<<
>>

§ 6. Изменение механизма отбора и размещения индивидов в агрегате

Если перегруппировка и циркуляция в эпохи революции совершается иначе, чем в обычное время, то значит меняется и тот механизм социального агрегата, который регулирует отбор, циркуляцию и размещение индивидов в социальном пространстве, т.

е. в системе группировок и в разных слоях одной и той же группировки288.

При громадном конкретном разнообразии этого механизма в разных агрегатах задача его сводится к тому, чтобы размещение индивидов осуществлялось более или менее по формуле: «каждому по его проявленным способностям, особенно прирожденным», — к формуле, долго и резко нарушать которую не может безнаказанно ни один агрегат. В противном случае «пирожник начинает тачать сапоги», воронежский битюг выполнять функции скаковой лошади, прирожденный раб — функции властителя; все социальные функции начинают выполняться плохо, агрегат заболевает и начинается кризис.

Кроме эпох декаданса и предреволюционных периодов, когда такая картина действительно наблюдается (см. ниже главу о причинах революций), в нормальное время во всяком социальном агрегате этот механизм работает более или менее сносно. Состоя из ряда тормозящих условий (с одной стороны, требования экзаменов, обучения, того или иного проявления пригодности для данной роли и т. д., с другой — из ряда благоприятствующих условий, презюмирующих пригодность и не совсем таких уж глупых, какими они кажутся с первого взгляда: происхождение из талантливого рода, имущественная обеспеченность, рекомендации и т. д.), он в нормальные времена в общем и целом довольно сносно «просеивает» годных и отделяет их от «негодных», размещая их не идеально, конечно, но. и не так уж плохо289.

Эта картина резко меняется в предреволюционные и особенно в революционные периоды. Порча механизма в предреволюционные эпохи ведет к тому, что во время революции он перестает действовать и заменяется принципиально иным.

За рядом исключений, новый механизм отбора и размещения, устанавливающийся в первый период революции работает вопреки правилу «каждому по его способностям». На двухтрех примерах проиллюстрирую сказанное.

Во-первых, резкое крушение старого механизма впредь до установления нового представляет своего рода прорыв отбирающего решета, позволяющий массе лиц через образовавшуюся огромную дыру проскакивать в совершенно не подходящие для них места, закрытые раньше. Такую картину мы и наблюдаем в начале революции. Сотни и тысячи лиц самозванно и самочинно захватывают ряд функций без какого бы то ни было экзамена и испытания их способностей. Один делается губернатором, другой — комиссаром, третий — министром, четвертый — мэром города, пятый — директором фабрики и т. д. Все это в таких условиях возможно и все это происходит. Случайная речь, понравившаяся толпе, или энергия при убийстве «врагов народа», или какое-нибудь подобное обстоятельство заменяют собой серьезное испытание способностей, неизбежное в нормальное время. Достаточно учесть эти условия, чтобы понять, как много авантюристов и «сапожников в роли пирожников» неизбежно должно быть в первый период революции.

Возьмите, например, характер профессионального отбора в эпохи революции. В нормальное время для вхождения в любую профессию, а тем паче — в высококвалифицированные профессии, — требуется выявление профессиональной пригодности и опытности; индивид подготовляется к своей роли и подвергается ряду испытаний: проходит курс обучения, приобретает практический стаж, сдает экзамены, выполняет ряд работ и т. д. Без такой подготовки и испытания он не может приобрести большую часть профессий и преуспеть в них. Мы не поручаем строить паровоз первому встречному, учить детей — любому гражданину, быть судьей — любому прохожему. В революции это условие за очень небольшими исключениями отпадает. Место профессиональной принадлежности специально в области квалифицированных профессий занимает «революционный диплом», «преданность революции и заслуги перед нею».

Нереволюционность, напротив, служит признаком непригодности ко всякой ответственной работе. Я не преувеличиваю. С самого начала русской революции мы наблюдали эту картину.

