу, решение которой должно составить новое условие для осуществления его общих замыслов. Задача решается, и тем самым новое условие, казалось бы, уже наличествует. Однако всегда ли это решение тождественно поставленной цели? Если бы это было так, жизнь человека уподоблялась бы плавному потоку по хорошо промытому руслу, 130 без всяких неожиданностей. В действительности происходит иначе. Поступок человека деформируется соответственно закономерностями социальных отношений, в которые он неминуемо включается. И, выступая затем в качестве нового условия поведения человека, он несет в себе иногда совершенно новый оттенок. Аналогичную картину видим мы и в другом направлении. Объем запоминаемого материала за определенный отрезок времени (при определенном способе заучивания) имеет строго очерченные границы. Здесь в наиболее резкой форме обнаруживаются постоянно действующие законы работы головного мозга. Результат заучивания есть одновременно и продукт психического процесса, т. е. продукт действия субъекта в отношении задачи (заучиваемого материала), и продукт органического процесса, т. е. продукт взаимодействия элементов нервной ткани. Психическое взаимодействие и здесь определенным образом деформируется смежной, в данном случае нижележащей, подчиненной сферой взаимодействия. Поэтому в сфере психического взаимодействия обнаруживается постоянный эффект своего рода «приспособления» к особенностям протекания событий как в сфере общественных отношений, так и в сфере органического взаимодействия. Это явление обычно находит свое выражение в двух формах: во-первых, в форме сознательного учета обстоятельств при выборе наиболее соответствующего способа действия, как бы рассчитанного на внесение поправки при деформации прямого эффекта смежными формами взаимодействия; во-вторых, в форме неосознаваемого прилаживания, приноравливания. Значит, если мы условливаемся рассматривать психическое как непрерывно развивающийся ход событий, мы должны учитывать, что эта непрерывность слагается из прерывностей. Абстрагируясь от явлений смежных сфер, мы можем изучать специфические ^коны психического взаимодействия, но такая абстракция возможна лишь при условии конкретного знания положения вещей, иначе мы столкнемся с опасностью потери реальности. Таким образом, процесс взаимодействия субъекта с объектом приводит к возникновению двоякого рода продуктов, выражающихся в видоизменениях как субъекта, так и объекта. На полюсе субъекта происходит преобразование структур организма, регулирующих действия субъекта в ходе его взаимодействия с объектом. Это преобразование фиксирует собой воздействия, оказанные на субъект объектом, и сам способ взаимодействия. На полюсе объекта в эквивалентной мере происходят изменения структуры объекта, фиксирующие собой соответствующие воздействия субъекта. Анализ обоих видов упомянутых продуктов, рассматриваемых как продукты психического взаимодействия, следует отно- 131 сить к предмету психологического исследования. Такое отнесение не ограничивается, конечно, теми случаями, когда объект в своем конкретном воплощении оказывается человеком, т. е. когда взаимодействие сводится, например, к беседе двух людей. Это отнесение распространяется на все специфические для субъекта виды его взаимодействия с объектом, иначе говоря, в качестве объекта может выступать любой предмет или явление действительности (точнее — их свойства), с которыми на сегодняшний день субъект способен вступать в специфическое для себя взаимодействие. Естественно, что наиболее интересны для психологии человека формы психических продуктов на полюсе объекта, содержащиеся в производстве и производственных отношениях людей, в науке и технике, искусстве и различных видах межличностных взаимоотношений людей. При этом необходимо еще раз специально подчеркнуть, что ни развитие промышленности, ни развитие науки, искусства и т. п. не могут быть, конечно, объяснены только психологическими законами. Это развитие идет не вопреки таким законам, наоборот, оно полностью соответствует им, но вместе с тем оно является и продуктом качественно особых процессов — процессов социального взаимодействия, а потому и подчиняется социальным законам. Действие социальных законов в данном плане определяет и саму форму законов психологических. Вместе с тем социальные законы в данном плане как бы вбирают в себя законы психологические, но не исчерпываются ими. Поэтому сводить законы социальные к законам психологическим