<<

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Труд, продолжавшийся много лет, закончен. Вслед за Джорджо Вазари автор может сказать: "На прощание же благосклонно примите от меня то, что я сумел сделать, и не требуйте от меня, чтобы я был другим, чем я есть, и того, что я сделать не мог, довольствуясь моими добрыми намерениями, которые направлены и всегда будут направлены к тому, чтобы быть полезным и приятным моему ближнему".
Действительно, на протяжении всей работы, даже когда приходилось зависеть от каких-либо конкретных идей, автор оставался самим собой. Это выразилось непосредственно в выборе темы исследования, в расположении материала, в отборе авторов. Фигурируют только такие мыслители, которые близки по духу и все, что они написали - написали как бы специально для автора этих строк. При этом имела место некоторая трудность, которую необходимо объяснить. При постановке и решении поставленных проблем неизбежно приходится оказываться, как говорит Эрнст Трёльч, "в опасном соседстве великих авторов". "Однако притягательная власть проблем так велика и увлекательна, что даже страх перед соревнованием с высокими авторитетами, - а они таковы и для тех, кто готов избивать свои фетиши, - не должен отпугивать от задуманного". Дело в том, что историческая и интеллектуальная обстановка сегодня настолько изменилась, что проблемы должны быть поставлены и переформулированы заново. Нет сомнения, что такие мыслители, как Бердяев, Шелер, Хайдеггер, Ортега-и-Гассет и др. навсегда останутся в пантеоне великих философов XX века; все, что они написали навеки войдет в сокровищницу мировой культуры. Но стремление к познанию вечно, и даже когда человеческая мысль вращается вокруг вечных и казалось бы решенных вопросов, их прочтение и интерпретация будут несколько иными в зависимости от тех запросов, какие выдвигает соответствующая историческая эпоха. В этой связи, отстаивая свое притязание на некоторую новизну в постановке и объяснении философских проблем, автор находит поддержку у великого французского философа Б.Паскаля: "Пусть не говорят, что я не сказал ничего нового: нова сама диспозиция материала; когда играют в мяч, то пользуются одним и тем же мячом, только один бросает его лучше, чем другой".
В то же время есть другая - драматическая - сторона этого вопроса, в особенности драматическая в приложении к отечественной философской мысли. Как считает Шпенглер, "существует... незначительное число метафизических задач, решение которых зарезервировано за определенной эпохой мышления". Это значит, что, несмотря на существование безудержного познавательного стремления человечества, которое гонит современного человека к новым истинам, чаще всего в философии они оказываются всего лишь поворотом от одних идей к другим - от Маркса к Ницше, от Гегеля к Шопенгауэру, от Кьеркегора к Хайдеггеру, от Канта к Рикёру, Делёзу, Деррида, Фуко. Выбор тем, как и повороты сознания ограничены. Каждая историческая эпоха предоставляет мыслителю ограниченное количество метафизических проблем. Уже в первой трети XX столетия для Шпенглера бросается в глаза отсутствие "большой метафизики"; исследование ограничивается частными вопросами теории познания, анализом понятий и методов, выработанных со времен классической Греции. Налицо явный кризис философии, хотя философское сообщество не желает от этом говорить. Вполне можно согласиться, что "весь аппарат философии сделался оболочкой, в которой уже нет жизни"264. Видимо лимиты, отведенные нашей эпохой, уже исчерпаны. Причем исчерпанность философской проблематики у нас в России случилась не в конце, но в первой половине века - это видно на примере русской "христианской философии" и марксизма. Все, что можно было сказать значительного в рамках идеалистической и диалектикоматериалистической мысли, уже сказано. Остальное - вариации на заданную тему. Этот драматизм в интеллектуальной сфере, в области идей несколько напоминает драматизм судьбы героя Аль-Исса, мастерски изображенной в рассказе А.И.Куприна под тем же названием. Посвятив себя богине смерти, герой проходит множество тяжких испытаний, чтобы на двенадцать часов ценой собственной жизни стать ее мужем. И вот, когда все позади, когда испытания Аль-Исса кончились, то вместо ожидаемой женщины, красота которой доведена жрецами "до сверхъестественного совершенства", "перед ним стояла дряхлая старуха, сморщенная, беззубая, со слезящимися глазами и потухшим взором".
