<<
>>

Мир-системный анализ как исследовательская программа И. Валлерстайна

Компилируя коллективную монографию, которая должна была стать итогом главных тенденций и перспектив развития западной социологической теории в конце 80-х годов XX в. [225], редакторы — влиятельные теоретики Джонатан Тернер и Энтони Гидденс, воплощающие своими работами позитивистское и антипозитивистское течения в современной социологии, должны были проявить большую избирательность относительно количества парадигм и традиций, которые могли быть включены в сборник из-за ограниченности его физического объема.

Тем не менее, несмотря на наличие в сбор

нике двух разделов, в которых рассматривались традиции социологического теоретизирования, возникшие под влиянием марксизма, — ортодоксальную интерпретацию классового анализа Ральфа Милибенда [226] и интерпретацию критической теории Франкфуртской школы !, Э. Гидденс и Д. Тернер предложили Иммануелю Валлерстайну изложить базовые положения мир-систе- много анализа — исследовательской программы, которая находится под существенным влиянием марксизма и основателем которой является названный мыслитель. Такой выбор Э. Гидденса и Д. Тернера отнюдь не может быть объяснен их субъективным марксистским «уклоном». Скорее, это было отражением влияния и репутации самой программы мир-системного анализа в западном социологическом сообществе.

Оригинальность методологической ориентации И. Валлерстайна состоит в категорическом отрицании существования предметных границ между такими науками, как социология, политология, экономика и антропология. Он призывает к разработке синтетической социальной науки, которая была бы исторической по своему характеру и могла бы защищать определенную политическую программу (параллель с марксистским принципом историзма и обоснованием «научной» идеологии тут более чем очевидна). Предметом такой науки должны быть не индивидуальные общества (национальные государства), а исторические системы.

Мир-системный анализ может также параллельно рассматриваться как теория среднего уровня, интерпретирующая процессы социального развития и модернизации отдельных обществ (хотя сам И. Валлерстайн категорически отрицает возможность национального развития как такого в рамках современной капиталистической мир-системы [227]), так и в качестве обшей социологической теории, предлагающей собственный методологический инструментарий для анализа общественных явлений в глобальном масштабе. И. Валлерстайн, несмотря на мастерски культивируемый им образ радикала и критика истеблишмента, также является успешным организатором научных исследований. Он основал Центр исследований экономик, исторических систем и цивилизаций им. Фернана Броделя при Университете штата Нью-Йорк в городе Бингхемтон, издающий журнал Review.

И. Валлерстайн неоднократно подчеркивал свой интеллектуальный долг перед К. Марксом, которого он предлагает рассматривать в двух ипостасях — мыслителя и исследователя, ограниченного рамками своего времени и строившего свои обобщения на материале развития английского капитализма, а потому во многих своих выводах соглашавшегося с положениями классического либерализма XIX в., и гения, заложившего устои социальной теории, вдохновившей основателя мир-системного анализа на создание его собственной концепции. И. Валлерстайн соглашается с мнением Д. Лукача, что специфической чертой марксистского дискурса, отличающей его от «буржуазного» теоретизирования, является «не столько первичность экономических мотивов в объяснении истории..., но взгляд с точки зрения тотальности»[228].

Такое почтительное отношение к К. Марксу контрастирует с критичес- ки-ироническими замечаниями в адрес М. Вебера и его последователей. Безусловно, далеко не все его критические замечания в адрес сторонников дихотомии «традиция — модерн» являются одинаково обоснованными, релевантными и справедливыми. Замена конфликтной парадигмы теоретизирования синтетической позволяет использовать концептуальный аппарат гетерогенных исследовательских программ для адекватной аналитической реконстукции социального мира.

Синтетический дискурс также лишает ту или иную парадигму монополии на использование категорий, которые были разработаны ее сторонниками.

Такая перспектива дает возможность объединить категории мир-систем- ного анализа с понятиями парадигмы, стимулирующей развитие [229], неовебе- ровской социологией, концепциями зависимости и, наконец, многострадальной (переосмысленной) теорией модернизации, то есть соединить все теоретизирования о капитализме и модерности в рамках единой системы теоретических координат [230].

