<<
>>

§ 2. Логическая структура аргументации

Аргументация как деятельность характеризуется не только субъектом, объектом деятельности, схемой деятельности, имеющейся в сознании субъекта, но и средствами этой деятельности.

Будучи деятельностью интеллектуально-речевой, аргументация осуществляется через построение определенного рода текста, который может быть составлен из знаков как письменной, так и устной речи. Можно говорить о логических средствах и риторических приемах аргументации, о ее лексическом богатстве или, напротив, бедности, о тонких или грубых психологических приемах. Так или иначе, все эти факторы, называемые иногда средствами аргументации, находят воплощение в тексте, который является в этом отношении универсальным средством аргументации.

Говоря о логической структуре аргументации, мы имеем в виду именно логическую структуру текста, посредством которого аргументация осуществляется.

Нужно заметить, что далеко не все воздействия на взгляды и поведение человека, осуществляемые через текст, являются аргументацией и соответственно не все тексты, образуемые в этих случаях, являются аргументационными. При этом непосредственная цель субъекта деятельности может не отличаться от цели субъекта аргументации, т. е. состоять в принятии ад-

ресатом некоторого утверждения (и в совершении соответствующих поступков). Например, говоря человеку: «Как хорошо Вы выполнили эту работу», мы хотим, чтобы человек этот принял данное утверждение как истинное, т. е. осознал значимость своей работы. Обращаясь к кому-то со словами: «Принесите, пожалуйста, книгу», мы рассчитываем, что он совершит желаемое нами действие. Наконец, просто сообщая человеку некоторую информацию о том, что тогда-то имело место то-то, мы стремимся таким образом расширить сферу его знания. Во всех этих случаях субъект деятельности обращается к реципиенту как к сознательному существу, обладающему свободой воли в отношении принятия или непринятия соответствующих утверждений.

Но здесь мы не имеем дела с аргументацией. Для аргументационного текста характерно наличие двух логических компонентов — тезиса аргументации и ее оснований. Число оснований (посылок) может варьироваться, иногда (как в первых двух примерах аргументации, приведенных в самом начале данной главы) это число равно единице. Тезис и каждое из оснований — это суждения, выражаемые в предложениях. Аргументатор полагает, что принятие реципиентом оснований обусловит определенным образом принятие им тезиса аргументации. Характер обусловливания при этом может быть различным. Например, в одних случаях аргументатор считает, что, приняв посылку, реципиент обязан принять тезис, поскольку данный тезис логически следует из данных посылок, истинность посылок с необходимостью 'влечет истинность тезиса. В других случаях аргументатор осознает, что принятие реципиентом посылок позволяет надеяться на принятие им тезиса лишь с некоторой степенью вероятности (возможно, и весьма высокой), поскольку данный тезис получается из данных посылок по индукции, истинность посылок не гарантирует истинности тезиса, а лишь в некоторой степени подтверждает предположение об истинности тезиса.

Обратим внимание на то обстоятельство, что мы ведем речь о представлениях аргументатора относительно логической связи, например дедуктивной или индуктивной, оснований и тезиса, а не о реальной логической связи между ними. Дело в том, что представления аргументатора о характере логической связи между тезисом и основаниями не всегда соответствуют действительности. Допустим, некто говорит вам: «Иванов работает слесарем, поэтому он никак не может иметь ученой степени», полагая, что из утверждения «Иванов работает слесарем» с необходимостью следует утверждение «Иванов не имеет ученой степени». Представление аргументатора о связи между этими утверждениями в данном случае неверно. На самом деле истинность утверждения «Иванов работает слесарем» дает нам право заключить, что Иванов не имеет ученой степени лишь с высокой степенью вероятности.

Ведь известны случаи, хотя и весьма редкие, когда человек, имеющий ученую степень, по тем или иным причинам становится рабочим. Таким образом, имеет место несовпадение реальной логической связи между тезисом и основаниями и той, которая заявлена аргументатором в рассматриваемом тексте. Реальная логическая связь в данном случае была бы адекватно выражена в тексте типа: «Иванов работает слесарем, поэтому, скорее всего, он не имеет ученой степени».

Развиваемое в данной работе понимание аргументации не предполагает непременной логической правильности рассуждения, реализуемого в аргументационном тексте. Более того, как тезис, так и основания аргументации могут оказаться ложными. При этом и ложность предложений, утверждаемых в ходе аргументации, и логическая неправильность рассуждения могут быть как результатом ошибки аргументатора, так и результатом его сознательного стремления ввести реципиента в заблуждение. Таким образом мы говорим о честной или нечестной, правильной или неправильной, истинной или ложной, действенной или недейственной аргументации.

Столь широкое понимание аргументации является достаточно распространенным [183; 161], однако не общепризнанным. Существует подход, наделяющий статусом аргументации лишь такие способы воздействия на взгляды и поведение человека, которые осуществляются путем логически правильного рассуждения, имеющего истинные посылки и тезис. Предполагается также, что аргументатор честен (он не выдает за истину то, что считает ложью) и что деятельность его успешна. Наиболее крупная работа, в которой представлен такой подход, — монография Г. А. Брутяна «Аргументация» [21]. Нужно признать, что подход этот имеет свои основания. Прежде всего он имеет основания в некоторых ситуациях повседневного употребления слова «аргументация» и родственных с ним слов. Когда человек приводит веские, убедительные доводы в поддержку своей позиции, мы говорим: «Это аргументация», «Это аргументы», имея в виду, что человек этот логичен, последователен и опирается на положения, которые представляются нам истинными.