Главная идея настоящего исследования сводится к тому, что существует антропологический образ философии. Это значит, что не может быть философского знания самого по себе, знания как такового; всякое метафизическое мышление обусловлено исходным "началом", первым принципом, задающим угол зрения - характер мировоззрения и соответствующий категориальный аппарат. В нашем случае таким "началом" выступает человек, понимаемый в широком, метафизическом смысле. Такой человек не принадлежит к конкретной отрасли знания - научной антропологии, физиологии, исторической науке; образ человека, изображаемый философией, представляет собой целостное знание, выходящее за границы всей совокупности эмпирических концепций о человеке. Это знание метафизическое и трансцендентное, поскольку задано идеей "начала", но не есть результат междисциплинарных обобщений. Оно больше, чем все знание о предметной сущности человека, а потому относится к той области мышления, которая называется рефлексией или самосознанием. Внутренний мир человека не знает никаких ограничений со стороны предметной действительности - он выражается принципиально иными образами и понятиями; посредством трансцендиро- вания разум уходит в бесконечность, превращается в некий Абсолют. Философию не интересует эмпирическая, чувственно осязаемая действительность; за посюсторонним миром она открывает иной мир - мир чистой мысли, "мир иной", "более реальный и подлинный". Настоящий философ лишь на периферии своего жизненного пространства соприкасается с этим миром - объективированным миром сущностей; его всегда привлекает трансцендентное или другое. "Предмет влюбленности должен быть далеким, трансцендентным, не похожим на меня"265. Философ достигает этого мира посредством воображения; в творчестве присходит прорыв из чувственной действительности в иной мир. Философское познание движется от идеи к действительности, но не от действительности к идее. Душа философствующего человека всегда пребывает в высшем мире, но не в земной действительности.
"И звуков небес заменить не могли Ей скучные песни земли". М. Лермонтов Поскольку философия (и философ) пребывает в своем внутреннем мире и этот мир есть мир трансценденции, постольку и человек как "начало" мышления понимается абстрактно, отвлеченно; в этом понятии нет ничего предметного, вещного - все^о того, что представляет интерес для конкретных наук. С одной стороны, человек конечен, ограничен, существует в этом, земном мире, но, с другой стороны, он больше, чем вся эмпирическая действительность; его невозможно описать методами естественных наук, ибо он через трансцендирование прорывается в беспредельность - преодолевает границы времени и пространства, становится Абсолютом, а потому требуются другие категории, чтобы постичь эту его сущность. "Конечность жизни вызывает тоскливое чувство. Интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность" (там же, с. 55). Философию следует понимать как бунт против земной конечности, которой занимаются конкретные науки. Человек философии есть целостное понятие; вне всякого сомнения, философия не свободна в трактовке человека от знания конкретных наук. Но целостное представление о человеке достигается путем снятия всего предметного, конкретного, а это можно сделать только в области метафизического мышления. Философия сознательно помещает человека в теорию познания; постижение действительности происходит в человеке и через человека. Чтобы познать внешний мир, его необходимо привести в соответствие с человеком. Вне человека природа бессмысленна и не поддается изучению - такова максима философии. Поэтому для философии не существует мира самого по себе, материи как таковой; ее интересует отношение человека к действительности - нахождение человека в природе, а природы в человеке. Философское познание не есть однонаправленное действие субъекта на объект с целью получения объективного знания; метафизическое познание предполагает взаимодействие - осознание человека в мире, а мира в человеке. "Меня всегда интересовало не исследование мира, каков он есть, меня интересовала судьба мира и моя судьба, интересовал конец вещей"( там же, с.