Еще одним важным источником интеллектуального вдохновения для И. Валлерстайна стала рассмотренная выше концепция зависимости, или развития недоразвития А. Г. Франка [231]. Продемонстрировав на примере Латинской Америки тот факт, что отсталость стран этого региона была результатом не внутренней динамики сохранения феодализма, а внешнего влияния и роли, отведенной региону в глобальной капиталистической экономике, А. Г. Франк, таким образом, преодолел «изоляционизм», присущий некоторым представителям теории модернизации, и сделал шаг по направлению к валлерстайновскому постижению предмета социальной науки как исторической системы, а в контексте современности — единой капиталистической мир-системы.

Критический заряд франковского тезиса о «развитии недоразвития» как результат инкорпорации в капиталистическую систему также оказывал содействие отрицанию одномерной и вульгаризированной версии теории мо

дернизации, чью позицию в 60-е годы XX в. парадигматически сформулировала Ш. Ейзенштадт: «...исторически модернизация является процессом изменения по направлению к тем типам социальной, экономической и политической систем, которые развились в Западной Европе и Северной Америке с 16-го века до 19-го»[232].

С точки зрения самого И. Валлерстайна, «мир-системный анализ не является теорией социального мира или его части. Он является протестом против способа, которым социально-научные исследования были структурированы с момента их возникновения в середине 19-го столетия.

...Мир-системный анализ родился как моральный и, в широчайшем понимании этого термина, политический протест»[233]. Исследователь предпринимает попытку переосмыслить фундаментальные основы социологического теоретизирования относительно общественного развития, хотя он и отрицает такое словоупотребление и говорит о динамике мир-системы. В этом ему помогает творческое переосмысление достижений французской исторической школы «Анналов» в целом и исследований Фернана Броделя в частности (недаром исследовательский Центр, который основал И. Валлерстайн, носит имя этого ученого). Особое его внимание привлекает присущий этому течению интерес к взаимодействию экономики, социальной структуры и культуры в рамках продолжительных исторических периодов.

Серьезное влияние на Валлерстайна имели также работы французского историка Пьера Шоню, исследовавшего экономику испанской колониальной империи.

Тем не менее широкое использование исторических источников еще не делает мыслителя историком. В отличие от историков, в особенности тех, кто принадлежал к школе «Анналов», его документами являются вторичные источники, а сам он не столько творец, сколько пользователь находок исторической науки.

И. Валлерстайн убежден, что методология изучения общества, сочетающая подходы множества общественных дисциплин, является наследием либерализма XIX в. Последний постулировал существование аналитически самостоятельных сфер, таких как государство и рынок, на которые делится общество. Напоминая своей категоричностью К. Маркса и Ф. Энгельса периода написания «Немецкой идеологии», в которой они утверждали отсутствие самостоятельной истории у таких форм идеологии, как мораль, метафизика и религия, поскольку они являются простыми «испарениями» материального жизненного процесса, что можно установить эмпирически, и их связанность с материальными предпосылками [234], И. Валлерстайн демонстрирует глубокое убеждение, что три «арены коллективного человеческого действия — экономика, политика и социокультурная плоскость — не являются автономными сферами социального действия.

Они не имеют отдельной логики. Мы подчеркиваем, что существует единый «набор правил», или еди

ный «набор ограничений», в рамках которых эти разнообразные структуры оперируют Более того, по мнению И. Валлерстайна, отличия между искусственно институционализированными дисциплинами очень часто менее значительны, чем отличия между разветвлениями каждой такой «дисциплины».

Методологические основы мир-системного анализа также принципиально отрицают традиционный водораздел (обозначенный еще неокантианством и творчески переосмысленный М. Вебером) между будто бы идеографическим характером истории, которая сосредоточивается на описании/постижении индивидуального в социокультурной реальности, и номотетической природой общественных наук, которые будто бы призваны предлагать общие модели, могущие обеспечить историков концептуальными ориентирами и структурировать их эмпирические данные.

