<<
>>

Развитие демократической культуры

  Тема демократической культуры ставит в центр внимания взаимосвязь между функциональностью или эффективностью новых демократических правительств и их легитимностью — иными словами, степенью веры элит и общественности в ценность демократической системы.
Даймонд, Линц и Липсет, обсуждавшие эту взаимосвязь в довольно пессимистическом ключе, считали, что первопричиной нестабильности как демократических, так и иных режимов в третьем мире было «сочетание и взаимодействие низкой легитимности и низкой эффективности». Режимы начинают свое существование, обладая низкой степенью легитимности, и поэтому им трудно быть эффективными, а режимы, «которые не показывают эффективности, особенно в плане экономического роста, как правило, остаются легитимными в весьма низкой степени»54. Новые демократии, по сути, попадают в заколдованный круг: без легитимности они не могут стать эффективными; без эффективности не могут обрести легитимность.

Насколько оправдана столь пессимистическая гипотеза?

Неспособность новых демократических режимов решить давние и тяжкие контекстуальные проблемы не обязательно означает крах этих режимов. Легитимность авторитарных режимов (включая, в конце концов, и коммунистические) рано или поздно начинала основываться почти исключительно на их функциональности. Легитимность демократических — конечно, отчасти тоже опирается на функциональность, но кроме того — еще и на процессы и процедуры. Легитимность отдельных правителей или правительств может зависеть от того, что они в состоянии сделать;

легитимность режиму придают электоральные процессы, в результате которых формируются правительства, функциональная легитимность играет некоторую роль при демократических режимах, но нигде она даже вполовину не бывает так важна, как при режимах автократических, и по сравнению с процедурной легитимностью имеет второстепенное значение.

Будет новая демократия жить или нет, в первую очередь определяется не остротой проблем, с которыми она сталкивается, и не ее способностью решить эти проблемы. Эго зависит от способа, каким политические лидеры реагируют на свою неспособность решить проблемы, стоящие перед страной.

В прошлом демократические режимы, имевшие дело с чрезвычайно тяжелыми контекстуальными проблемами, выживали. Как подчеркивали Линц и Степан, утверждение, что экономический кризис непременно гибелен для демократических .режимов, опровергнут европейским опьном 1930-х гг. Демократические системы пережили Великую депрессию во всех странах кроме Германии и Австрии, в том числе в странах, испытавших гораздо большие экономические трудности, чем эти последние. Они выжили, по словам Эккарта Зиммермана, благодаря «способности лидеров различных групп объединяться, создавать новые коалиции, иногда на базе переоформления старых (как в Бельгии), и затем вместе приходить к решению, как управлять экономикой». Точно так же новые демократические режимы в Колумбии и Венесуэле в 1960-е гг. выдержали испытания, ничуть не менее тяжкие, чем те, с которыми позднее столкнулись демократии третьей волны. Урок, который можно извлечь из данных случаев, как точно сформулировал Роберт Дике, заключается в том, что «политическая инженерия в значительной степени может восполнить недостаток более детерминистских экономических и социологических условий демократии в государствах третьего мира»55.

Стабильность демократических режимов зависит, во-первых, от способности основных политических элит — партийных, военных, деловых лидеров — вместе работать, чтобы справиться с проблемами, стоящими перед их обществом, и не использовать их для получения собственной сиюминутной материальной или

политической выгоды. Новые демократические режимы не могли избавить и не избавили свои страны от давно развернувшегося там терроризма и повстанческих движений. Решающее значение для стабильности имело то, как политические элиты и общественность реагировали на эту ситуацию.

В 1960-е гг. элиты Колумбии и Венесуэлы сотрудничали в попытке справиться с ней. Похожее развитие событий имело место и в демократических государствах третьей волны. Испания, например, столкнулась с давней проблемой терроризма баскских экстремистов. Но ни одна политическая партия не попыталась воспользоваться этой темой, чтобы «делегитимировать демократический режим... ни одна партия не обвиняла власти в том, что они сами создали эту проблему. Ни одна партия не заявляла, что с ней было бы легче справиться не при демократическом режиме». И в Перу опыт показал, что «партизанское движение может объединить ключевых политических акторов вокруг демократии как единственной альтернативы гражданской войне»56.

Во-вторых, стабильность демократии зависит от способности общественности видеть разницу между режимом и правительством или правителями. Так, например, в 1983 г., через двадцать пять лет после установления в Венесуэле демократического режима второй волны, общественное мнение там было довольно сильно разочаровано в эффективности выборных правителей Венесуэлы, но не в системе их избрания. Несмотря на недовольство правительством, сообщалось в одном исследовании, «ничто не указывает на такое же недовольство методом избрания правительства». Хотя значительная часть венесуэльцев (34,2%) полагала, что при такой ситуации в стране переворот был бы оправдан, лишь около 15% выступали за какую-то конкретную альтернативу демократическому режиму. Меньшее число людей, чем в 1973 г., считало, что правительству было бы лучше без политиков и что политики равнодушны к проблемам страны. В 1983 г. «венесуэльцы были по-прежнему весьма расположены в пользу способа, каким их правительства приходили к власти, сильнее недовольны тем, что они делали, получив власть, и убеждены, что всеобщее избирательное право — единственное средство исправить положе-

ние»57. В целом, невзирая на неизменную неспособность выборных правительств эффективно справляться со стоящими перед страной проблемами, венесуэльцы в 1983 г.