В противоположной ситуации, когда доводы оцениваются нами как ложные или неприемлемые, манера рассуждения как логически непоследовательная, когда мы не верим в честность и добросовестность говорящего, мы заявляем: «Это не аргументация», «Это не аргумент».

Вообще, термин «аргументация» нередко имеет положительную эмоционально-ценностную нагруженность. Такая на- груженность обусловлена тем, что честный, ставящий перед собой 'благородные цели, интеллектуально развитый человек стремится к истинности и логической правильности своей аргументации. Стремление это, разумеется, оправдано как в моральном отношении, так и в конечном счете прагматически. Нельзя не видеть, однако, что абсолютная честность, истинность, правильность и успешность — это черты скорее идеала аргументации, к которому мы стремимся, чем реальная аргументация. Требования истинности, правильности, честности— это те требования, в соответствии с которыми должно аргументировать, но которые далеко не всегда выполняются в реальной аргументации по тем или иным причинам, например, в силу способности человека ошибаться, добросовестного заблуждения или преднамеренного обмана. Трактовка аргументации как безусловно «положительного» феномена влечет за собой отказ в праве называться аргументацией построениям, которые ошибочны или представляют собой попытки сознательно ввести реципиента в заблуждение. Такого рода случаи называют ложной риторикой, софистикой, эклектикой, противопоставляя их аргументации, которая всегда истинна, честна и логически правильна. К сожалению, сегодня мы имеем солидную традицию зачисления в разряд софистики, эклектики или ложной риторики всех тех примеров аргументации, когда обосновывается тезис, который мы ни за что не хотим принимать, или аргументатором является человек, не согласиться с которым мы считаем делом чести. Множество примеров тому можно почерпнуть из оценок аргументации, осуществляемых в политико-идеологическом контексте, в том числе в развиваемых в таком контексте гуманитарных науках — философии, политэкономии, истории.

Имеется соблазн априорно квалифицировать ту или иную попытку аргументации как софистическую или эклектическую, что освобождает ее оппонента от серьезного, беспристрастного, просто добросовестного анализа проблемы.

Представляется все же предпочтительной более широкая трактовка аргументации, когда истинность и ложность, честность и обман, приемлемость и неприемлемость рассматриваются не как характеристики двух разных феноменов — аргументации и не-аргументации, а как характеристики одного и того же — аргументации. Это дает возможность рассматривать различные разновидности аргументации (приближающиеся к идеалу или противоречащие ему) как проявление одной фундаментальной способности человека к дискурсивному воздействию на другого человека (или на себя самого).

Мы уже не раз говорили о том, что аргументация осуществляется через построение текста. В тексте содержатся тезис и посылки аргументации, указание на связь между ними. Вместе с тем аргументационный текст может содержать компоненты, которые нельзя назвать ни тезисом, ни посылками, ни указателем связи между ними. Это могут быть различного рода описания, пояснения, введение в историю вопроса и даже отступления, причем не всегда относящиеся к делу. В связи с этим возникает вопрос, как обозначить логико-лингвистическую структуру, образуемую посылками и тезисом аргументации и фиксируемую в аргументационном тексте, который наряду с нею может содержать и другие компоненты? Такую структуру иногда называют аргументацией [30]. Для проводимого здесь исследования, однако, существенно различать аргументацию как деятельность и логико-лингвистическое средство ее осуществления. В англоязычной литературе по теории аргументации для обозначения такого средства используется термин «argument». В русском языке калькой английского «argument» является слово «аргумент». Это слово, однако, не может считаться адекватным переводом английского «argument». Дело в том, что в русскоязычной литературе, посвященной проблемам аргументации и доказательства, термин «аргумент» используется как синоним термина «посылка доказательства» или «посылка аргументации» :[ 14].

В данной работе для обозначения логико-лингвистической структуры, в которой реализуется аргументация, будет использоваться выражение «аргументационная конструкция». Под аргументационной конструкцией будем понимать- множество предложений, произнесенных или написанных некоторым лицом (аргументатором) и адресованных некоторому другому лицу или группе лиц (реципиенту, аудитории). При этом аргу- ментатор надеется, что реципиент примет одно из этих предложений (тезис) вследствие принятия им других предложений аргументационной конструкции (оснований, посылок).

Аргументационные конструкции могут различаться по сложности. Одни из них содержат в своем составе другие аргументационные конструкции, причем тезисы последних могут выступать в качестве посылок первых. Элементарные аргументационные конструкции не содержат в своем составе других аргументационных конструкций (все приводимые до сих пор в данной работе примеры аргументационных конструкций элементарны). Иные аргументационные конструкции имеют значительное число посылок, иные — лишь одну. Аргументационная конструкция может быть представлена в одном монологе аргументатора или в нескольких, как, например, в платоновских диалогах, где посылки одной аргументационной конструкции иногда оказываются разбросанными по ряду коротких монологов Сократа.

Аргументацию, таким образом, можно охарактеризовать как процесс построения и выдвижения аргументационных конструкций.