С точки зрения И. Валлерстайна, «оптимальным методом является осуществление анализа в систематических терминах, достаточно продолжительных во времени и достаточно больших в пространстве, чтобы включить руководящую «логику», «детерминирующую» наибольшую часть последовательных событий, которые случаются в реальности; в то же время необходимо осознавать то, что эти систематические конструкции имеют начало и конец, а потому не могут рассматриваться как «вечные» феномены. Это означает, что в каждом случае мы стараемся разыскать как систематические конструкции («циклические ритмы» системы), которые мы описываем концептуально, так и образцы внутренней трансформации («секулярные, т. е. рассматриваемые с исключительно длительной перспективы, тенденции» системы), которые в перспективе приведут к исчезновению системы, а именно это исчезновение мы описываем как последовательность событий. Историк и обществовед не существуют; реальностью является исторический обществовед, анализирующий общие законы конкретных систем и особый ход событий, являющихся характерными для этих систем...» [235].

Другими словами, теоретизирование не может рассматриваться как деятельность, являющаяся обособленной от анализа эмпирических данных.

И. Валлерстайн убежден, что именно такое событие, как Великая Французская революция, легитимизировало две новейшие концепции — идею, согласно которой социальные изменения являются естественными, и тезис о народе как источнике власти, таким образом дав толчок возникновению институционализированной деятельности и исследованию соответствующих изменений с помощью рационалистических общественных наук. Впервые с того времени мир-системный анализ подвергает сомнению традиционную единицу анализа общественных наук. С точки зрения И. Валлерстайна, общественная жизнь и изменения происходят в рамках исторических систем. Отказ от общества как единицы анализа в пользу понятия «историческая система» позволяет концептуализировать аномалии, которые с необходимостью накапливаются, если исследователь сосредоточивается на традиционном предмете — обществе, и помогает постигнуть те сферы человеческой деятельности, которые оставались без объяснения.

Исторические, или, как иногда называет их И. Валлерстайн, социальные системы характеризуются тем, что они являются преимущественно самодовлеющими и большей частью имеют внутреннюю динамику. Такая характеристика, как самодостаточность, обосновывается им с помощью теоретического эксперимента, который аргументирует от противоположного: «...если систему... отделить от всех внешних сил (что в реальности фактически не случается), это определение утверждает, что система продолжила бы функционировать существенно неизмененным способом» [236].

Такая разновидность исторических систем, как мини-системы, осталась в далеком прошлом — они характеризовались небольшими размерами и недолгой продолжительностью существования, а также высокой культурнополитической гомогенностью. Экономически мини-системы базировались на элементарном, эквивалентном обмене.

Другой тип исторических систем — мировые империи (Рим, Египет, Византия) — «являются разветвленными политическими структурами... и охватывают широкий круг культурных образцов. Логикой такой системы является получение дани от локальных, самоуправляющихся в других аспектах производителей (главным образом, сельских). Дань потом сосредоточивается в центре, после чего перераспределяется среди тонкой, но важной сети чиновников»[237].

И, наконец, мир-экономики «представляют собой разветвленные, неравные сети интегрированных структур производства, которые являются разъединенными из-за существования многочисленных политических структур. Основной логикой такой системы выступает неравномерное распределение прибавочного продукта в пользу тех, кто имеет возможность достигать временного монопольного статуса внутри рыночных сетей. Это является «капиталистической» логикой [238].

И. Валлерстайн, в очередной раз демонстрируя уклон в сторону экономического детерминизма, считает, что мировые экономики являются более жизнеспособными, чем мировые империи, поскольку экономические деятели имеют больше возможностей для маневра и присвоения прибавочного продукта (так, дож Венеции Энрико Дандоло отказался от короны Латинской империи — государства крестоносцев, возникшего на обломках Византийской империи после Четвертого крестового похода, но тем не менее требовал и достиг монополии торговли с этим новым для Венеции политическим образованием [239]).

