<<
>>

Персоналистические ценности и антропологический редукционизм тоталитарных идеологий

Идея сознательного преобразования мира по «законам разума» не только обернулась в последнем десятилетии XVIII в. страшным кровопролитием, но и способствовала формированию у республиканских, а затем — наполеоновских солдат ощущения своего национального превосходства над представителями других народов.

Теоретические основания этого невольно заложил Ж.-А. Кондорсе, считавший, что прогресс человечества в каждое время возглавляется неким ведущим народом, в частности, греками в древности и французами в Новое время. Несколько позднее о том же, но уже имея в виду немцев, говорили И. Г. Фихте и Г В. Гегель. Вызов со стороны Наполеоновской империи порождал подъем национальных чувств (осмысливавшихся в контексте культуры формировавшегося романтизма) у немцев, русских, итальянцев, испанцев и пр. Национальное самоощущение, после того как конфессиональное, династическое и сословное оказались в значительной степени дискредитированными, стало все более выдвигаться на первый план.

В то же время внедрение лозунгов свободы, равенства и братства происходило на фоне неприкрытого обогащения одних за счет других, при том, что имущественное неравенство после отмены сословных привилегий утратило какое-либо идейное оправдание. Формальное гражданское равенство перечеркивалось фактическим экономическим неравенством, оборачивавшимся неравенством социальным, политическим и пр. В обществе обнажились классовая структура и классовые противоречия. Неимущие ощутили себя обманутыми, тем более, что в среде западных интеллектуалов вскоре нашлись проповедники социализма и коммунизма. Начиная с Г. Бабефа идея равенства осмысливается в таких кругах в плане равенства социально- экономического, на основе ликвидации частной собственности. Наиболее последовательно такое его понимание получило разработку у К. Маркса.

Таким образом, ко времени проведения Венского конгресса 1815 г.

в Европе в эмбриональном виде уже сформировались две тоталитарные по своим потенциям идеологемы массовых движений следующих десятилетий: националистическая и социалистическая (как ее крайняя форма — коммунистическая), в равной мере противостоящие духу либерализма, но находящиеся между собой в самых различных отношениях — от симбиоза до противоборства.

Социально-психологические их основания достаточно подобны. Определенная совокупность людей, объединяемых сходными социальными или национальными чертами, отличающими их от других и конституирующими в их глазах их идентичность, ощущают себя обездоленными, несчастными и

угнетенными по вине некоей иной общественной группы. Если основой самоидентичности избирается национальный момент, то и угнетателей (врагов, обидчиков) видят в представителях другого народа. Если же идентичность понимается преимущественно в социальном, классовом плане — то и «силы зла» персонифицируются в виде господствующего класса. Обе идеологе- мы предполагают наличие «образа врага» и пафос «борьбы за справедливость».

В контексте социалистической (особенно — коммунистической) парадигмы главной шкалой определения «качества» людей является их классовая принадлежность. Правда на стороне бедных, не имеющих собственности и угнетаемых. Они должны объединиться, сбросить иго богачей, которым принадлежат средства производства, обобществить собственность и утвердить новый, справедливый порядок.

В контексте националистической парадигмы главное, что характеризует и отличает людей — их этно-культурно-языковая принадлежность. Как само собой разумеющееся принимается положение о том, что последняя определяет не только сущность каждого отдельного индивида, но и задает базовые параметры сплочения и противостояния людей, причастных или не причастных данной этнической общности.

Если данная этническая группа является доминирующей в пределах некоего полиэтнического государственного образования, у ее представителей развивается комплекс превосходства по отношению к другим народам, что порождает шовинизм.

Шовинизм является родимым пятном всех империй, существовавших в мире — от Персидской, Ханьской и Римской до Британской, Германской или Российской. Если же народ занимает подчиненное положение, тем более, если его представители ущемлены в правах именно в связи с их этнической принадлежностью, у его представителей развивается комплекс неполноценности, компенсирующийся ростом ненависти к господствующему этносу и неадекватной оценкой собственного былого и будущего величия. Доминирующий народ (в целом, как таковой) объявляется виновником всех бед и страданий. На этой основе и формируется собственно националистическая идеология.