Все власть имеющие лица, вплоть до полицейских, были сразу смещены с их мест, хотя среди них было немало отличных профессионалов своего дела. И наоборот, все «революционеры» и сочувствующие революции были назначены на профессиональные роли, к которым они были совершенно не подготовлены и о которых не имели ни малейшего представления. Максимум революционности считался патентом, гарантирующим универсальную пригодность к любой профессии.

Еще резче сказалось это после октябрьской революции. Размещение, произведенное ею, не только в области управления, но и в области хозяйственной деятельности, было прямым нарушением здравого смысла. Инженеры, опытные организаторы и руководители предприятий сознательно изгонялись с фабрик и заводов под предлогом чистки предприятий от «паразитов» и «классовых врагов». «Присутствие инженера на заводе считалось соглашательством с буржуазией, нарушением принципа диктатуры пролетариата»290. «Нам надо беспощадно довершить чистку всех решающих органов экономической власти от участия наших классовых врагов, не оставляя их в этих органах ни под каким видом, ни по каким соображениям», — такова была руководящая точка зрения коммунистов в формулировке коммуниста А. Кактыня291.

При такой постановке дела неудивительно, что во главе предприятий ставились рабочие, не умевшие подписать своего имени, не имевшие никакого представления о хозяйственной деятельности. С 1921 г. началась чистка «негодных» элементов. Но она еще далеко не закончена. Представление о состоянии дел дают результаты анкеты 1922 г. Из исследованных 168 руководителей фабрик и промышленных предприятий оказалось лиц:

с высшим образованием 13% со средним 24%

с низшим 63%

По своей прежней деятельности около 70% из них были простыми крестьянами, рабочими и конторскими служащими, не имевшими никакой подготовки для своей теперешней роли.

Из 169 человек было только 6 инженеров292.

Результаты анкеты 1923 г., на которую ответили 1306 руководителей предприятий, рисуют картину дальнейшей «чистки». Здесь по образовательному цензу лиц:

с высшим образованием было 22,1%, со средним 24,9%

с низшим 52,5%293

Причем из них даже теперь по оценке самих коммунистов лиц, вполне годных для своего места, было лишь 61%, малопригодных — 30,3% и совсем непригодных — 8,7%. Если так было в 1922 и 1923 гг., когда огромная чистка руководящего персонала от негодных элементов уже была произведена, то легко понять, каков был образовательный ценз и подготовка руководителей промышленности в 1918-1921 гг.!

«Во главе промышленных предприятий ставились революционные эфемериды из эмигрантов, старых партийных работников, журналистов и т. п. лиц, в деле ничего не понимавших и создававших только “многолюдное безлюдье”»294.

Один из коммунистов, Гастев, так охарактеризовал создавшееся положение дел: «Портной был поставлен во главе громадного металлургического завода, художник — во главе текстильного производства. При таком аппарате думать, что мы можем что-либо сделать, могут только люди богемы, а не люди, которые занимаются государственными задачами. Довольно, пора прекратить эту богему, этот бесконечный митинг»295.

То же самое мы видим и в других областях. Например, еще летом 1923

г. на заседании коллегии народного комиссариата юстиции комиссар юстиции Курский отметил, «что 80% народных судей не имеют элементарного представления о юриспруденции; такое же положение констатировано среди прокурорского надзора и судебных следователей»296.

Эти данные свидетельствуют о том, до какой степени нелепо работал революционный механизм отбора и размещения, доводя до абсурда дефекты предреволюционного механизма, нарушая в корне принцип «каждому по его способностям». Форды и Карнеги могут быть среди крестьян и рабочих, но они не могут создаваться росчерком пера власти. Они выдвигаются, благодаря проявлению своих организаторских талантов, а не благодаря своей «революционности», они подготавливаются к своей роли, приобретают и накапливают опыт, преодолевают препятствия, а не механически и не мгновенно делаются из портных руководителями металлургических заводов.

Легко понять, что такое нелепое размещение было одним из факторов дезорганизации промышленности и расстройства народного хозяйства.