В то же время, демонстрируя определенную непоследовательность, И. Валлерстайн утверждает, что мир-экономики были слабыми образованиями, которые не могли существовать продолжительное время — они традиционно или дезинтегрировались, или трансформировались в мир-империи. Особенностью современной эпохи является то, что одна из мир-экономик была в состоянии избегнуть такой судьбы и, начиная с XVI в. (надо заметить, что ученый оперирует броделевским «длинным 16-ым столетием», которое продолжалось приблизительно 200 лет — с 1450 до 1640 года), заложила устои современной мир-системы, которая имела время развиться именно как капиталистическая экономика, охватить весь земной шар и поглотить все существующие мини-системы и мир-империи. Таким образом, утверждает И. Валлерстайн, «в конце 19-го столетия — впервые в истории — существовала лишь одна историческая система в мире. Мы находимся в этой ситуации и сегодня»[240].

Рассматривая капитализм как систему, противостоящую свободному рынку (еще одно возражение против обычных «очевидностей» обществоведения), американский социолог подчеркивает, что «капитализм базируется на постоянном принятии политическими образованиями экономических потерь на себя, в то время как экономические достижения распределяются среди «частных» деятелей»[241]. Единственную альтернативу современной капиталистической мир-системе И. Валлерстайн усматривает в интеграции систем политического и экономического принятия решений с помощью создания мирового социалистического правительства.

Следует заметить, что, будучи марксистом троцкистского толка, И. Валлерстайн отрицал сталинскую теорию развития «социализма в отдельной стране» и соответственно подвергал сомнению «социалистичность» Советского Союза, высказывая более ортодоксальные взгляды на социалистическую революцию как глобальный процесс. С точки зрения политики мир-системы, СССР был лишь инструментом американской гегемонии в Восточной Европе и Азии.

И. Валлерстайн предлагает такое понимание капитализма, которое резко отличается от классических подходов А. Смита, К. Маркса и М. Вебера. Если традиционная интерпретация этого феномена делала акцент на таких чертах этой общественно-экономической организации, как конкуренция свободных товаропроизводителей, которые используют формально свободную рабочую силу, то И. Валлерстайн определяет капитализм как производство ради продажи на рынке, целью которого является максимальное увеличение прибыли. «В рамках такой системы, — пишет ученый, — производство постоянно расширяется до того времени, пока оно является прибыльным, а люди постоянно изобретают новые способы производства вещей, чтобы увеличить уровень прибыли» [242].

Уточняя свою дефиницию, И. Валлерстайн подчеркивает, что капитализм является способом производства, сориентированным на прибыль, но он совсем не обязательно должен носить индустриальный характер. Европейская мир-экономика формируется именно на основе капиталистического сельского хозяйства. Таким образом, использование рабского труда или зависимого крестьянства не противоречит существованию капитализма, если только экономическая система ориентируется на мировой рынок. Это и отличает капитализм от феодализма, где такая ориентация не существовала. «Ситуация свободных рабочих, — пишет американский исследователь, — работающих за заработную плату на предприятиях, которые принадлежат свободным производителям, является редкой в современном мире»[243].

Определение мир-системы как предмета социологии вовсе не противоречит традиционному сравнительному анализу национальных государств. Так, И. Валлерстайн во втором томе своей работы «Современная мир-система» уделяет большое внимание положению Пруссии в XVII в. Но этот анализ носит вспомогательный, а не самодовлеющий характер.

Мир-системный анализ ставит под сомнение присущее истории и общественным наукам повышенное внимание к отдельным событиям, даже таким, как Великая Французская революция и индустриальная революция. Валлерстайновскую критику вызовет генерализация этих двух конкретных моментов истории и преобразование их на формальные «идеальные типы», когда конкретное событие — индустриальная революция в Англии — становится моделью индустриальной революции для всех других стран, а Великая Французская революция получает статус методологического стандарта в анализе других «буржуазных революций», которые рассматриваются в качестве «нормального» (в дюркгеймовском смысле) социального развития.

