<<
>>

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

1 Дорогой мой друг, в предыдущем письме я пытался показать, как ошибались те, кто думал, что Германии достаточно будет развить у себя обширную обрабатывающую промышленность, чтобы занять в мире такое же первенствующее место, какое заняла Англия.
В действительности оказалось, что развития крупной промышленности и искусного завоевания рынков еще недостаточно. Не говоря о других причинах, уже вследствие того, что Германия не проявила ни того подъема самобытности в народе, ни того творчества, какие проявила Англия благодаря совершенной ею революции 1648—1688 года, она могла только догнать Англию, Францию и Бельгию в фабричном производстве, но не могла превзойти их. Между тем Англия, обновленная революциею, в продолжение полутораста лет превосходила всех своих соседей именно в творческом развитии, чем и создала в то время главную свою силу. Этого, конечно, не могли не замечать в самой Германии. Но вместо того, чтобы доискаться до причин такой разницы и критически отнестись к своей цели, значительное число германских общественных деятелей и мыслителей ударилось в завоевательный империализм. Содействуя развитию своей крупной промышленности и торговли, они в то же время усердно разрабатывали и распространяли в той или другой форме мысли Фридриха II насчет необходимости для Германии завоеваний и бесполезности всякого «зазрения совести» в этом деле60. «Большому кораблю, — говорили они, — большое плаванье!» Эти завоевательные стремления и порожденные ими течения мысли, очевидно, обессиливали умственный подъем, несомненно совершавшийся в Германии. И в результате, жалкое наследие прусской истории Фридриха и Бисмарка, разработанное всякими Трейчке, Бернгарди и Бюловыми, привело Германию к теперешней войне и к настоящему ее безвыходному положению. Уже бурская война обнаружила, как дорого обходятся теперь завоевания. Война же последних двух лет доказала, что при современном международном характере научных знаний завоевания не только обходятся слишком дорого, но что даже тогда, когда удается завоевать что-нибудь внезапным натиском, удержать захваченное бывает очень трудно.
Времена Римской империи прошли безвозвратно, и в истории наступают новые времена: скорее времена отказа от прежних завоеваний, чем новых захватов. Вместе с тем руководители общественной мысли в Германии впали в другую крупную ошибку — общую им, надо сказать, с большинством экономистов. Они не замечали, что путь, по которому шла Англия, стал уже ложным для нашего времени. Обогащалась Англия (т. е. ее высшее и среднее сословия) главным образом тем, что в ней быстро развивалась промышленность и возрастал вывоз ее произведений за границу. Этим путем накоплялись капиталы; земледелие же падало и площадь посевов сокращалась (причем в количестве разводимого скота не было соответственного приращения), и страна дошла до того, что больше половины всей земли, удобной для земледелия, оставалась необработанной (6 500 000 десятин из 12 000 000); так что за последние годы перед войной две трети нужного хлеба, мяса и овощей привозились из-за границы. При этом заметьте, что густота населения в Англии гораздо меньше, чем, например, в промышленной Бельгии, где народ выращивал перед войной почти девять десятых своей пищи и вывозил значительное количество продуктов земледелия. Уже лет тридцать тому назад, во время тяжелого промышленного кризиса 80-х годов, я указывал на невозможность строить благосостояние Англии на таком зыбком фундаменте1. Все образованные страны, — писал я, — развивают у себя крупную промышленность, и между всеми ими идет острая борьба из-за рынков. Вследствие этого громадные барыши, получавшиеся Англиею от вывозной торговли, уже исчезают. Даже ее колония, Индия, несмотря на все меры, принятые, чтобы помешать развитию в ней промышленности, является теперь соперницей Англии в продаже мануфактурного товара на Восток. Наступает пора, когда Англия, как и все другие страны, должна будет озаботиться о согласованном производстве у себя дома как мануфактурных товаров, так и своей пищи и о создании у себя достаточных домашних потребителей для значительной части своих мануфактурных товаров.