История изучения логической структуры аргументационных конструкций восходит к античности. Рефлексия над аргументацией сыграла большую роль в становлении логики как науки. Термин «аргументационная конструкция» не употреблялся Аристотелем, однако те структуры, которые он называет доводами и исследует в «Топике», «Риторике» или рассматривает в контексте аргументационных ситуаций в «Аналитиках», и есть, по существу, не что иное, как аргументационные конструкции. Аристотель выделял два типа аргументационных конструкций по характеру логической связи между их элементами — силлогизм и наведение (индукция). Современное логическое знание позволяет выделять более многообразные типы связей между элементами аргументационных конструкций, например, различные формы несиллогистических дедуктивных выводов. Характеризуя логическую структуру аргументационных конструкций самым общим образом, можно подразделить их на демонстративные и недемонстративные. Демонстративные аргументационные конструкции — те, в которых реализуется демонстративное рассуждение, т. е. рассуждение, где истинность заключения (в данном случае тезиса аргументационной конструкции) гарантируется истинностью посылок. К демонстративным рассуждениям относятся дедуктивные выводы и выводы по полной индукции. В недемонстративных аргумент тационных конструкциях реализуется соответственно недемонстративное рассуждение, где истинность посылок не гарантирует истинности заключения. Это выводы по неполной индукции, по аналогии, по правилам обратной дедукции [30, с. 202— 205].

Заметим, что истинность понимается в данной работе в самом широком смысле, как соответствие суждения той реальности, к которой оно относится, которую оно описывает. Реальностью при этом может считаться не только материальный мир, но и мир сознания, мир ценностей, сфера должного и предпочтительного. В этом смысле можно говорить об истинности нормативных и оценочных суждений, суждений долженствования, предпочтения и других.

Пытаясь проанализировать логическую структуру конкретных аргументационных конструкций, мы без труда обнаружим, что типы рассуждений, о которых говорилось выше, реализуются, как правило, не в аргументационной конструкции как таковой, а в аргументационной конструкции с некоторым имплицитным дополнением. Это дополнение состоит из предложений, которые не произнесены и не написаны, но подразумеваются в ходе аргументации. В этих случаях рассуждения, реализуемые в собственно аргументационных конструкциях, являются энтимематическими, эллиптическими. На эту особенность аргументационных конструкций обращал внимание Аристотель. Он отмечал, что довод остается ясным, если в нем опущены лишь весьма правдоподобные посылки {11, т. 2, с. 256]. Например, рассуждение: «Питтак щедр, ибо честолюбивые щедры, Питтак же честолюбив» представляет собой силлогизм. В ситуации, когда собеседникам известно, что Питтак честолюбив, посылка, содержащая эту информацию, может быть опущена, и аргументационная конструкция примет вид: «Питтак щедр, ибо честолюбивые щедры». Утверждение «Питтак честолюбив» является имплицитным дополнением данной аргументационной конструкции. Очевидно, что демонстративное рассуждение (в данном случае силлогизм) реализуется здесь в аргументационной конструкции с имплицитным дополнением.

Аристотель обращал внимание на широкую распространенность эллиптических рассуждений, на то, что ими пользуются и в спорах о вероятном, и в публичных 'выступлениях, и в доказывающих науках. Ведь и в последних нередко опускается «то, относительно чего доказывается, то, что доказывается, и то, на основании чего доказывают» [11, т. 2, с. 275]. Аристотель пишет: «Ничто, однако, не мешает иным наукам пренебрегать некоторыми [из этих сторон], как, например, не указывать, что род существует, если очевидно, что он существует (ведь не в одинаковой мере ясно, что есть число и что есть холодное и теплое), и не указывать значения свойств, если они ясны, точно так же как не рассматривают значения общих [положений], [например] что значит отнять равное от равного, потому что это известно» '[там же].

Хотя энтимематичность аргументации отмечалась многими философами со времен Аристотеля, однако характер имплицитных дополнений в их многообразии не получил достаточно детального систематического рассмотрения. Одна из попыток продвинуться в этом направлении была представлена в работе С. Тулмина i[183]. Он считает, что ключ к рассмотрению логической структуры аргументации дает аналогия с юриспруденцией. Эта аналогия, как утверждает С. Тулмин, ведет нас к принятию гораздо более сложной схемы аргументации, чем обычно используемая схема «посылки — заключение», поскольку вопросы, которые встают перед нами при анализе аргументации, являются лишь более общими случаями вопросов, уже известных в юриспруденции, где проводится множество различий между предложениями по их роли в судебном процессе. Какие различные типы предложений, спросит философ права, произносятся в ходе судебного разбирательства и какими различными путями они связаны с установлениями закона? С. Тулмин подчеркивает, что данный вопрос является центральным для изучающего юриспруденцию и что судебный процесс может быть должным образом понят только в том случае, если мы проведем большое число различий. «Юридические высказывания, — пишет он, — имеют множество различных функций. Высказывания претензий, доказательства идентичности, свидетельства о рассматриваемых событиях, интерпретации закона или обсуждение их правильности, претензии на частичное оправдание, заявления с просьбой о смягчении наказания, приговоры — все эти различные виды суждений выполняют свою роль в судебном процессе, и различия между ними на практике далеко не пустяк» [183, с. 96]. Если мы хотим представить нашу аргументацию с полной логической беспристрастностью и понять должным образом природу логического процесса, то мы должны, считает С. Тулмин, использовать модель аргументации ничуть не менее сложную, чем это .требуется в юриспруденции. Предлагаемая С. Тулминым мо

дель аргументации заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее.