Собственно говоря, в общественной жизни ущемление человека всегда носит социально-экономический характер — бедность, социальное неравенство, политическое неполноправие и пр. Однако внешне оно очень часто проявляется в этноязыковой и (или) расовой форме, в том, что определенные социальные позиции в обществе занимают преимущественно лица тех или иных этнических или расовых групп. Так, расовая сегрегация, даже при ее юридическом запрете, фактически наличествует и в Бразилии, и в США. А этническая сегрегация (при корреляции национального, языкового, конфессионального и социально-экономического статусов) была характерной чертой общественной системы в Галиции времен ее вхождения в состав Речи Посполитой, Австро-Венгрии и межвоенной Польши. В этом же ряду — и законодательно оформленное ущемление прав евреев в царской России.

Адепты как коммунизма, так и национализма утверждают, что решать общественные вопросы (в том или другом ключе, в зависимости от идеологической установки) следует совместными усилиями соответствующего кру-

га лиц (ощущающих свою идентичность как представителей одного класса или одного народа), осознающих общность своих интересов.

С одной стороны, против этого едва ли что-то можно возразить. Пока люди не объединятся и в форме демонстраций, забастовок или каким-то иным образом не организуют давление на господствующую, эксплуатирующую их верхушку, последняя с их интересами считаться не начнет.

И безусловной заслугой социал-демократического движения в передовых странах Европы было достижение гарантированного социального обеспечения всех граждан, так же, как и национально-демократических движений — ликвидация имперских структур, в рамках которых метрополии властвовали над колониями.

Однако, с другой стороны, в борьбе за достижение общих целей предельно схематизированные (до формы лозунгов) идеи соответствующих движений начинают утверждаться в общественном сознании в качестве самостоятельных, самоценных реалий. Более того, казалось бы, вполне оправданные и в некоторых ситуациях уместные метафоры типа «дух нации» или «сознание класса» (имплицитно предполагающие конструирование образа нации или класса по аналогии с личностью) начинают онтологизироваться. При этом забывают, что такие понятия как «нация», «государственность», «класс» и пр. — фантомы по сравнению с реальными людьми и их интересами.

В этой связи уместно вспомнить критику, с которой Н. А. Бердяев в свое время выступил против «иерархического персонализма» Н. О. Лосского, склонного усматривать личностное начало в состоящих из множества личностей сообществах людей. Согласно такому подходу, иерархическое целое, которому личность соподчинена, считается большей ценностью, чем сама личность. Но, как пишет первый из названных философов, «подлинный персонализм не может этого признать. Он не может признать личностью целость, коллективное единство, в котором нет экзистенциального центра, нет чувствилища к радости и страданию, нет личной судьбы». И далее Н. А. Бердяев продолжает: «Личности коллективные, личности сверхличные в отношении к личности человеческой суть лишь иллюзии, порождения экс- териоризации и объективации. Объективных личностей нет, есть лишь субъективные личности. И в каком-то смысле собака и кошка более личности, более наследуют вечную жизнь, чем нация, общество, государство, мировое целое»1.

При этом, как известно, партийные и государственные деятели прилагают все усилия для того, чтобы вытеснить из сознания людей реальности бытия идеологическими фикциями.

Псевдореальность лозунгов подменяет действительность индивидуального существования, индивидуального страдания, оправдываемого «высшими целями» будущего блага. И опыт уходящего века многократно продемонстрировал, как те, кто провозглашает такие цели и лозунги, используют в личных целях плоды одержанных массами побед, зачастую устанавливая над своими народами куда более страшные заи- деологизированные режимы, чем те, против которых ранее велась борьба.

Подмена действительных проблем идеологическими фикциями происходит во многом благодаря тому, что качества реальных людей редуцируются до свойств и характеристик одной из общностей, которой они принадлежат — социальной группы (класса) или народа (нации). Это можно назвать принципом антропологического редукционизма тоталитарных идеологий. Человек признает себя как бы проявлением, аспектом, моментом такого рода целостности, ее функцией и фрагментарной персонификацией, соотносит себя с нею как часть с целым, единичное с общим. А если так, то интересы целого, фундаментального, глубинного ставятся выше интересов личных. Неразвитость личностного начала в человеке санкционирует иллюзию того, что условная реальность, существующая лишь в сознании людей, становится над реальностью онтологической (индивид) и метафизической (дух, трансцендентная основа персонального бытия).