Когда это расстройство достигло крайних пределов, завопили в 1920-1921 гг. и сами коммунисты. Началась «чистка» второго периода революции, т. е. восстановление более нормального механизма социального отбора и размещения индивидов, признание принципа «профессиональной подготовки и пригодности», приближение к норме «каждому по его способностям». Началось упомянутое выше увольнение негодных элементов и приглашение «буржуазных специалистов» на их места. Одна из очередных «ошибок» была осознана. Негодность массы хороших коммунистов к выполнению занятых ими должностей была так велика, что в марте 1922 г. Ленин приветствовал даже надвигающийся финансовый кризис как средство «почистить» и «выбросить» массу бесталанных коммунистов с занятых ими хозяйственных мест. Этот кризис, говорил он, «может быть даже полезным: он почистит коммунистов из всяких государственных трестов. Только надо будет не забыть этого сделать. Так что. можно будет из кризиса извлечь пользу и почистить не так, как чистит центральный комитет коммунистической партии, а прочистить как следует всех ответственных коммунистов в хозяйственных учреждениях»297.

То же самое наблюдалось и наблюдается и в других профессиях. Хороших педагогов, студентов и крупнейших профессоров-некоммунистов изгоняли, а на место их сажали «красных учителей, красных студентов и красных профессоров», не имевших никакой подготовки, никакого опыта, никаких знаний. Здесь, как и в других профессиях, размещение производилось не по профессиональной пригодности и подготовке, а по принципу преданности Советской власти и коммунизму. Недостатки предреволюционного периода, когда преданность царской власти нередко также заменяла профессиональную пригодность, были доведены до абсурда в первый период революции. Как тогда дворянское происхождение часто предпочиталось принципу проявленных способностей, так и теперь пролетарское происхождение в еще большей степени доминировало над вторым принципом. Как тогда лиц, оппозиционно настроенных, бывших, однако, отличными профессионалами, устраняли или не давали им ходу, так и теперь, но в еще большей степени, оппозиционность к коммунизму вела к устранению, увольнению множества прекрасных специалистов, к аресту, расстрелу или к заключению в концентрационные лагеря, где они должны были таскать бревна, выполнять совершенно неподходящую для них работу и бесплодно тратить свои силы и способности.

Как в то время «протекция» играла большую роль, так и теперь — в еще большей мере — хорошие отношения и близость к власти открывали все пути самим бездарным лицам. Как тогда взятки и подарки, лакейство и угодничество часто помогали возвышению индивидов, так и теперь — в еще большей мере — они играли основную роль.

Было бы напрасной тратой времени и сил приводить дальнейшие факты. Сказанное рисует картину ясно и дает представление о никуда не годном функционировании изменившегося механизма отбора и размещения индивидов в социальном пространстве в первый период революции.

Этим я, конечно, не хочу сказать, что при такой массовой переборке среди «проскочивших» не было ни одного человека, вполне пригодного для своей роли, или что, наоборот, среди выкинутых сверху не было лиц, которые вполне этого заслуживали. Было бы просто невероятно, если бы таких исключений не было; но они были именно исключениями, — а в русской революции очень редкими, — а не правилом. Если это не было видно в первый разрушительный период революции, то отчетливо выявилось во второй — созидательный. С его приходом сразу же началась упомянутая выше «обратная циркуляция», обратный подъем без основания выброшенных сверху и обратное «сползание» множества «выскочек», поднявшихся наверх без наличия соответствующих способностей298.

То же самое явление четко просматривается и в других революциях. Возьмите Парижскую революцию 1870-1871 гг. Как состав «Центрального Комитета 20-ти секций», так и состав Коммуны состоял «из лиц, совершенно неизвестных населению». — «Что это за люди?» — восклицали многие, прочитав подписи299. На правящие места были выдвинуты лица, неподготовленные к ним, принадлежавшие к совершенно иным профессиям (красильщики, механики, аптекари, рабочие и т. п.)45. Мудрено ли поэтому, что власть, состоявшая из таких людей, была совершенно не способна справиться со своими задачами. «С первой же недели коммуна оказалась слабой и легкомысленной, лишенной военного плана, не способной разобраться в трудных задачах момента», — говорят сами ее члены46. Если бы не было даже подавления Коммуны, нет сомнения, что с восстановлением нормальной работы механизма отбора большинство этих выскочек было бы сброшено обратно.