Фактически С. Тулмин вводит три модели аргументации, причем каждая последующая модель оказывается более сложной, чем предыдущая. В основе построения этих моделей лежат следующие рассуждения. Когда мы говорим, например, что Петерсен не будет римским католиком, мы основываем наши утверждения на знании того, что он швед и что это делает весьма неправдоподобной его принадлежность к римско-католической церкви. Когда обвинитель в суде заявляет, что Вилкинсон обвиняется в нарушении правил дорожного движения, он ссылается на то обстоятельство, что два полисмена свидетельствуют, что они зарегистрировали факт ведения им машины со скоростью 45 миль в час в застроенном районе. В каждом случае первоначальное утверждение поддерживается некоторыми фактами, подкрепляющими его. Таким образом, можно различить тезис или заключение (claim, conclusion, обозначим его как С), чьи достоинства мы пытаемся установить, и факты, к которым апеллируют как к основаниям тезиса, на которые ссылаются как на сведения, данные (data, обозначим их как D). После того как мы выделили данные, перед нами могут возникнуть вопросы другого рода. Прежде всего, этот вопрос о природе и оправданности перехода от данных к заключению. Для того чтобы ответить на этот вопрос, требуются ие дополнительные данные, а предложения другого рода: правила, принципы, разрешения на вывод. Эти общие предложения сыграют роль моста между данными и заключением. Самым кратким образом они могут быть записаны «если D, то С», а более эксплицитно — «данные (информация) D дают нам право сделать заключение (выдвинуть тезис) С». Предложения такого рода С. Тулмин называет «разрешениями», «гарантиями» (warrants, обозначается как W).

В некоторых случаях гарантии могут быть тривиальными, например знание того, что у Гарри рыжие волосы, позволяет нам отвергнуть любое предположение о том, что его волосы черные, ввиду «гарантии», что «рыжее не может быть одновременно черным». Пример нетривиальной гарантии — «швед почти наверняка не будет римским католиком». Эта гарантия позволяет нам перейти от утверждения «Петерсен швед» к утверждению «Петерсен не будет римским католиком».

Вышесказанное позволяет С. Тулмину ввести следующую схему аргументации:

следовательно, С

поскольку W

Одна из причин различать данные и гарантии, считает С. Тул- мин, состоит в том, что к данным апеллируют эксплицитно, к гарантиям же имплицитно. Кроме того, гарантии имеют общий характер: они удостоверяют правильность всех аргументационных конструкций соответствующего типа и должны устанавливаться иным путем, чем факты, используемые в качестве данных. Это различие между данными и гарантиями подобно приводимому в суде различению между вопросами факта и вопросами закона.

Приведенная схема аргументации является у С. Тулмина лишь начальной. Она порождает дальнейшие вопросы относительно силы гарантий. Одни гарантии позволяют с необходимостью переходить от данных к заключению, другие — лишь с вероятностью. В первом случае заключение получает модальный квалификатор «необходимо», во втором — «вероятно» или «предположительно». Иногда мы можем указать условия, при которых гарантии не позволяют получить заключение из данных.

Дополнив модель аргументации квалификаторами Q и условиями исключения или опровержения (rebuttal) R, получаем

D               j              *¦ следовательно, lt;2, С

поскольку W              если не R

Например:

следовательно, предположительно Гарри является

британским подданным

поскольку человек, рожденный на если не имело место одно из следующих Бермудах, в общем случае являет- условий ся британским подданным              |

его родители не были британскими подданными; он принял американское гражданство и т. д.

Условия опровержения R являются самостоятельным элементом аргументации, несводимым к другим. Их отличие от разрешений очевидно — ведь они представляют собой утверждения о некоторых фактах. Менее очевидно их отличие от данных D. С. Тулмин, однако, обращает внимание на то обстоятельство, что R не могут рассматриваться как дополнительные D, поскольку R приводятся с целью подтверждения

или опровержения применимости W. И тот факт, что Гарри родился на Бермудах, и тот факт, что его родители не являются подданными другого государства, оба имеют отношение к вопросу о его теперешнем подданстве или гражданстве, но эти отношения различны. Первый из этих фактов сам по себе устанавливает презумпцию британского подданства, второй же факт, отвергая одно из вариантных возражений, служит для укрепления этой презумпции.

Еще один существенный элемент схемы аргументации, по С. Тулмину, — «поддержка» (backing, обозначается как В) используемых разрешений. Ведь нас могут спросить не только о том, правомерно ли и при каких условиях правомерно применять разрешение W именно в данном случае, но и о том, почему вообще эти разрешения должны считаться имеющими силу: «Вы полагаете, что человек, родившийся на Бермудах, должен быть британским подданным, но почему Вы так думаете?» Таким образом, за нашими разрешениями должны лежать некоторые другие гарантии, без которых эти разрешения не имеют ни власти, ни употребления. Такими гарантиями выступают поддержки В. И самая полная из предлагаемых С. Тулминьгм схем аргументации имеет вид

Пример:


С. Тулмин подчеркивает, что поддержки, на которых основываются разрешения, существенно различны в различных сферах аргументации. Если в только что рассмотренном примере разрешение, сформулированное в предложении «Человек, рожденный на Бермудах, является британским подданным», поддерживается апелляцией к законам, регулирующим подданство людей, рожденных в британских колониях, то разре

шение, сформулированное в предложении «Кит является млекопитающим», может быть поддержано ссылкой на таксономическую классификацию, а утверждение «Жители Саудовской Аравии являются мусульманами» — апелляцией к статистическим данным о религиозной принадлежности людей различной национальности.