95). Антропологическая философия в силу данного обстоятельства не есть философия "о чем-то", но всегда стремится быть "чем-то" - обнаружением человека в качестве исходного "начала" бытия и познания. В этой связи следует отметить, что нельзя представлять себе дело таким образом, что может быть какая-то безличная философия, из которой выделилась в качестве особого раздела философская антропология наряду с философией истории, философией культуры, философией науки, философией техники. Философская антропология - не раздел философии, но целостная философия, которая о чем бы ни говорила - мышлении, познании, бытии - в конечном счете имеет в виду самого человека. Здесь приходится затрагивать один из трудных вопросов, всегда стоящий в качестве центрального в истории философии, - проблему бытия. Из сказанного вытекает, что существует антропологический образ бытия. Для науки и всех разновидностей натуралистической метафизики бытие означает объективную реальность, существующую независимо от сознания субъекта; бытие есть, оно безусловно в своем существовании и на определенном этапе - с момента появления человека - может отражаться в сознании посредством вторичного образа. У них нет инструмента, с помощью которого можно было бы различать процессы мышления и предметную действительность; "объективированные реальности" они принимают за непосредственную действительность. В философской антропологии решение данной проблемы намного сложнее: для нее нет объективной реальности как таковой; все, с чем имеет дело эта философия, предстает в образе бытия. Бытие есть действительность, познанная в непосредственной соотнесенности с человеком; философствующий человек необходимо помещается внутрь бытия, поэтому подлинное бытие субъективно и персоналистично. В ходе философствования онтологический статус бытия постоянно трансформируется в статус существования: бытие есть внутренний мир человека, вместе с ним возникающий и вместе с ним исчезающий после его смерти. Другая идея книги в том, что философия не есть наука, возникающая посредством междисциплинарных связей и межпредметных обобщений.
Ее можно представить как особую форму знания, которое наиболее адекватно может быть выражено посредством неклассического типа рациональности. Никогда, в особенности сегодня, невозможно выразить общее - некие инварианты, - присущие разрозненной сумме знаний. Процесс дифференциации наук зашел настолько далеко уже в XIX в., что наиболее здравомыслящие мыслители того времени отмечали неосуществимость подобной цели. Кроме того, желание свести философию к сумме знаний - превратить ее в науку о наиболее общих законах развития природы, общества и человеческого мышления есть нетворческая и рутинная работа. "Философия же хрестоматий и книг для чтения, желающая понемножку выбрать самое общее из всех научных областей, столь же бесплодна, сколь скучна"266. Философия - не сумма знаний, а самостоятельная форма мышления под названием самосознание разума. Разум открывается себе в философии; всякое иное мышление предметно, ибо обращено к реальной действительности, ее познанию и последующему воплощению его в различные виды практики. Научное знание предметно и содержательно; хотя оно и обращается к себе, делает это средствами философии. Общее, что присуще философскому знанию, единство, характеризующее сущность философского мышления, проистекает не из междисциплинарного обобщения, но от рефлексии - самосознания метафизического духа. Общее для философии - это самосознание постигающего разума. В каждом срезе действительности: науке, искусстве, религии разум осознает себя частично, неполно; предметное самосознание есть эмпирическое Я, стремящееся к своему полному выражению - некоему тотальному Я, завершенному самосознанию, обнаруживающему себя только в философии. Философия есть историческая эпоха, постигнутая в мысли. Поскольку всякая эпоха есть культура, ибо человек существует только в социальном мире как мире культуры - культура есть способ бытия человека в мире, - постольку философия всегда есть философия культуры. Мир культуры философия постигает через методологию трансцендентального идеализма в том смысле, что сама культура - результат продуктивного воображения или творчества человека. Человеческий разум творит мир культуры из преднайденной действительности в тех формах мышления, которые находит внутри себя, в своем духовном опыте как уже оформившиеся и изначально присущие человеку. Человек несет в себе некий "трансцендентальный синтез", соответствующий природе его сознания, и через него открывает для себя мир - мир культуры. Философия как философия культуры уже не может оставаться чистым знанием, как ее понимали мыслители эпохи Просвещения. Сегодня философия видит свое призвание в постижении действительности и жизни; процесс метафизического мышления неизбежно трансформируется в философию жизни - антропологическую философию, понимающую необходимость органического единства теоретических и практических вопросов. В настоящее время