И. Валлерстайн убежден, что такая страна, как Бразилия XX в., хотя и может анализироваться с точки зрения категорий индустриализации, роли национальной буржуазии или отношения средних классов к военным, но ключевые предположения, на которые опирается такой анализ, надо рассмотреть и, возможно, пересмотреть в свете принципиальных положений мир-системного анализа, единица которого — мир-система — развивается во временных рамках броделевских процессов [244]. Ученый, таким образом, не отвергает полностью категории «традиционной» социальной теории (именно такой призыв был присущ критической теории франкфуртцев), а призывает отказаться от их неадекватного использования и осуществить их детальный анализ, поскольку и современная историческая наука, и обществоведение являются продуктами логики данной исторической системы.

Родственность такого утверждения с марксовским убеждением в том, что «состояние Германии в конце XVIII в. полностью отображается в кантовской «Критике чистого разума», является самоочевидной. Так же напоминает классический марксистский дискурс и валлерстайновское определение

мир-системного анализа, являющегося «призывом к созданию исторической социальной науки, которая комфортно ощущает себя в неопределенной ситуации перехода и, таким образом, может осуществить свой вклад в трансформацию мира с помощью освещения альтернатив, не обращаясь в то же время к такой опоре, как вера в неминуемый триумф блага»[245].

Переосмысление категорий «традиционной» социальной науки приобретает у И. Валлерстайна радикальные формы. Так, ставя под сомнение формально-логическую ценность таких концепций, как индустриальная революция и революция социальная, которые длительное время оставались в центре внимания ученых обществоведов или в исследованиях исторического опыта отдельных стран (Англии и Франции соответственно), в качестве общей модели теоретизирования, которое снова-таки опирается на опыт национальных государств, исследователь подвергает сомнению содержание самих исторических событий, о которых идет речь.

Если школа ревизионистов (ярчайшим представителем которой был Ф. Фюре) нанесла сокрушительный удар социальной интерпретации Французской революции, то И. Валлерстайн, оперируя концепцией длительных процессов, отрицает значимость одного конкретного события для развития капиталистической мир-системы (именно к такой абсолютизации был склонен К. Маркс, который, собственно, и позаимствовал идею классовой борьбы у французских историков, занимавшихся преимущественно Французской революцией). «Очевидно, что Французская революция, — пишет американский ученый, — в самом деле имела место и была масштабным «событием» с точки зрения своих разнообразных и продолжительных последствий для Франции и мира. Но, без сомнения, она является также и мифом в смысле, который вкладывал в этот термин Ж. Сорель; и сегодня овладение и использование этого мифа остается политически важным для Франции и мира»[246].

Таким образом, пример Великой Французской революции позволяет понять, как на самом деле происходит формирование и поляризация классов — с помощью продолжительных, извилистых и постоянных процессов реструктуризации. Революция сыграла определенную роль в этом процессе, но отнюдь не решающую, поскольку переход от феодализма к капитализму состоялся задолго до нее. Таким образом, «трансформация структур государства была лишь продолжением процесса, который длился в течение двух столетий. В этом отношении Токвиль прав (имеется в виду тезис Токвиля о неизбежности революции. — Авт.). Итак, Французская революция не знаменовала собою ни фундаментальную экономическую, ни фундаментальную политическую трансформацию. Скорее Французская революция была, с точки зрения капиталистической мир-экономики, моментом, когда идеологическая надстройка наконец догнала экономический базис. Она была следствием перехода, а не причиной или моментом, когда этот переход состоялся (курсив мой. — Авт.). Крупная буржуазия, заменитель аристократии в

капиталистическом мире, верила в прибыль, а не в либеральную идеологию»[247]. Объяснение динамики мир-системы может избавиться от бремени теоретизирования в рамках национальных государств и отказаться от таких ошибочных концепций, как индустриальная и буржуазная революции.

Объясняя причины появления современной мир-системы, И. Валлерстайн избегает обращения к культуральным факторам (таким, как рациональная картина мира, активистская и универсальная религиозная этика, которая делает ударение на мирском аскетизме) как факторам динамичности Запада и обращается к структуральному подходу. Его толкования являются антиподом веберовским и постулируют, что «возникновение Европейской мир-экономики... стало возможным благодаря историческому стечению обстоятельств: длительные тенденции, которые были кульминацией того, что некоторые исследователи интерпретировали как «кризис феодализма», соединились с более краткосрочным циклическим кризисом, в дополнение произошли климатические изменения. Все это создало дилемму, которую можно было решить только с помощью географической экспансии разделения труда. Более того, баланс межсистемных сил был таким, что сделал возможным достижение такого решения.