Отличия поддержки от других элементов аргументации состоят в следующем. От разрешения поддержка отличается тем,, что она должна быть выражена в виде категорического утверждения о факте (указание на соответствующие статьи закона, научные положения, статистические данные), в то время как само разрешение является, как мы видели, гипотетическим утверждением, выполняющим роль моста между данными и заключением. Сравнивая поддержку с данными, можно заметить, что, в то время как данные должны быть выражены эксплицитно, т. е. произнесены или записаны в ходе аргументации, поддержка может содержаться в аргументации имплицитно, получая явную формулировку лишь в процессе защиты первоначальной аргументации. Очевидным является отличие поддержки от квалификатора и условия опровержения: ведь роль поддержки состоит в обосновании разрешения, роль квалификатора— в указании на модальность заключения, а условия опровержения позволяют отвергнуть презумпции, создаваемые разрешением.

Оценивая тулминовскую схему аргументации, которая в нашей терминологии может быть названа схемой аргументационной конструкции и ее имплицитных дополнений, следует отметить прежде всего, что данная схема не ограничивается различением лишь посылок и заключения аргументации, но показывает многообразие ее элементов, специфику связей между ними, их коммуникативные функции. Кроме того, схема С. Тул- мина — работающая, она может служить практическим руководством для анализа многих типов реальных аргументационных конструкций.

Заметим, однако, что не всякая аргументация содержит все- элементы, входящие в эту схему. Например, для обоснования разрешения перехода от данных к заключению нередко используются гипотетические утверждения общего характера, а они, очевидно, не могут быть квалифицированы как поддержки в смысле С. Тулмина.

При всей полезности юридической модели для общего анализа аргументации эту модель не следует абсолютизировать, и недостатки рассматриваемой схемы обусловлены во многом как раз неправомерным расширением сферы действия юридической модели. Испытывая данную схему на универсальность, мы сталкиваемся с трудностями в тех случаях, когда в качестве явно формулируемой посылки аргументационной конструкции выступает суждение общего характера, а утверждение о факте оказывается имплицитным дополнением. Проиллюстри-

руем это на таком примере. Некто утверждает: «Я имею право на труд в соответствии с полученной специальностью, ибо это право каждого гражданина СССР». Очевидно, что аргументационная конструкция в данном случае состоит из тезиса «Я имею право на труд в соответствии с полученной специальностью» и посылки «Всякий гражданин СССР имеет право на труд ,в соответствии с полученной специальностью». Имплицитным дополнением является суждение «Я — гражданин СССР». Оно не произносится в ходе аргументации, поскольку известно всем лицам, вовлеченным в коммуникативную ситуацию, автоматически срабатывает при выдвижении и оценке данной аргументационной конструкции. Именно это имплицитное утверждение дает нам право перейти от посылки к заключению, однако оно не может быть названо разрешением (W) в смысле С. Тул- мина, поскольку оно является утверждением о факте, не имеет общего характера и соответствует меньшей посылке силлогизма. Утверждение же «Всякий гражданин СССР имеет право на труд» является утверждением общего характера и может быть обосновано ссылкой на соответствующие пункты законодательства и потому не может рассматриваться как данное (D) в смысле С. Тулмина. Вместе с тем посылку данной аргументационной конструкции мы не можем рассматривать как разрешение, а имплицитное дополнение как данное, поскольку первая эксплицитна, а второе — имплицитно. Таким образом, схема С. Тулмина не срабатывает в исследовании аргументационных конструкций рассмотренного типа.

Представляется, что тулминовская схема аргументации может быть усовершенствована, если допустить большую вариабельность данных и разрешений тезиса, условий опровержения и поддержек. Учитывая разработки С. Тулмина, мы можем охарактеризовать имплицитные дополнения к аргументационной конструкции как состоящие из суждений, которые выполняют роль разрешений на переход от посылок аргументационной конструкции к ее заключению, роль обоснования (поддержки) этого разрешения, формулировки условий исключения. При этом любая из перечисленных ролей может выполняться утверждениями как общего, так и частного характера, утверждениями гипотетическими, ассерторическими и другими видами утверждений. Имплицитные дополнения могут переходить в разряд явно формулируемых посылок аргументационной конструкции в ходе анализа данной конструкции, обсуждения и защиты ее, в дискуссии, споре, судебном разбирательстве. Невозможно сформулировать универсальные жесткие правила, которые позволяли бы установить, какие суждения должны выдвигаться эксплицитно, как посылки аргументационной конструкции, а какие входить в имплицитное дополнение. Вопрос об эксплицитности и имплицитности решается чаще всего неосознанно в зависимости от конкретной коммуникативной ситуации. То или иное суждение оказывается в составе импли-