невозможно ограничить мир философии "занебесной областью"; в эпоху, когда человеческий разум открыл для себя теорию относительности и квантовую теорию, генетику, этнологию, лингвистику, сравнительное изучение мифологии и религии, философия не может игнорировать все это и желает остаться в строю с вышеназванными науками. Следующая идея книги - снять противоположность материализма и идеализма посредством выявления специфики философского знания и, в первую очередь, посредством специфики, обнаруживающейся в неклассическом типе рациональности. Сегодня наблюдается поворот к идее субъективности - таково веление времени; философию в меньшей степени интересуют проблемы объективности - этим непосредственно занимается наука в союзе с практикой. Нынче можно видеть различие между метафизическим догматизмом и рефлексией, между нерефлективной и рефлективной философией. Современный образ философии не есть материализм или идеализм, но нечто третье - современная антропологическая философия. Что такое материализм или идеализм, если говорить о философской антропологии? Различия сразу исчезают, улетучиваются. Антропология материалистична, поскольку признает внешнюю действительность; антропология идеалистична, поскольку понимает эту действительность как бытие, в котором присутствует мышление. Всякое бытие для антропологической философии предстает как бытие, внутри которого находится человек и его мышление; бытие не есть знание о "чем-то", но всегда знание о "ком-то" - человеке, его судьбе и отношении человека как субъекта мышления и практики к внешнему миру. Внешняя действительность - не исходный пункт философствования, она осознается как проблема, которую должно разрешить мышление. Мышление приобретает статус принципа-, теперь оно "не только шествует рядом с бытием, оно теперь не только голая рефлексия "о" нем, но его собственная внутренняя форма определяет внутреннюю форму бытия"267. Там, где нерефлективное мышление останавливается (в случае метафизического догматизма или материализма), там идеализм обостряет данный вопрос как вопрос мышления. В материализме дух оказывается пойманным, поскольку он есть пассивный отражатель простых впечатлений; в идеализме, напротив, действительность формируется мышлением. Картина мира (бытие) антропологии есть образ самого человека - образ его мечты, в который он вносит такие элементы знания, которые в совокупности составляют концепцию культуры. Антропология неизбежно трансформируется в философию культуры. Итак, существует не материалистическая и идеалистическая философия, но философская антропология, и она предстает как некая функциональная концепция разума. Иначе говоря, нельзя рассуждать о каких-то инвариантах действительности или метафизической онтологии, в которую верит догматизм; в принципе нет структур онтологии самих по себе. Наше знание и все его конечные результаты являются функциональными концепциями, что означает: в зависимости от того, каким мы представляем себе объект нашего исследования и какими методами научного познания мы будем работать, этим напрямую будет определяться наш результат познания. Природа едина, но она может быть представлена в различных картинах: физической, химической, либо биологической; также и все знание выражается в виде "номотетического", либо "идеографического". Нет "причин вещей", которые были бы закономерными или случайными; теоретическое или описательное знание зависит исключительно от интересов познающего. Образы мышления имеют лишь одну точку соприкосновения с предметами реальной действительности: эта точка есть тот фокус знания, из которого в качестве следствий вытекают правила деятельности человека в предметном мире. Если следствия верны, то верны и действия, с помощью которых человек изменяет мир. Поэтому образы следует понимать не как копии, снимки с действительности, но шире - как совокупность интеллектуальных символов, которые человек создает в пределах своей культуры. Если теория познания и продолжает говорить "языком теории отражения в гносеологии", то следует иметь в виду, что "на место требуемого содержательного "подобия" между образом и вещью теперь встало в высшей степени сложное логическое отношение, всеобщее интеллектуальное условие, которому основные понятия ... призваны удовлетворять. Их ценность заключается не в отражении ими данного бытия, а в том, что они дают как средства познания, в единстве явлений, которое они впервые сами из себя создают"268. Вне всякого сомнения мышление находится в каком-то "тайном союзе" с предметной реальностью, оно как-то связяно с внешним миром. Наука и вслед за ней материалистическая философия видят разгадку этой тайны в теории отражения, полагая, что мышление есть частный случай изоморфного отношения, при котором существует обязательное соответствие структур взаимодействующих объектов. Но то, что очевидно при одном способе объяснения, не очевидно при другом; философия по определению не может довольствоваться переформулировкой знания с языка науки на язык метафизики - никогда методами философии не постичь факт превращения энергии внешнего раздражения в явление сознания (о чем учит физиология). Как говорит Эрнст Трёльч, это единство мышления и бытия в философии "можно лишь предчувствовать и ощущать, но не выражать научно и не конструировать". Данное единство не исключает возможность ошибок мышления и произвол воли. Без заблуждения, без риска и мученичества не существует истин и ценностей. Всякое метафизическое мышление неминуемо покоится на принципе "оправдания верой". Напротив, не существует никакой рациональной системы (например, научной теории отражения), принятие которой освобождает нас от ошибок мышления, делает процесс познания объективным и несомненным. "Так было всегда и освободить людей от этого не мог прогресс науки и мышления, в том числе и прогресс объективных наук, т.е. естественных наук, с методами которых столь же часто, сколь безрезультатно пытались отождествить методы истории и даже методы образования идеалов"1 и добавим от себя - методы философии. "Меня утешает мысль, - писал в 20-е годы нашего века Трёльч, - что работа в области философии сегодня повсюду в полном разгаре и что у ряда коллег, особенно у молодого поколения, я замечаю близкую мне направленность в разработке философских дисциплин". Напротив, Шпенглер весьма скептически оценивал ситуацию, сложившуюся в это время в философском мире. "Становится стыдно, - писал он, - когда переводишь взгляд с людей такого калибра (Гёте, Гоббс, Лейбниц - Ю.П.) на сегодняшних философов. Какая ничтожность во всем личном! Какая заурядность политического и практического горизонта! ... Тщетно оглядываюсь я вокруг, ища среди них кого-то, кто составил бы себе имя хотя бы одним глубоким и опережающим суждением по какому-либо решающему злободневному вопросу. Сплошь и рядом наталкиваюсь я на провинциальные мнения, каковые можно услышать от кого угодно. Я спрашиваю себя, беря в руки книгу современного мыслителя, догадывается ли он вообще о фактическом положении дел в мировой политике, о великих проблемах мировых городов, капитализма, будущности государства, связи техники с развязкой цивилизации, русской стихии, науки. ... Среди живущих философов нет ни одного, кто охватил бы это единым взором". По ходу изложения материала уже приходилось говорить об этих резких оценках великого мыслителя. Сейчас же отметим, что в отношении мировой и отечественной философии, как и гуманитарных наук в целом можно сказать, что все они подвержены состоянию глубокого кризиса. Современная ситуация драматична и это выражается в том, что еще не найдены новые парадигмы мышления. Необычность состояния видится в том, что не просто уходит век, - что само по себе всегда рождает чувство тревоги и неуверенности, - но с ним уходит и целое тысячелетие. "Ценности" и "смыслы", которые определяли общественное бытие на протяжении почти века, вдруг утратили свое значение, оставив интеллектуальное пространство в состоянии пустоты и вакуума. Исторические ценности пришли в движение; уход одних идеологем и идеалов не привел к появлению других. Мы переживаем время не сформировавшихся норм и принципов, которые играли бы регулятивную роль в жизни общества. Как и в начале века мы "теоретизируем и конструируем уже не под защитой все претерпевающего порядка, делающего безвредными даже самые смелые или дерзкие теории, а в буре преобразования мира, где проверяется эффективность или неэффективность каждого прежнего слова, где многое из того, что прежде казалось или действительно было торжественной серьезностью, превратилось в фразу или мусор. Мы теряем почву под ногами и вокруг нас носятся в вихре самые различные возможности последующего становления ..."269 270. Революции не разрешают назревших социальных противоречий, а потому становятся перманентными. О кризисе философской мысли можно говорить в двух смыслах. Во- первых, кризис касается техники философского исследования: приемов и методов познания. Необходимо решительно противодействовать тому, что связано с механическим переносом из сферы науки в область философии - методов наблюдения и эксперимента, моделирования, практической проверки результатов познания, объективности истины, предметности знания, математизации и сведения знания к количественным характеристикам. Только сохранив то, что по праву принадлежит „философии, можно говорить об обретении ею подлинного образа. Во-вторых, о кризисе философии можно говорить в смысле мировоззрения. На сегодняшний день утрачено чувство философичности самой действительности, умение воспринимать историческую жизнь в едином целом, когда бы происходило расширение горизонта видения мира и открывались перспективы будущего. Жизнь понимается в обычном изменении, которое становится самоцелью. Иначе говоря, нам недостает полноты взгляда на общественную жизнь, существует кризис мировоззрения. Спешные попытки противопоставить существовавшим объяснительным концепциям новые, например, формационному подходу - цивилизационный, не имеют успеха, поскольку