Во время революции 1848 г. во Франции Временное правительство провозглашается и составляется совершенно случайно из случайных лиц47. Механизм отбора был разрушен, и через образовавшуюся дыру попадают наверх первые случайные лица, никогда функции властвования не выполнявшие. То же самое случилось и на более низких постах. «На место префектов и субпрефектов были назначены комиссары и их помощники» (из революционеров). Среди них оказалось много не только неспособных лиц, но просто негодяев. Критерием пригодности 45

Более 56 членов (из номинальных 90) подвергалось раньше тюремному заклю

чению или изгнанию. Они приносили с собою весь гнев, все раздражение, всю страсть, свойственные людям озлобленным. За ними волновалась толпа политической, научной и литературной богемы, болтунов кафе, откладывавших на завтра осуществление своих грандиозных работ. Ж. Валлес описывает их так: «Из стола харчевни они устраивают себе трибуну и там под газом говорят книги; вечера проходят, дни идут, они наговорили 30 глав и не написали и пятнадцати страниц» (Грегуар Л. Цит. соч. Т. IV. С. 342; Лиссагаре П. Цит. соч.

С. 178-179). 46

Лиссагаре П. Цит. соч. С. 214. «Исполнительная комиссия не умела распоря

жаться. Центральный Комитет не хотел подчиняться». Во главе были неспособные люди, выскочки, «неудовлетворительный состав и недостаточность познаний становились с каждым днем очевиднее». Такова характеристика этих коммунистов, которую мы слышим из уст одного из них (там же. С. 230; см. далее всю гл. XVIII, рисующую бестолковость организации общественных учреждений). 47

«По какому праву? — отвечает Ламартин на вопрос о праве этого правительст

ва. — По праву крови, пожара, пожирающего наши здания, нации без вождей, народа без руководителей. По праву самых преданных и мужественных граждан». Что это, как не поэтическое переложение римского: res nullius primo occupandi cedit!14* (Грегуар Л. Цит. соч. Т. III. С. 5).

был признак революционности»300. Мудрено ли поэтому, что такое правительство в сильной степени способствовало дезорганизации Франции301. Этот плохой отбор и размещение очень быстро дают себя знать: уже в 1848-1849 гг. значительное количество «выскочек» не избирается и съезжает вниз, в 1850-1851 гг. идет дальнейшая чистка, кончающаяся coup d’?tat15*. После переворота мы видим усиление значения «деловитости», размещение по признаку пригодности, рост значения «спецов», словом — знакомую картину.

Благодаря тому же расстройству механизма отбора, масса непригодных элементов проскакивает в командные слои и во время Германской революции 1848 г. «На сцену выдвигалась масса сумасбродных голов, которые хотели воспользоваться движением для своих любимых коньков. Были, например, господа, которым уничтожение обычая снимать шляпу при приветствии представлялось много важнее, чем ожидаемая конституция»302. Во Франкфуртском парламенте — бесконечное словоблудие и неумение действовать303. Журналистов видим в роли военачальников, поэтов — в роли экономистов, словом, — «сапожников в роли пирожников». Мудрено ли, что в течение одного-двух лет обратный отбор выкинул много выскочек и поднял вновь большое количество неосновательно сброшенных лиц.

До Термидора во время Великой французской революции шло массовое изгнание лиц, занимавших эти позиции раньше. С Термидора идет обратная волна. Сразу же после него возвращаются в Конвент 73 изгнанных депутата, потом 10 жирондистов. Дальше процесс идет еще интенсивнее: Конституция III года16* возвращается к ограничительному имущественному цензу. Якобинцы все более и более сбрасываются сверху. При дополнительных выборах по «декрету двух третей» «из урн выходили очень умеренные бывшие члены Конституанты17*, бывшие фель- яны18* или же люди, враждебные падающему строю»304. Еще резче сказалось это при выборах в жерминале V года, когда проходят роялисты, в числе них — бывшие министры Людовика XVI (Флери), агенты Людовика XVIII (Коломес), белые террористы (генерал Вильо), умеренные буржуа и консерваторы. Дальше процесс продолжается при Наполеоне и завершается реставрацией. То же самое происходило в профессиональной, религиозной и других группировках. Механизм отбора и размещения, наряду с пригодными и ценными индивидами пропустивший наверх много непригодных лиц в первый период революции и сбросивший вниз наряду с теми, кто этого заслуживал, лиц, пригодных властвовать, во второй период революции начинает работать серьезнее и производит ту же чистку, которую мы видели и в русской революции. Со второго периода революции принцип «специальной подготовки», «профессиональной пригодности», «деловитости» начинает играть все более и более серьезную роль. При Наполеоне он стал основным, ибо огромное большинство его сподвижников выбиралось именно по этому признаку. В силу этого во второй период происходит весьма резкое изменение размещения лиц по сравнению с первым периодом революции.