цитного дополнения не в силу того, что оно общее или гипотетическое, а потому, что оно ’представляется само собой разумеющимся участникам коммуникативной ситуации и должно автоматически срабатывать при выдвижении и оценке аргументационной конструкции. Разумеется, форма аргументационной конструкции и характер имплицитных дополнений к ней обусловлены непосредственно той схемой деятельности, которая имеется в сознании аргументатора. Аргументатор может сам решать, какие утверждения в ходе аргументации могут быть опущены, оставаясь в качестве имплицитных дополнений, а какие должны явно формулироваться в качестве посылок аргументационной конструкции. Иногда аргументатор осознанно принимает такого рода решения, ориентируясь при этом на взгляды аудитории, принимая во внимание поле аргументации, но гораздо чаще имплицитные дополнения к аргументационной конструкции не осознаются явно самим аргументато- ром. Ошибка, которая подстерегает аргументатора в таких случаях, состоит в том, что в числе имплицитных дополнений могут оказаться утверждения, которые не являются для аудитории сами собой разумеющимися и автоматически срабатывающими при оценке аргументационной конструкции и которые следовало бы сформулировать в виде явных посылок. Эта ошибка ведет к непониманию аргументации реципиентами и может стоить ему успеха. На это обстоятельство обращает внимание Г. А. Брутян: «Задача же аргументатора состоит в том, чтобы неявное для собеседника превратить в явное, если это приводит к достижению цели. Это следует учесть особо, поскольку всякая более или менее развернутая аргументация подразумевает определенный подтекст — те неявно выраженные предпосылки, на основе которых аргументатор развивает свою аргументацию. Непонимание в процессе аргументации нередко возникает вследствие неправильного раскрытия подтекста рассуждения оппонента, участника дискуссии и т. д. Аргументатор обязан сделать все возможное, чтобы выраженные предпосылки рассуждения не давали основания для двусмысленного или ложного толкования» [21, с. 33].

С другой стороны, чрезмерно подробная аргументация, когда явно формулируются многие из суждений, которые следовало бы оставить в числе имплицитных дополнений, может вызвать раздражение реципиента, снизить интерес к аргументации и также помешать ее успеху.

С учетом вышесказанного можно охарактеризовать логическую правильность аргументации. Аргументация будет логически правильной в том случае, если тезис аргументационной конструкции выводим из совокупности ее посылок и имплицитных дополнений и при этом характер выводимости соответствует заявленному аргументатором. Так, если аргументатор заявляет, что тезис непременно истинен при истинности посылок, то аргументационная конструкция логически правильна, если истинность посылок и имплицитных дополнений гарантирует истинность тезиса. Когда же аргументатор претендует лишь на то, что истинность тезиса вытекает из истинности посылок лишь с некоторой степенью вероятности, то для логической правильности аргументационной конструкции достаточно, чтобы имела место недемонстративная выводимость тезиса из посылок и имплицитных дополнений. Сказанное относится к элементарной аргументационной конструкции. Сложная же аргументационная конструкция является логически правильной, если каждая из входящих в нее элементарных аргументационных конструкций является логически правильной.

Необходимо иметь в виду, что характер логической связи между компонентами аргументационной конструкции не всегда явно заявляется аргументатором. Говоря: «Л, потому что Й», человек может иметь в виду как то, что А с необходимостью выводимо из В, так и то, что А выводимо из В лишь с некоторой степенью вероятности. Если из контекста не ясно, какой характер связи имеет в виду аргументатор, реципиент может прибегнуть к уточняющим процедурам (более подробно такого рода процедуры будут охарактеризованы в главе 3).

Говоря о логической структуре аргументации, невозможно обойти вопросы о соотношении аргументации и доказательства. В работах, исследующих аргументацию, эти вопросы решаются по-разному, и мы можем нередко обнаружить здесь противоположные точки зрения.

Резкое разграничение аргументации и доказательства проводит X. Перельман. Он противопоставляет друг другу эти два вида деятельности, рассматривая их как несовместимые. Под доказательством при этом имеется в виду прежде всего формальное доказательство, осуществляемое в рамках какой- либо из систем современной символической логики (например, в классическом исчислении высказываний или предикатов, модальных системах и т. д.). «В своей современной форме, — пишет X. Перельман, — доказательство есть вычисление, совершаемое в соответствии с заранее установленными правилами. При этом не допускается обращения к какой-либо иной очевидности или интуиции. Единственное требование — способность различать знаки и осуществлять операции в соответствии с правилами. Доказательство оценивается как правильное или неправильное в зависимости от того, соответствует оно правилам или нет. Заключение считается доказанным, если оно получено выполнением серии правильных операций, которое начинается с посылок, принятых в качестве аксиом. Независимо от того, рассматриваются ли эти аксиомы как очевидные, истинные или гипотетические утверждения, отношение между ними и выводимыми из них теориями остается неизменным» [175, с. 10]. Если мы приняли рамки формальной системы и знаем, что она свободна от двусмысленностей, тогда, считает X. Перельман, доказательства, которые могут быть осу- тцествлены в этой системе, являются вынуждающими и безличными, их правильность может быть проверена чисто механически.

Вынуждающий, механический характер доказательства, его безличность составляют, по X. Перельману, главное отличие доказательства от аргументации. Аргументация, в отличие от доказательства, предполагает столкновение умов, она имеет невынуждающий характер, ее правильность не может быть установлена механическим путем.

Совершенно противоположную точку зрения на соотношение аргументации и доказательства мы находим в работе В. Греннэна, где доказательство рассматривается как разновидность аргументации. «Хорошая аргументация, — пишет •он,— такая, где заключение доказывается, или, иными словами, где имеются истинные посылки, гарантирующие истинность выводимого из них заключения. Хорошую аргументацию... мы будем называть „доказательством"» [161, с. 33]. Формула доказательства, по В. Греннэну, следующая:              «доказательство—

=истинные посылки + логически правильный вывод» [там же]. Логически правильный вывод понимается при этом не как вывод, который может быть осуществлен лишь в формальной системе, а, скорее, в духе традиционной логики, как гарантирующий истинность заключения при истинности посылок [161, с. 175]. Аналогичную позицию занимают Е. К. Войшвилло и Ю. В. Ивлев, считая, что аргументация является логическим доказательством в том случае, когда в качестве посылок выступают достоверные положения, а форма аргументации представляет собой демонстративное рассуждение, в котором истинность заключения с необходимостью вытекает из истинности посылок [30, с. 202].