были сильнее привержены демократии, чем в 1973-м.

После 1983 г. экономические проблемы Венесуэлы в течение шести лет обострялись, главным образом из- за снижения цен на нефть. В 1989 г. экономический кризис создал ситуацию, «когда ожидания остались теми же, а способность правительства отвечать им понизилась». И все-таки это не представляло угрозы демократии:

«Высокий уровень фрустрации канализируется не в нелегальный, сопряженный с насилием политический активизм, а, скорее, в легальные, мирные системосохраняющие механизмы и процессы. Мы видим, что средний и низший классы Венесуэлы преимущественно избирают четыре способа психологически справиться с кризисом, с которым они столкнулись: легальный протест, адаптация, смирение или эмиграция»58.

Разница между поддержкой демократии и поддержкой правительств, формирующихся в результате демократических выборов, была заметна и в Испании. С 1978 по 1984 г. там «поддержка демократического режима постепенно перестала быть связана с удовлетворением от того, что считается практической эффективностью демократии»59. В последние годы режима Франко уровень безработицы в Испании был одним из самых низких в Европе (в среднем 3%), а показатель экономического роста — одним из самых высоких в мире (в среднем около 7%). В первые годы демократии (конец 1970-х — начало 1980-х гг.) безработица выросла до 20%, а экономический рост стал меньше 2%. Степень уверенности в способности демократии решить эти проблемы бывала различной. В 1978 г. 68% общества считало, что демократия позволит решить проблемы, стоящие перед страной. В 1980 и 1981 гг. относительное большинство считало, что она их решить не может. Однако в конце 1982 и в 1983 гг. значительное большинство общества (55% и 60%) вновь обрело уверенность в способности демократии справиться с проблемами Испании. И несмотря на все эти колебания общественного мнения, степень поддержки демократии оставалась неизменно высокой и даже возросла. В 1978 г. 77% испанского общества полагало, что демократия — наилучшая политическая система для Испании.

В 1980 г. эта цифра несколько снизилась до 69%, но в 1981 г. выросла до 81%, а в 1983 г. - до 85%60.

Как согласовать такую неизменно широкую поддержку демократии как политической системы со столь сильно меняющейся степенью уверенности в способности демократических правительств справляться с проблемами? Ответ дает, конечно, электоральный цикл. В 1978 г. избиратели еще верили в новое правительство Суареса. В 1980 и 1981 гг., в обстановке обостряющихся экономических трудностей, они потеряли веру в это правительство, а в 1982 г. привели к власти Фелипе Гонсалеса и социалистов. В результате уверенность в способности демократии решить проблемы Испании резко возросла. Таким образом, испанские избиратели, так же как и венесуэльские, отделяли поддержку демократии как политической системы от оценки эффективности действий партии, стоящей у власти. Подобное разграничение имеет решающее значение для функционирования демократии.

При некоторых обстоятельствах ностальгия по авторитаризму, по всей видимости, могла подготовить почву для «медленной смерти» демократического режима и перехода власти снова к военным или другим авторитарным силам61. Однако ностальгия — это все- таки чувство, а не движение. Чаще она являлась лишним свидетельством существующей в обществе тенденции проводить различие между правителями и режимами. Граждане Испании, Португалии, Бразилии и Перу видели во Франко, Каэтану, Гейзеле и Веласко эффективных правителей, но при этом в подавляющем большинстве поддерживали демократию как лучшую систему правления.

Разочарование в демократических правителях и ностальгия по авторитарным по сути представляли собой первый шаг в процессе консолидации демократического строя и были признаком того, что элиты и общество спускаются с головокружительных и эфемерных «высот» демократизации в грязные и труднопроходимые «низины» демократии. Они начинали понимать, что демократия основывается на исходной посылке, что правительство может оказаться неудачным и потому должны существовать институционализированные способы заменить его.

Демократия не означает непременного решения проблем; она означает возможность смещения правителей; суть демократического поведения в том, чтобы делать второе, поскольку невозможно сделать первое. Разочарование и следующее в итоге понижение планки ожиданий — основа демократической стабильности. Демократии консолидируются, когда люди усваивают, что демократия есть решение проблемы тирании, но вовсе не обязательно каких-либо еще проблем.