Тот же процесс происходит и в Английской революции, и хотя здесь аппарат отбора не был столь сильно расстроен, как в русской революции, все же это расстройство имело место.

С углублением революции с командных позиций сбрасываются не только роялисты, но и множество отличных специалистов своего дела. Выбывает множество членов Долгого парламента: из 506 его членов в 1649 г. остается не более 100, и то. лиц с развитыми лакейскими способностями.

После казни короля и позже отпадают даже такие лица, как республиканцы-левеллеры. Из 41 члена Государственного Совета 22 отказываются принять присягу и выбывают. Увольняется масса прекрасных судей, сотни должностных лиц из числа чиновников и олдерменов. Кульминационным пунктом неудачного отбора служит Бербонский парламент, состоявший из лиц, малоработоспособных и непригодных для своей роли (1653)305. С этого момента машина социального отбора начинает нормализироваться, что мы и видим уже по деловому составу the Protector’s Council19*, составленном согласно The Instrument of Government20*. «The members of the new Council were of the type of the men usually rise to ascendancy after a revolution has run its course — men of practical efficiency opposed to further changes in the state, and, above all, to anything savoring of fanaticism. Such men are usually content to devote themselves to the task to car-rying on government without taking into account the theories on which any specie government is founded. Such were the instruments of Napoleon, and such too were the councilors of Oliver»21*, — правильно замечает Gardiner306. Этот процесс улучшения работы механизма размещения и отбора продолжается и дальше.

Не то же ли видим мы и в других революциях? Разве длительная Гуситская революция не привела во второй период к обратной циркуляции умеренных элементов — вельмож и калликсуинцев — выброшенных в первый период революции cвepxy? Paзве многие из неудачливых таборитов и сирот не были сброшены обратно вниз после «пражских компактатов» 1433 г. ?55/22* Разве и здесь принцип «деловых людей» не ясно выделяется в этот момент? А чем кончились Жакерия и долгие смуты XIV и XV вв. во Франции? — Усилением королевской власти, окружившей себя отличными специалистами и деловыми людьми, создавшими великую Францию. Чем кончилась русская смута? — Ростом царской власти, обратным подъемом множества низверженных, низвержением множества поднявшихся, усилением «делового начала» при отборе, торжеством «спецов» в виде роста значения профессионалов-бюрократов и приказного начала307.

Каков был итог римских революций? — Цезарь и Август, окруженные опять-таки «деловыми людьми», набираемыми из разных слоев общества, вплоть до рабов и вольноотпущенников.

Подводя итог этого беглого обзора, следует признать правильность наших положений об изменении механизма отбора и размещения индивидов. Русская революция и в этом отношении типична. Это сходство не исключает, конечно, различия революций в ряде деталей: в величине дезорганизации механизма отбора, процентной доле лиц, неудачно размещенных в первый и второй периоды революций, в быстроте темпа дезорганизации аппарата отбора и его восстановления, в проценте «выскочек», вполне подходящих к новой для них функции и т. д. Но это все — частные различия, ничуть не уничтожающие указанного основного сходства.

Очерченное изменение механизма распределения и отбора индивидов в период революции можно проследить и иначе, путем рассмотре ния тех «психологических типов», которые он пропускает на верхи объемно-правовой и имущественной пирамиды, с одной стороны, и оставляет или низводит на низы — с другой.