Война настолько подтвердила эти взгляды, что теперь их признают почти все в самой Англии. Но тогда мне отвечали обычными утверждениями, ходячими со времен Жана-Батиста Сэя. «Между странами, — говорили мне, — как и между людьми, нужно разделение труда. Одни страны самою природою предназначены, чтобы быть руководителями человечества, а другие должны довольствоваться подчиненною ролью: они должны снабжать более развитые страны пищею и сырьем». В Германии то же самое повторяли неустанно даже писатели гораздо более передовые, чем экономисты из школы Ж.-Б. Сэя. И они не замечали, что, проповедуя развитие капитализма при помощи такого «разделения труда» между нациями, они неизбежно должны были прийти к оправданию империализма; а империализм должен был привести Германию к столкновению с остальным образованным миром. Кроме того — за немногими, редкими исключениями, — они не замечали, что в жизни народов, особенно во Франции и в Соединенных Штатах, уже намечался новый тип более равномерного обогащения страны и более целесообразного применения всех ее сил. В этом новом типе развития народ направляет свои усилия к тому, чтобы в одинаковой мере развивать у себя промышленность и земледелие, крупную промышленность и мелкое производство, поддерживаемое кооперацией. Обрабатывающая промышленность работает в таком случае не столько для вывоза, сколько, прежде всего, для снабжения своего населения всем тем, что ему нужно при растущем спросе на удобства жизни и на удовлетворение потребностей высшего порядка. Образование и творческие силы страны одинаково идут на помощь крупной промышленности (там, где она необходима для успеха самого производства, а не для усиления барышей) и искусному мастерству; они помогают хлебопашцу и огороднику или садоводу, морской торговле дальнего плавания и внутреннему обмену, умственному развитию больших городов и степной деревни. Словом, вырабатывается, несмотря на множество препятствий, новый тип развития народов. Вот об этом типе мне хочется побеседовать с вами, тем более что, судя по всему, России предстоит идти именно по этому пути, а вовсе не по пути капиталистического империализма.
А так как по этому новому пути определеннее других идут Соединенные Штаты, то всего лучше будет пойс- нить мою мысль примерами из их жизни. 2 Было время, когда поклонники «концентрации капитала», возводившие это явление во всеобщий «закон» хозяйственного развития, с восторгом указывали на появление «мамонтовых хозяйств» (Mammouth Farms) в западных, степных, штатах Северной Америки и рядом с ними на всеобщую задолженность мелких крестьянских хозяйств в восточных штатах. Им уже мерещилось государственное земледелие, с его «армиями труда», о которых писали в сороковых годах французские государственные коммунисты (Кабэ, Леру и др.) и их немецкие последователи. Действительно, было время, когда казалось, что громадные хозяйства станут преобладающею формою американского земледелия. Все иллюстрированные журналы давали тогда фотографии работ на «мамонтовых фермах», и я живо помню эти картины. Перед вами — беспредельные степи, без всяких следов жилья. По ним движутся шеренги плугов, запряженных крепкими лошадьми, а за ними рядовые сеялки. Затем, осенью, те же степи уже покрыты густою, рослою пшеницею. По ним движутся жатки-сноповязалки. Позади их — вереница высоко нагруженных телег везет снопы к паровой молотилке, установленной тут же, в поле; тогда как другая вереница тянется от молотилки и увозит мешки с зерном, чтобы ссыпать его в зернохранилища1. Следующая картина была такая: в степи, там и сям, горят громаднейшие вороха соломы, оставшейся на местах после молотьбы. Та компания, у которой первой поднимался столб огня и дыма, торжествовала: ей был особый почет. Притом и хлеб свой она продавала лучше других. Его уже ждал на Больших Озерах целый флот пароходов, чтобы перевезти его по каналу в реку Св. Лаврентия, а оттуда в Европу. Затем все пустело. Пропадали люди, лошадей угоняли в другие степи или продавали на месте; и на пространстве многих сотен квадратных верст оставалось лишь несколько сторожей. Любители военных парадов в восторг приходили от этих картин. «Вот оно, земледелие будущего!» — восклицали они.