процесс культурного творчества человечества не совпадает с основными фазами исторического движения, либо попросту дублирует имеющееся знание. Кризис философского мышления, как и кризис всего гуманитарного знания, естественно, рожден объективными причинами, из которых можно назвать две. Во-первых, на исходе XX века и II тысячелетия, когда объективная наука в лице современного естествознания может вполне заслуженно гордиться своими успехами в деле открытия законов природы, гуманитарная сфера знания обнаруживает, что предмет ее изучения - человек - по- прежнему, как и много веков тому назад, остается неопределяемым и невыразимым имеющимися средствами познания. Что мы сегодня знаем о человеке? Сколько времени он существует на планете и сколько времени она останется пригодной для существования человечества? Возникло ли человечество только на Земле или "материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет - мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время"? (Энгельс.) Из стотысячелетий или даже миллионов лет, в течение которых человек жил на Земле, нам известны только шесть тысячелетий, а в них в сущности - только европейская культура и ее предпосылки, обращает внимание Трёльч. Все, что к ней не относится, мы понимаем с трудом. "Уже по отношению к России, которая ведь, как и мы, унаследовала христианство 438 и позднеантичную мистику спасения, - пишет он, - наши культурнофилософские масштабы оказываются недействительными, так как у нас нет общего с ней латинского прошлого. Что же касается души Востока, то все, кто полагает, что постигли ее, признаются, что все-таки ее не поняли" (там же, с. 158). Как уже отмечалось, человек в принципе не может быть определен в силу того, что по своей сущности он всегда больше, чем предметная действительность, а потому постоянно выходит посредством трансцедирования в качественно иные миры. Во-вторых, сегодня, после гигантского социально-экономического катаклизма, знаменовавшего собой кризис марксистского мировоззрения, идея прогресса стала особенно проблематичной. Если и можно говорить о целенаправленном развитии, то, пожалуй, только по отношению к области науки - все остальное существует безотносительно к идее прогресса. Идея всемирной истории с ее общими и универсальными законами подвергается все большей критике потому, что остается открытым вопрос: какова перспектива развития отдельных и индивидуальных культур; будут ли они развиваться самостоятельно или сольются в одну мировую культуру - таких знаний на сегодняшний день мы не имеем. В связи с этим, как пишет Трёльч, "разумнее, пожалуй, думать о совершенстве индивида, предназначенного и способного мыслить после физической смерти, чем успокоиться на вере в результаты развития, которым будут наслаждаться последние поколения и которое для них также не вполне вероятно" (там же, с. 160). По признанию специалистов в области исторического познания, становится проблематичным метод сравнительного изучения истории, который был своего рода фундаментом концепции социального прогресса. Сегодня все более очевидным становится факт, что культуру невозможно понять через аналогию и сравнение. Каждая культура уникальна и неповторима, а потому все культурные ценности могут быть поняты только в собственных пределах, из самих себя. Всякие сравнения хороши в том смысле, что помогают лучше разглядеть индивидуальные особенности культурных явлений, их неповторимость и своеобразие. В науках о духе невозможна аналогия, как она возможна в сравнительной анатомии или зоологии. Глубокие исторические исследования всегда связаны с проникновением в сущность культуры, особенную и неповторимую; культура характеризуется собственным движением и развитием, поэтому постижение ее связано с изучением этого уникального прошлого, при котором исторический взгляд дополняется широким философским фоном. Но как быть с идеей прогресса, сформулированной рационалистической философией XVIII века и получившей научное обоснование в не менее рационалистической марксистской философии? Вне всякого сомнения, от нее нельзя отказываться. Данная идея в ее марксистском воплощении есть, своего рода, идеал, который задает общий фон любого социального исследования, общее основание и общую цель, посредством которых историк вос- производит индивидуальный "культурный синтез". Идея социального прогресса основана на вере, без которой не существует ни историческое, ни философское познание. Но эту общую цель и общее основание "никогда нельзя мыслить как доступную на Земле конечную цель; как общее и индивидуальное примиряются в загробной жизни - также темно, как все что происходит после смерти. Не конечная стадия пребывания человечества на Земле, а смерть индивидов есть граница всякой философии истории"271. Книга создавалась в течение многих лет - с августа 1991 по август 1997 года. Автор находился в гуще политических событий, как предшествующих этому времени, так и в первые годы указанного периода: с июня 1990 по август 1991 года работал