Яркая черта первых пятнадцати лет третьей волны — фактическое отсутствие крупных антидемократических движений в новых демократических государствах. Группы, представляющие собой пережитки авторитаризма (как консервативные, так и экстремистские), существовали во многих странах. В некоторых появилась ностальгия по авторитаризму. Энтузиазм в отношении демократии, участие в электоральной политике, популярность демократических лидеров — все это значительно ослабло. И тем не менее, в первые пятнадцать лет третьей волны ни в одной стране не возникло крупномасштабного, массового политического движения, оспаривающего легитимность нового демократического режима и предлагающего откровенно авторитарную альтернативу ему. По крайней мере в тех странах, которые перешли к демократии в самом начале третьей волны, очевидно, господствовал консенсус относительно желательности демократической системы. В Испании, как указывалось выше, во время пяти опросов общественного мнения, проводившихся с 1977 по 1983 г., значительное большинство общества признало, что демократия является наилучшей политической системой для такой страны, как у них. «База поддержки у демократического режима, — делался вывод в одном исследовании, — гораздо более разнородная — шире и неопределеннее, — чем у эксклюзионного режима, предшествовавшего ему. Демократический режим менее тесно связан с особыми интересами; в этом отношении он обладает сравнительной автоно-

мией». Демократия пользовалась широкой поддержкой не только в Испании. В Перу, например, граждане Лимы в ходе четырех опросов, проведенных за период' 1982—1988 гг., высказывались в пользу демократии большинством от 66% до 88%, а во время всенародного опроса общественного мнения в 1988 г. 75% опрошенных назвали демократию наиболее желательной системой для их страны62. Есть более отрывочные данные, свидетельствующие о такой же степени поддержки демократии и в других странах третьей волны.

Столь широкий консенсус в пользу демократии в странах третьей волны непосредственно после смены режима довольно заметно контрастирует со сравнительно медленным ростом поддержки демократии, связанных с демократией ценностей и настроений в Германии и Японии после Второй мировой войны. В начале 1950-х гг. свыше трети западных немцев заявляли, что поддержали бы попытку новой нацистской партии захватить власть или отнеслись бы к ней равнодушно, и чуть меньше трети высказывались за реставрацию монархии. Когда их попросили определить, в какой период Германия жила лучше всего, 45% назвали эпоху империи до 1914 г., 42% — третий рейх, 7% — Веймарскую республику и 2% — новую Федеративную Республику. Количество сторонников Федеративной Республики выросло до 42% в 1959 г. и до 81% в 1970 г. В 1953 г. 50% западногерманского общества считало демократию наилучшей формой правления для Германии; в 1972 г. — 90%. Таким образом, процесс роста поддержки демократии и сопутствующих ей настроений доверия и гражданской компетентности протекал там медленно, в течение двух десятилетий63. Приблизительно такой же переход общественного мнения на более продемократическую позицию совершался в 1950—1960-е гг. в Японии еще медленнее и менее полно.

Почему же в Испании и Перу консенсус в пользу демократии возник почти мгновенно после гибели диктатур, а создание такого же консенсуса после краха авторитаризма в Германии и Японии заняло два десятка лет? В последних двух странах речь в какой-то степени шла об изменении мнений, но в гораздо большей степени — о смене поколений. Те, кто был моложе,

лучше образован, были и более продемократически настроены. Поддержка демократии в Германии стала почти единодушной, когда западногерманское общество стало состоять из людей, получивших образование и живших всю свою сознательную жизнь в Федеративной Республике64. В Испании же и Перу широкая поддержка, которой пользовалась демократия вскоре после установления демократического режима, означала либо то, что такая же широкая поддержка ее существовала и при авторитарном режиме, либо то, что люди, до перехода к демократии поддерживавшие авторитаризм или по крайней мере смирившиеся с ним, после такого перехода очень быстро изменили свое мнение. Ни то ни другое ничего хорошего для демократии в себе не заключает. Если верно первое, значит, авторитарные режимы существовали в этих обществах и при том, что подавляющее большинство выступало за демократию. Если верно второе, то люди, так быстро вставшие на продемократическую позицию после перехода к демократии, при соответствующих обстоятельствах могут с той же быстротой повернуть и в антидемократическом направлении. В Еермании и Японии процесс создания широкой базы демократии был результатом смены поколений и потому, по всей вероятности, не мог в ближайшем будущем обратиться вспять. В Испании и Перу это, очевидно, результат перемены мнений, и потому там скорее возможен быстрый поворот в обратную сторону.

<< | >>
Источник: Хантингтон С.. Третья волна. Демократизация в конце XX века. 2003

Еще по теме Развитие демократической культуры:

  1. Тема 7.2. Традиционная, автократическая и демократическая политические культуры
  2. Глава 7 Причинно-следственная связь между демократическими ценностями и демократическими институтами: теоретические аспекты
  3. Причинно-следственная связь между демократическими ценностями и демократическими институтами: эмпирический анализ
  4. Закономерности развития культуры
  5. Становление и развитие первобытной культуры
  6. 5.8. Муниципальное управление развитием физической культуры и спорта
  7. Дискуссия.Альтернативы развития российской политической культуры
  8. Потребности и их роль в развитии культуры
  9. Посткулътура: итог развития культуры в XX в.
  10. 1.2.11. Тенденции развития культуры в условиях глобализации
  11. Долговременные закономерности развития культуры России
  12. Развитие управленческого звена и корпоративная культура