По-видимому, не случайно, что там, где аргументация рассматривается прежде всего как межсубъектное взаимодействие, в плане целей, которые преследуют вовлеченные в нее лица, аргументация противопоставляется доказательству (X. Перельман). Там же, где аргументация рассматривается прежде всего с точки зрения логической структуры реализуемого в ней рассуждения, доказательство понимается как особый случай аргументации (Греннэн, Войшвилло, Ивлев).

Своеобразную в этом отношении позицию занимает В. Б. Родос. С одной стороны, он считает, что главной составляющей теории аргументации является логическая теория доказательства, поскольку выделенные в логике структурные компоненты доказательства (основания, демонстрация и тезис) естественным образом включаются и в структуру аргументации. С другой стороны, В. Б. Родос видит принципиальное отличие аргументации от доказательства в том, что в ней имеется личностный, субъективный структурный пласт, отсутствующий в доказательстве [117, с. 304].

Имеется также подход, рассматривающий доказательство как один из основных компонентов аргументации. Аргументация предполагает наличие доказательства, однако не сводится к нему. Доказательство, пишет Г. А. Брутян, представляет собой логическую основу аргументации. При этом для аргументации требуется наряду с доказательством еще и убеждающее воздействие. «...Всякая корректная аргументация включает в себя доказательство как обязательный, причем основной, элемент. Однако наличие доказывания является необходимым, но не достаточным условием для осуществления аргументации. Здесь к доказыванию присовокупляется также и убеждение» [21, с. 29]. Аналогичным образом трактуется взаимосвязь доказательства и аргументации в работе А. А. Старченко и Ш. Бовао [131].

Представляется, что одна из причин разногласий в вопросе о соотношении аргументации и доказательства кроется в том, что по-разному понимается само доказательство. При этом на первый план у одних исследователей выступает синтаксическая сторона доказательства, у других—семантическая, у третьих — прагматическая. Примером синтаксической трактовки доказательства может служить трактовка X. Перельмана, где доказательство рассматривается как оперирование со знаками по заданным синтаксическим правилам, причем ни объекты, обозначаемые этими знаками, ни отношения к ним субъекта, использующего их, не принимаются во внимание. Семантический аспект доказательства выступает на первый план, когда доказательство рассматривается с точки зрения соответствия выраженных в нем мыслей действительному положению дел. По-видимому, именно такая трактовка доказательства лежит в основе представления о том, что аргументация должна не только доказывать, но и убеждать. Ведь соответствие наших утверждений действительности— еще не гарантия того, что их истинность будет признана тем человеком, которому мы их адресуем. Мы фокусируем внимание на прагматическом аспекте доказательства, когда рассматриваем его как адресованное человеку (при этом субъект и адресат доказательства могут быть одним и тем же лицом). На прагматический аспект доказательства обращает внимание А. К. Кудрин. Характеризуя доказательство как одну из важнейших форм познания, он в то же время отмечает следующее: «Как на процесс доказательства указывают на особенную, весьма ограниченную во времени деятельность субъекта, направленную на то, чтобы сделать очевидным какой-либо тезис, утверждение на основе других тезисов и утверждений, либо указывают на исторический процесс движения человеческого познания или человеческой практики, несравнимый по времени с деятельностью отдельного индивида. Но и во втором случае доказательство принимает форму субъективной деятельности, имеющей осознанную цель: сделать очевидным для себя или для других какое- либо утверждение или его приемлемость» [64, с. 179].

Способ рассмотрения доказательства в прагматическом аспекте был характерен для С. И. Поварнина, который в своей книге «Спор. О теории и практике спора» трактует доказательство как обращенное к некоторому лицу и рекомендует участнику спора, использующему доказательство, учитывать соответствующие характеристики адресата [ПО]. Понимание доказательства как воздействующего на человека мы встречаем и у Платона, полагавшего, что математические доказательства выполняют убеждающую функцию [105, т. 1, с. 266].

Результаты сравнения доказательства и аргументации решающим образом зависят от избранного ракурса рассмотрения этих феноменов. Поскольку способ рассмотрения аргументации, избранный в данной работе, есть прежде всего способ рассмотрения ее как деятельности, имеет смысл, сравнивая аргументацию с доказательством, охарактеризовать последнее также как особого рода деятельность. Доказательство (доказывание)— это деятельность человека, осуществляемая с некоторой целью. Цель эта состоит в том, чтобы показать, что истинность некоторого утверждения (доказываемого утверждения), которое может называться тезисом или теоремой, вытекает из уже установленной истинности других утверждений (посылок, оснований). Целью аргументации, как неоднократно говорилось, является принятие. Может ли принятие быть рассмотрено как цель доказательства? Представляется, что может. Во-первых, в качестве непременного адресата доказательства выступает сам субъект доказательства, сам его автор. Доказать— значит обязательно удостовериться самому, показать себе. Во-вторых, адресатом доказательства выступает, как правило, и другой человек, члены некоторого сообщества. Ученый, осуществивший доказательство некоторого научного положения и не попытавшийся сделать его достоянием кого-либо из своих коллег, большая редкость. Как же в таком случае объяснить тенденцию трактовать доказательство как безадресное? Истоки этой тенденции кроются, по-видимому, в том, что адресат доказательства, его взгляды и поведение не выделяются субъектом доказательства в некоторый явно оформленный объект деятельности. Реально они существуют как объект деятельности— доказывания (доказательство так или иначе влияет на взгляды и поведение людей, которые его воспринимают, и в предельном случае реципиентом доказательства является и его автор), однако в схеме деятельности, наличествующей в сознании субъекта доказательства, они не получают полностью осознанного отражения.