было бы глубочайшей ошибкой. Понять психику субъекта вне анализа его взаимодействия с объектом, вне анализа продуктов объективного полюса этого взаимодействия — невозможно. Принцип взаимодействия субъекта с объектом определяет, таким образом, и основной метод психологических исследований. Вычленяя в процессе психического взаимодействия функцию субъекта, мы получаем то, что в психологии обычно принято называть психическим действием. Всякое действие направлено на решение какой-либо задачи или ее отдельного звена. Совокупность психических действий, каждое из которых решает различные звенья общей, побуждающей данное взаимодействие задачи, и есть то, что принято называть психической деятельностью. Психическая деятельность есть, таким образом, функция субъекта в его взаимодействии с объектом, определяемая особенностью задач, побуждающих взаимодействие. Психическая деятельность на стадии человека — специфизическая для субъекта связь с объектом, опосредствующая, регулирующая и контролирующая взаимоотношения между организмом и средой, с одной стороны, и взаимоотношения личности с совокупностью окружающих человека общественных отношений, с другой. 132 Понятие «деятельность» не есть, конечно, как это уже упоминалось, собственно психологическое понятие. Деятельность— понятие, отображающее конкретное явление, потому и количество возможных аспектов исследования деятельности в принципе неограничено. Так же как человек во всей его конкретной полноте не может быть предметом психологического исследования, так же и его деятельность далеко выходит за сферу исследования психологической науки. Психология изучает человека как субъект. В соответствии с этим в деятельности человека должна быть выделена та сторона, которая отвечала бы особенностям, свойствам человека как субъекта. Иначе говоря, обращаясь к исследованию процессуальной стороны взаимодействия субъекта с объектом, мы должны выделить тот процесс взаимодействия, продуктом которого оказывается свойство человека, дающее право рассматривать его именно как субъект. Видимо, функция субъекта в этом взаимодействии и есть психическая деятельность. Она представляет собой, таким образом, абстракцию, произведенную от всего многообразия конкретных форм деятельности. Реально она возможна лишь в какой-либо конкретной деятельности. Вне конкретных форм, т. е. «в чистом виде», психическая деятельность не существует. При экспериментальном анализе психической деятельности мы всегда имеем дело с какой-либо конкретной деятельностью. Однако специфика психологического анализа заставляет нас выдвинуть на передний план исследования не те индивидуальные особенности, которые присущи данной конкретности, а ее психологические особенности.
<< | >>
Источник: Я. А. ПОНОМАРЕВ. В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности. В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий.. 1976

Еще по теме Динамика понимания природы психического и предмета психологии:

  1. Предмет и объекты психологии, основные формы психических явлений
  2. § 1. Перспективы, связанные с научным пониманием генетической природы ответов-реакций
  3. 4.2. ПРОБЛЕМА КОРРЕКЦИИ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ
  4. §1 Общее в понимании предмета опыта мистической интуиции в русском интуитивизме и в даосско-буддийских учениях
  5. Предмет, задачи и структура педагогической психологии
  6. Тема 8.3. Природа и психология социально-политических конфликтов и кризисов
  7. 1.4. Психология управления персоналом: ее объект и предмет
  8. §1. ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ ПСИХОЛОГИИ ТРУДА
  9. 1.2. Превентивная психология: предмет, специфика, область применения
  10. Глава 1 Предмет и задачи детской психологии
  11. Глава 1 ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ, ЕЕ ЗАДАЧИ И МЕТОДЫ
  12. ГЛАВА 1. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ КАК ПРЕДМЕТ ИЗУЧЕНИЯ
  13. Глава III ПСИХОЛОГИЯ Ф. ЮКОНА и ЗАВЕРШЕНИЕ ЭТАПА РАЗВИТИЯ ПСИХОЛОГИИ В РАМКАХ УЧЕНИЯ О ДУШЕ
  14. Палагина Н. Н.. Психология развития и возрастная психология: учебное пособие для вузов., 2005
  15. Я. А. ПОНОМАРЕВ. В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности. В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий., 1976
  16. 9.1. Психология индивида и психология национальной общности
  17. Ольшанский Д. В.. Психология масс. — СПб.: Питер. — 368 с. — (Серия «Мастера психологии»)., 2002
  18. Грядущее понимание