И в этом отношении революционный отбор резко отличается от отбора нормального времени. Основные их отличия, если говорить вкратце, состоят в следующем.

Так как основная задача первого периода революции заключается в разрушении, а основная деятельность — в борьбе и связанных с нею интригах, то в этот период на первые роли неизбежно выступают энергичные люди с доминирующими разрушительными, а не созидательными импульсами; люди с узким кругозором, не умеющие и не желающие видеть те бедствия, которые происходят вследствие беспредельного разрушения, люди «одной идеи», экстремисты, неуравновешенные маньяки и фанатики, с раздутым и неудовлетворенным самолюбием, полные эмоций ненависти и злобы, с одной стороны, бессердечные и равнодушные к чужим страданиям — с другой, словом, люди со слаборазвитыми тормозными рефлексами, люди, вопреки обилию хороших слов, малосоциабельные. Люди мирные, сострадательные, привыкшие созидать, а не разрушать, имеющие здравый рассудок и достаточно широкий кругозор, чтобы понимать опасности беспредельного разрушения, привыкшие взвешивать свои поступки и быть разумно осторожными, с сильными тормозами, люди уравновешенные и не зараженные экстремизмом — такого типа люди не имеют шансов на возвышение в первый период революции. Они остаются в тени, низводятся на низы и оказываются в страдательном положении.

Вот почему неудивительно, что первый — восходящий — период революции поднимает на верхи всякого рода авантюристов, маньяков, полуненормальных, самолюбивых и т. п. жертв неуравновешенной психики, вместе с преступниками, убийцами, проститутками и подонками общества, обладающими теми же чертами, принадлежащими к тому же психологическому типу.

Мадлен прав, говоря: «В эпоху кризиса все, что есть темного в нации, поднимается на ее поверхность — “белая пена”, “красная пена”»308. Эта группа, занимающая доминирующее положение в первый период революции, в следующий ее период начинает вытесняться, уступая место людям второго и третьего типа. Так как, с другой стороны, революция — это война, то, как и всякая война, она не может не выдвигать в первые ряды профессионалов этого дела. Поскольку вопросы справедливости и истины начинают решаться физической силой, поскольку «оружие критики» заменяется «критикой оружием», то рост власти военных — будут ли ими Цезарь или Август, Кромвель или Дюмурье, Ян Жижка, Прокоп, Наполеон, Монк или Врангель, Мак-Магон, Людендорф, У Пей Фу или Чжан Цзо-линь — неизбежен. Революция, столь презрительно третирующая военщину и милитаризм, сама является их квинтэссенцией и сама готовит — неизбежно готовит — диктатуру военщины. Выдвижение на первые роли руководителей «критики оружием» — необходимая функция всякой революции.

Если вопросы начинают решаться насилием, то становится неизбежностью «вмешательство людей военного знания и военной силы в политическую революцию»309. Так было в Риме, так повторялось и всегда. Они же обычно и убивают свою мать — революцию — и на ее трупе возводят себе трон диктатора или императора (Цезарь, Август, Кромвель, Бонапарт и др.)310.

Третьим психологическим типом, поднимаемым революцией, являются талантливые в маневрировании циники или «циники-комбинаторы», циники — крупные жулики, держащие нос по ветру, хорошо чующие погоду, готовые переменить свои убеждения и взгляды в любой нужный момент, не признающие ничего святого, кроме собственного благополучия.

Среди них нередко бывают талантливейшие специалисты своего дела. При таких свойствах большинство представителей данного типа благополучно проходят все стадии и реставрации революции. Однажды поднявшись на верхи, они остаются там навсегда. Искусно меняя свои взгляды, ловко маневрируя, обнаруживая талант в выполнении ряда функций, необходимых любой власти, эти «комбинаторы» подвергаются меньшему риску, чем представители других типов. Обычно люди этого типа вместе с военными оказываются ближайшими наследниками, а иногда и могильщиками революционных героев первого типа.