Более того, условная реальность начинает выдаваться за сущность человека. В классическом (в отличие от современного, выхолощенного) коммунизме говорится о классовой сущности человека, о том что человек есть прежде всего представитель своего класса и действует в соответствии со своим классовым сознанием. В национализме сущность человека определяется в качестве национальной, культуру личности, ее взгляды поступки и пр. пытаются редуцировать к особенностям национального характера, национальной ментальности и пр. Суть одна и та же: не суббота для человека, а человек для субботы.

Массовые идеологии (с поразительной легкостью превращающиеся в тоталитарные, как только их носители захватывают власть) неизменно базируются на неразвитости человека как личности.

Человек в недостаточной степени осознает свою духовную самость, отдельность, самоценность, и поэтому легко идентифицирует себя с другими по тому или другому общему с ними признаку, соглашается сводить к этому признаку собственную сущность, смешивается с толпой таких же (по этому критерию), как и он сам, и растворяется, обезличивается в ней, соглашается быть средством для реализации той или иной идеологической доктрины, под флагом которой к власти рвется та или иная группа честолюбцев и корыстолюбцев.

Более того, как справедливо подчеркивает Дж. Кришнамурти, психологической основой национализма (равно как, добавим, и расизма, большевизма, религиозного фундаментализма и пр.) является потребность достаточно большого числа людей со слабо развитым личностным сознанием в идентификации себя с чем-то «великим», в частности — с нацией (как и расой, классом, партией, конфессией и пр.). В связи с этим индийский мыслитель писал: «Живя в маленькой деревне или большом городе, или где угодно, я — никто, но если я отождествляю себя с большим, со страной... это льстит моему тщеславию, это дает мне удовлетворение, престиж, чувство благополучия» '.

Каждый человек так или иначе относится к определенному расовому типу, социальной группе, владеет родным языком, имеет национальность, пол, возраст и пр. Но все эти качества и признаки ни в коей мере не исчер

пывают духовную полноту человека. Его сущность остается скрытой, в трансцендентной бездне сопричастной глубинным истокам бытия. Роковая ошибка происходит там, где духовная, нерационализируемая сущность человека подменяется одним из ее внешних признаков. Частичное и производное провозглашается общим и базовым. Такую ошибку в одинаковой степени допускают и коммунизм, и национализм — идеологии, зародившиеся в одно время, в идентичных социокультурных и общественно-психологичес- ких условиях, увлекшие за собою массы людей в самых разных странах, воплотившиеся в двух основных формах тоталитарных режимов XX в. и тем самым вполне себя дискредитировавшие.

Как по этому поводу писал Н. А. Бердяев «Защита национального человека есть защита отвлеченных свойств человека, и притом не самых глубоких, защита же человека в его человечности и во имя его человечности есть защита образа Божия в человеке, т. е. целостного образа в человеке, самого глубокого в человеке и не подлежащего отчуждению, как национальные и классовые свойства человека, защита именно человека как конкретного существа, как личности, существа единственного и неповторимого. Социальные и национальные качества человека повторимы, подлежат обобщению, отвлечению, превращению в quasi реальности, стоящие над человеком, но за этим скрыто более глубокое ядро человека. Защита этой человеческой глубины есть человечность, есть дело человечности. Национализм есть измена и предательство в отношении к глубине человека, есть страшный грех в отношении к образу Божию в человеке. Тот, кто не видит брата в человеке другой национальности..., тот не только не христианин, но и теряет свою собственную человечность, свою человеческую глубину» '.

<< | >>
Источник: Ю. Н. ПАХОМОВ. Ю. В. ПАВЛЕНКО. ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА Том I ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ. 2006

Еще по теме Персоналистические ценности и антропологический редукционизм тоталитарных идеологий:

  1. Лекция пятая (окончание) БИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ: РАСОВО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА
  2. 4. Психологический редукционизм
  3. Тема 4.2. Общее и особенное в организации тоталитарных и авторитарных систем власти
  4. Ценность морали и ценность истины
  5. 4. Антропологические источники
  6. Антропологическое понимание культуры
  7. Антропологическая модель. 
  8. Лекция пятая БИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ: СОЦИАЛ-ДАРВИНИСТСКАЯ ШКОЛА
  9. ДЕМОДЕРНИЗАЦИЯ КАК АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ
  10. Петров Ю.В.. Антропологический образ философии, 1997
  11. 8.3. Выделение экономико-антропологических исследований в самостоятельную отрасль социальной (культурной) антропологии