«Прямой переход к социализму!» — прибавляли другие. Но вот прошло лет тридцать, и картина изменилась. В 1897 году я проезжал с членами Британской Ассоциации Наук по степям канадской провинции Манитобы, В американских и канадских степях хлеб не сушат перед молотьбой. сразу напомнившим мне нашу Барабинскую степь. Съезд Ассоциации происходил в этом году в Канаде, в Торонто, и после съезда мы ехали, человек двадцать геологов и географов, по недавно построенной Канадской магистрали к берегам Тихого океана. В интересных местах наш вагон отцепляли, и мы останавливались на сутки, до следующего поезда. В Манитобе, так же как и в степях Соединенных Штатов, еще недавно существовали «мамонтовые хозяйства», и мы жаждали увидеть их в натуре. «Но их нет больше; исчезли», — говорили нам канадские исследователи, сопровождавшие нас. — «Как исчезли?» — «Очень просто! Они скоро истощили землю, и пошли неурожаи. Спекуляторы распродали лошадей и пошли дальше на Запад, искать в Соединенных Штатах других мест для эксплуатации почвы. А мы работаем теперь, чтобы восстановить и увеличить плодородие земли. Вы видите постройки, разбросанные по степи, и зернохранилища (элеваторы) чуть не на каждой станции. Большую часть земли раскупили мелкие фермеры, и они снимают урожаи, не хуже прежних спекуляторов». «Но как же это? — возражали приезжие гости, — известно, что везде идет концентрация капитала». — «Ну, там, как хотите, а у нас иначе», — говорил Даусон, превосходно знавший западную Канаду. — «Но, помилуйте, задолженность мелких фермеров: о ней столько писали». — «Выплатили большую часть долгов и обзавелись машинами после нескольких урожайных годов». В справедливости этих последних слов я мог убедиться на обратном пути, когда, съездив сперва в Саскачуань, чтобы посетить фермы новоселов, я ехал затем большей частью вместе с начальником канадских опытных станций, д-ром Сандерсом, посещая опытные станции по пути и фермеров в южной Манитобе. Степи действительно покрылись хозяйствами в четверть и полквадратной мили (62 и 124 десятины); и хотя первые шаги в Канаде трудны для хозяина, не имеющего для начала около тысячи рублей своих денег (вследствие безработицы зимою), но везде, кроме безводной полосы, хозяйства налаживались; большая часть уже обзавелась машинами, купленными в кредит у хорошо известных у нас в России больших фабрикантов.
«С трудом выплачивают?» — спрашивал я агента одной из этих компаний, случайно столкнувшись с ним в поезде. — «Всяко бывает, — отвечал он, — первые годы — да! Но затем случится урожайный год, как нынешний, и тогда выплачивают так, что я стараюсь навязать им что-нибудь другое. Ведь это — прекрасно помещенный капитал: процент небольшой, но зато верный». Его слова подтвердили и мои приятели, хорошо знакомые с земледелием в Канаде. То же самое, но с еще большим преобладанием небольших хозяйств, я видел потом в Соединенных Штатах, в 1901 году, когда пересекал Огайо (Ohio) на пути в Чикаго и ездил дальше, в Висконсин. Степь, где прежде царили «мамонтовые хозяйства», была уже покрыта мелкими фермами и усыпана ветрянками (круглыми, американского фасона) для накачивания воды из колодцев в огороды. Степь, покрытая ветрянками, — прямо-таки поразительное зрелище. Когда же я обратился к статистическим работам, чтобы узнать, что сталось с теми четырьмя с половиною миллионами фермеров, которые вследствие задолженности должны были обратиться в батраков, то оказалось, что они не только не исчезли, но сильно умножились. В 1910 году их уже было 6 260 900. Притом половина этого числа приходилась на фермы от 4-х до 40 десятин, преимущественно в восточных штатах, и около двух с половиною миллионов на фермы от 40 до 400 десятин, т. е. преимущественно на фермы западных штатов, в четверть или полквадратной мили, еще не успевшие пойти в раздел. 3 Чем объясняется такое положение дел? В двух словах этого не объяснишь; а потому вы, надеюсь, не посетуете, если я войду в некоторые подробности. Дело в том, что с первых же дней переселенцы из Европы, высадившись на новом материке, постарались создать такие условия жизни, чтобы человек мог проявить свою самостоятельность, не встречая политических и религиозных препятствий, мешавших ей проявляться на родине. И, благодаря этому, им удалось выработать в Соединенных Штатах класс фермеров, способных бороться против капиталистов и не дать им обратить себя поголовно в сословие подвластных батраков. В первые же годы после освобождения от Англии фермеры восточных штатов начали основывать фермерские клубы и земледельческие общества, и из этих скромных начинаний понемногу развилось большое движение, экономическое и политическое, охватившее большую часть земледельческого населения. Сперва Общества фермеров ограничивались каждое своим штатом, и их