Что касается доказательства в формальной системе, которое X. Перельман и ряд других авторов противопоставляют аргументации, то но этому поводу нужно заметить следующее. Доказательства в формальной системе не выражают сути многообразных типов реальных доказательств, осуществляемых человеком в различных областях — в точных науках, естествознании, политике, юриспруденции, обыденной жизни. Формальное доказательство является результатом абстрагирования и ¦абсолютизации синтаксического аспекта реального доказательства. Реальное доказательство — выведение истинности тезиса из утверждений, истинность которых уже установлена, неотделимо от своего семантического содержания. Доказательство в формальной системе становится реальным лишь в том случае, когда задана его содержательная интерпретация, установлена истинность аксиом и способность правил обеспечивать переход от истинных утверждений к истинным. Поэтому сопоставить аргументацию с формальным доказательством еще не значит сопоставить ее с доказательством реальным.

Принятие реципиентом тезиса является одной из целей, хотя и не всегда осознаваемой, реального доказательства. Главной же целью доказательства является установление истинности тезиса. Может ли подобное установление истинности тезиса быть целью аргументации? Сопоставление аргументации с доказательством побуждает нас обратить внимание на ее семантический аспект и ее когнитивные функции, расширив в связи с этим свое представление о целях аргументации.

Выше мы рассматривали аргументационную конструкцию как средство воздействия на взгляды и поведение реципиента. Деятельность по построению такого рода конструкций предполагает соотнесение ее элементов с реальностью, их гносеологическую оценку самим аргументатором. При этом целью построения аргументационной конструкции может оказаться выведение истинности тезиса из истинных оснований.

Очевидно, что в этом случае аргументация приобретает ту же цель, что и доказательство. Разумеется, данная цель не является инвариантной для аргументации. Нередко аргумента- тор стремится обосновать тезис лишь с некоторой степенью вероятности, а иногда и вовсе ввести в заблуждение реципиента. Таким образом, рассматривая аргументацию и доказательство как деятельность, в плане целей, объектов и субъективной схемы этой деятельности, мы приходим к выводу, что доказательство может быть истолковано как особый случай аргументации. Принимая во внимание средства, используемые в ходе аргументации и доказательства, мы не можем не заметить, что и то и другое реализуется в определенных логико-лингвистических конструкциях, которые имеют между собой много общего, .а иногда и совпадают. Трудности при сравнении результатов доказательства и аргументации возникают в связи с ситуацией, которая обычно описывается словами «доказал, но не убедил». Таким образом характеризуют ситуацию в тех случаях, когда субъект деятельности представил логико-лингвистическую конструкцию, которую мы оцениваем как содержащую доказательство, но которая, однако, не принимается, не признается в качестве доказательства теми, кому она адресована. Здесь проявляется адресность доказательства как деятельности.

Субъект доказательства доказал нечто «нам», но не доказал «им». Логико-лингвистическая конструкция, являющаяся доказательством «для нас», не является доказательством «для них». Вместе с тем мы рассматриваем доказательство как имеющее самодовлеющую ценность, не зависящую от того, что некоторая аудитория его не принимает. Мы можем объяснить это непринятие неудачным выбором аудитории, ее неподготовленностью, недостаточно прозрачным изложением. Поэтому, говоря об успешности доказательства, следует различать успешность в достижении двух целей: во-первых, в построении логико-лингвистической конструкции с истинными посылками, заключением и логически правильной связью между ними и, во-вторых, в достижении принятия этой конструкции топ аудиторией, которой она адресована. Успешность доказательства в первом смысле еще не гарантирует его успешности во втором смысле. Доказательство, безуспешное во втором смысле, мы считаем безуспешной, недейственной аргументацией, но все- таки аргументацией.

<< | >>
Источник: Алексеев А. П.. Аргументация. Познание. Общение. 1991

Еще по теме § 2. Логическая структура аргументации:

  1. в)              Сущность прогноза и логическая структура прогностической деятельности
  2. Алексеев А. П.. Аргументация. Познание. Общение, 1991
  3. 1.6. ПСИХОЛОГИЯ АРГУМЕНТАЦИИ. ЛОЖНЫЕ ДОВОДЫ
  4. 3. ЛОГИЧЕСКОЕ ИСЧИСЛЕНИЕ
  5. Логический анализ
  6. 4. Логические и нелогические действия
  7. Глава 5 ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА
  8. 1.3.Логический анализ основных понятий
  9. 1 А Логические основы системного подхода
  10. 3.2.5. Задача «Определение логической последовательности выполнения функций»
  11. ДОН КИХОТ (интутивно-логический экстраверт)