Примерами лиц первого типа могут служить: Ленин311, Сталин, Троцкий, Зиновьев, Лацис, Радек, Кедров, Дзержинский и десятки тысяч русских коммунистов, вышедших из разных слоев: из преступников, бандитов, рабочих и крестьян, промотавшихся аристократов и буржуазии, неудачливых журналистов, литераторов и интеллигентов. Значительная часть их прошла через тюрьмы и каторгу, что не могло не отразиться на их нервах, чем и объясняются те каторжные методы и тот каторжный режим, которые они ввели вместо обещанного земного рая312.

Бела Кун и его сподвижники — в Венгерской революции, К. Либ- кнехт, Р. Люксембург и другие немецкие коммунисты — в Германской революции 1918 г., большая часть членов Парижской коммуны, Г. Струве, Геккер, Бакунин, Блюм и другие — в германской революции 1848 г., Бланки и бланкисты во французской революции 1848 г., Марат, Эбер, Робеспьер, Сен-Жюст, Дантон, Кутон, Карно, Бабеф и множество якобинцев во французской революции, лидеры «людей пятой монархии»23* и крайних сект в Английской революции, адамиты, пиккардисты24* и множество таборитов — в гуситском движении, Уот Тайлер, вожди Жакерии и крестьянских восстаний, люди, подобные Катилине, масса демагогов периода римских революций — все это люди первого типа, отмеченные печатью указанных черт.

Марий, Цинна, Серторий, Антоний, Помпей, Цезарь, Август, Ян Жижка, Прокоп Большой, Кромвель, Ферфакс, Монк, Дюмурье, Наполеон, Врангель, Кавеньяк, Мак-Магон, Брусилов, Слащев, Буденный, Тухачевский, Фрунзе, Каменев и т. д. — образцы людей второго типа.

Красин, Стеклов, Некрасов, Кутлер, лидеры «сменовеховства», «живой церкви», буржуа, ставшие коммунистами, и коммунисты, перекрасившиеся из красного цвета в розовый, и все эти Гредескулы, Святлов- ские, Елистратовы, Кирдецовы, Иорданские и тысячи других в русской революции; Талейран, Тальен, Мерлен, Баррас, Фуше, Сийес, Камбаса- рес и сотни других лиц во Французской революции, десятки «перевертышей» вроде Г. Милдмея и М. Уайтокера — в Английской революции — образцы людей третьего типа.

От авантюристов и фанатических идеалистов — к военным диктаторам и талантливым циническим комбинаторам — такова линия развития революции в ее фазах. Только с момента вхождения революции в русло мирной жизни люди иного психологического типа начинают восходить в командные слои.

Как ни неприятны, быть может, люди второго и третьего типа, все же приходится предпочесть их людям первого типа: цинические комбинаторы, по крайней мере, умеют жить сами и дают жить другим, тогда как непримиримые революционеры-сектанты и сами не умеют жить и не дают жить другим. Революционный и контрреволюционный фанатизм страшнее цинизма — такова горькая истина, преподносимая историей.

<< | >>
Источник: Ю. В. ЯКОВЕЦ. АНАТОМИЯ И ФИЗИОЛОГИЯ РЕВОЛЮЦИИ: ИСТОКИ ИНТЕГРАЛИЗМА. 2005

Еще по теме § 6. Изменение механизма отбора и размещения индивидов в агрегате:

  1. Изменения в структуре социального агрегата
  2. ИЗМЕНЕНИЕ СТРУКТУРЫ СОЦИАЛЬНОГО АГРЕГАТА В ПЕРИОДЫ РЕВОЛЮЦИЙ
  3. 1.2. Эволюция функциональной значимости отбора и найма с изменением общественного отношения к трудовой деятельности
  4. § 2. Деформация структуры агрегатов в периоды революции
  5. § 1. Общие положения, касающиеся структуры социального агрегата
  6. 6.4. Выбор очередности обработки при двух агрегатах (алгоритм Джонсона)
  7. Влияние массы на индивида
  8. А. Н. Леонтьев индивид и личность
  9. Глава восьмая. Социальные изменения? Изменения бесконечны. Ничего не меняется
  10. 2. Полиморфизм индивидов
  11. ИНДИВИД ВОЗВРАЩАЕТСЯ
  12. Согласование интересов индивида и общества