ежегодные «конгрессы» — вернее, съезды, выставки и ярмарки — становились большим праздником, вроде русской ярмарки в уездном городе, но также и с деловой подкладкой съезда. Сюда приезжали фермеры на неделю, с женами и взрослыми детьми, и на таких «конгрессах» выяснялись общие интересы фермеров как сословия, имеющего свою жизнь и предъявляющего свои требования насчет земельного кредита, защиты от ростовщиков, взаимного страхования, образования вообще, опытных ферм, предсказания погоды и научных исследований, полезных для земледельца. Понемногу фермеры стали, таким образом, не только полноправной частью общества, но и политической силой, и они настояли на том, чтобы образование и законодательство вообще шли на пользу не только промышленности и развивающегося капитализма, не только для подготовления тех, кто готовится к службе в правительстве, а также и на пользу тех, кто растит пищу для страны и заготовляет сырье для ее фабрик и заводов. Уже в восьмидесятых годах девятнадцатого века фермеры начали создавать крупные организации сельских хозяев, распространенные на все штаты, под названиями «Земледельческое колесо», «Национальный союз фермеров», «Промышленный союз» и т. п. Некоторые из них прожили недолго и скоро распались; другие же пустили глубокие корни и широко распространены теперь под общим именем People’s Party, партии народа. Главная цель этой партии — троякая: защита земледельцев от хищничества капиталистов, установление прямых сношений между сельским производителем и городским потребителем, причем сюда входит борьба с хищничеством железных дорог; и, наконец, сельскохозяйственное образование, понимаемое в широком смысле слова. И в каждом из этих трех направлений они добились таких результатов, что им удалось охранить себя от ига землевладельческого феодализма. Правда, им не удалось помешать тому, чтобы миллионы десятин земли попали в руки хищников: железнодорожных и иных компаний, спекуляторов на земле и даже английских богачей-лордов. Но им удалось сохранить крупное ядро независимых фермеров, и это ядро вырабатывает теперь зачатки новых форм согласованного, кооперативного производства и обмена. Из 6260900 фермеров, оказавшихся по переписи 1910 года, две трети являются собственниками обрабатываемых ими ферм. И при этом главная масса вывозимых из Соединенных Штатов продуктов сельского хозяйства идет не из «мамонтовых» ферм, а именно из мелких хозяйств. На это давно уже указывал Шефле; а теперь это вполне подтверждается и правительственными отчетами. Громадный вывоз хлеба и скота идет столько же из маленьких хозяйств восточных штатов, сколько из степей далекого Запада. Развод скота и птицы, молочное хозяйство, артельное сыроварение — все это процветает в фермах даже меньше чем в 60 десятин. То же самое происходит теперь и в Канаде. Даже в степные области Соединенных Штатов уже проникло «усиленное» земледелие, при помощи разумного одобрения и четырех- или пятипольного хозяйства. Так, например, в штате Айова (Iowa), где недавно еще велось хищническое хозяйство, теперь уже в ходу травосеяние, и высшие награды были даны в 1910 году не тем, кто первый зажигал в степи вороха соломы после молотьбы, а десяти фермам, получившим от 41 до 50 четвертей маиса с десятины. В другом степном штате, Миннесота, где очень сильно развита кооперация во всех направлениях, награды были даны за получение от 1400 до 5270 пудов картофеля с десятины, в то время как в Англии средний урожай картофеля на одной десятине всего 1200 пудов. А в Канаде одною из главных забот Манитобской опытной станции было — привить среди фермеров травосеяние, причем особенно рекомендовали rye-grass, полученный из Риги. Но я вижу, что мое письмо так разрослось, что дальнейшие подробности придется отложить до следующего письма. Во всяком случае, несомненно, что в Соединенных Штатах намечается новый тип хозяйственного развития, не подходящий под английский тип, и этому новому типу, без всякого сомнения, предстоит дальнейшее развитие в истории человечества; тем более что теперешняя война вполне выказала его превосходство перед тем, что Германия поставила себе в образец. Брайтон, 4(17) февраля 1917.
<< | >>
Источник: Кропоткин П.. Анархия, ее философия, ее идеал: Сочинения. 2004

Еще по теме ПИСЬМО ШЕСТОЕ:

  1. Право Шестое:
  2. Структура делового письма
  3. Открытое письмо
  4. § 6. ЯЗЫК, письмо
  5. 2. Реквизиты международного письма
  6. 3.5. Письмо-согласие на проведение аудиторской проверки
  7. Обучение письму
  8. 2. Правила оформления делового письма
  9. § 7. ЯЗЫК. ПИСЬМО. БЫТ
  10. Письма-просьбы
  11. Синтаксис официального письма
  12. Деловое письмо: оформление и основные разновидности
  13. РАССТРОЙСТВО НАВЫКОВ ПИСЬМА
  14. Два письма Веспуччи
  15. Письма-приглашения
  16. «Письмо с Ямайки»