секретарем Томского обкома КПСС, избран членом Центрального Комитета Компартии РСФСР; был делегатом Российской партийной конференции в июне 1990 года, участником Учредительного съезда Компартии РСФСР в сентябре 1990 года, делегатом второго Чрезвычайного съезда Компартии РСФСР в феврале 1993 года; принимал участие в работе Конституционного суда РФ по вопросу о конституционности КПСС и КП РСФСР в качестве свидетеля от КПСС (июль - декабрь 1992 года); был очевидцем расстрела здания и защитников Верховного Совета РСФСР ("Белого дома") в октябре 1993 года. Вслед за Гёте я могу сказать: "Я был бойцом, И оттого я вправе утверждать, Что был я человеком". Мне пришлось жить в эпоху катастроф и взлетов страны: в раннем детстве воспринимать события Великой Отечественной войны, видеть героизм и самопожертвование простого народа во имя победы; учиться и работать в годы подъема экономики и расцвета культуры, но также и бюрократизации и огосударствления всех сторон общественной жизни, приведших в августе 1991 года к реставрации буржуазного общества в России. Эту противоречивую и во многом трагическую историю нельзя рассматривать отчужденно, как нечто внешнее; все, что происходило в моей стране, необходимо переживать как личную судьбу, как произошедшее со мной. Но в то же время есть другая сторона этой экзистенции: невозможность принять современную действительность как свою собственную - ее приходится переживать как чуждую и случившуюся не со мной. Отсюда чувство тоски и безысходности, столь характерное для большинства людей. Подобные эпохи, богатые событиями и социальными изменениями, принято называть "интересными и значительными". Однако эти же самые эпохи самые несчастные и трагические для отдельных людей и целых поколений. История безучастна к судьбам людей, она спокойно взирает на отдельную личность или просто ее не замечает. Все это имеет то отношение к философии, что она в такие бурные исторические периоды быстро изменяется и по-новому осознает самое себя и внешний мир. Воспроизводя одну и ту же ментальность, тождественные себе дискурсы в периоды социальной стабильности и однообразия, философия вдруг резко меняется, обнаруживает крутые повороты мышления, новые метафоры сознания во времена социальных бурь и потрясений. Это объясняется тем, что она во все эпохи была тесно связана с общественной жизнью; человеческое мышление имеет социальные корни, а потому глубокие исторические преобразования находят отражение в содержании и структуре сознания. Философское познание “есть функция жизни, есть символика духовного опыта и духовного пути. На философии отпечатываются все противоречия жизни, и не нужно их пытаться сглаживать. Философия есть борьба”272. Бури и ураганы, пронесшиеся над нашей страной и миром, не могли не повлиять на характер мировоззрения автора. В его сознании произошли определенные изменения и это выразилось в повороте от классического рационализма и сциентизма к неклассической рациональности, представленной в образе философской антропологии. Что же касается многих лет, потраченных на подготовку данной книги - так сказать отсутствие творческого горения, - то у автора есть алиби: даже земным богам бывает свойственна некоторая медлительность или степенность при решении сложных проблем. “Пустые и поверхностные умы быстро решают вопросы и спешат высказать свое мнение; но тот, кто серьезно относится к предмету, который значителен сам по себе и достигает удовлетворительного состояния только путем полного его развития, требующего долгого и упорного труда, тот надолго погружается в предмет и изучает его в тиши”. Эти слова принадлежат великому философу Гегелю. И последнее. В пору активной общественной деятельности у автора этих строк было много друзей, как и немало противников, что само по себе естественно. После развязки событий в августе 1991 года и победы сил, ориентирующихся на буржуазный строй, мои оппоненты сначала не хотели меня замечать, но вскоре некоторые из них стали формально оказывать знаки внимания - здороваться, пожимать руку, что означало в их глазах мое полное поражение, бесперспективность в плане карьеры, окончательное падение как личности. На это я отвечу им словами любимого мыслителя: “Падение человека возможно лишь с высоты, и само падение человека есть знак его величия” (Н.Бердяев).
<< |
Источник: Петров Ю.В.. Антропологический образ философии. 1997

Еще по теме ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

  1. 19.3. Аудиторское заключение. Порядок составления аудиторского заключения
  2. 5.3. Заведомо ложное аудиторское заключение
  3. Статья 60. Заключение эксперта
  4. 5.28. Модификации заключения независимого аудитора
  5. Заключение
  6. Заключение
  7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  8. Порядок заключения трудового договора
  9. § 3. Заключение договора
  10. 15.2. Заключение и расторжение брака
  11. Разработка, заключение, регистрация коллективного договора
  12. § 2. Заключение срочного трудового договора
  13. ЗАКЛЮЧЕНИЕ