Таким образом, географическая экспансия осуществлялась параллельно с демографической экспансией и ростом цен. Моментом, который заслуживает внимания, было не возникновение Европейской мир-системы, а то, что она пережила попытку Габсбургов трансформировать себя в мир-империю — цель, которую чрезвычайно активно преследовал Карл V»[248]. Европейская мир-экономика, таким образом, с самого начала включала не только сугубо европейские страны (заканчиваясь на востоке границами Речи Посполи- той), но и колонии «нового света».

Структура мир-системы, по И. Валлерстайну, имеет три иерархических уровня — ядро, периферию и полупериферию. Если в странах ядра сосредоточивается высокоприбыльное, высокотехнологическое, диверсифицированое производство с высокими доходами, то периферия характеризуется концентрацией низкотехнологического, малоприбыльного, недиверсифицированного производства с низкими доходами. Ядро и периферия через неэквивалентность своего положения в структуре мир-системы включаются в неравный обмен (категория, которую внедрил такой исследователь, как А. Эмануель). Неравный обмен является результатом антиномии между мировым характером экономики и многочисленностью государств.

«Неравный обмен есть важнейшее следствие этой антиномии, — пишет И. Валлерстайн. — Неравный обмен возникает не на уровне начального присвоения прибавочной стоимости, но в момент перераспределения с периферии к ядру уже после ее создания»[249]. Поэтому внедрение капиталисти

ческого рынка на периферии принуждает крестьянство — часто с помощью внеэкономических методов (например, таких, как «второе издание крепостничества», которое в этом контексте рассматривается И. Валлерстайном не как возрождение феодализма, а как приспособление к требованиям капиталистической экономики) — работать на рынки мир-системы. Этот процесс также разрушает локальные города, снижает уровень жизни масс в сравнении с докапиталистическим периодом и оказывает содействие развитию паразитической политической элиты, которая руководит слабым государством (в то время как государствам ядра присуща такая характеристика, как сила).

Такая картина мира напоминает дистинкцию между метрополией и сателлитами А. Г. Франка. Но именно здесь И. Валлерстайн внедряет концепцию полупериферии, то есть тех стран, которые «попадают между первыми двумя категориями и играют отличную роль. ... Частично они действуют как периферия по отношению к ядру и частично выступают в роли ядра по отношению к некоторым периферийным регионам. Как внутренняя политика, так и социальная структура полупериферийных стран своеобразны, и они являются более способными использовать себе во благо ситуацию гибкости, которая создается экономическим падением, чем страны ядра или периферии» . Такая структура современной мир-экономики ориентировочно стабилизировалась в 1640-м году (в конце длинного XVI в.).

Заимствуя из ленинской теории империализма идею о естественной конкуренции и вражде, существующей между странами ядра, И. Валлерстайн развивает свою концепцию гегемонии. Он интерпретирует гегемонию преимущественно в терминах экономической динамики: последняя «может определяться, — пишет исследователь, — как ситуация, в которой продукция определенного государства ядра вырабатывается настолько эффективно, что она является конкурентоспособной и в других государствах ядра и, таким образом, это государство получит первоочередную выгоду от максимально свободного мирового рынка. Очевидно, для того, чтобы воспользоваться таким преимуществом в производстве, государство должно быть достаточно сильным ради избежания или минимизации вероятности создания внутренних и внешних политических барьеров свободному потоку факторов производства; чтобы сохранить это приобретенное преимущество, господствующие экономические силы считают нужным авансировать определенные интеллектуальные и культурные тенденции, движения и идеологии (курсив мой. — Авт.). Проблема гегемонии состоит в том.., что она является текучей. Только лишь государство становится настоящим гегемоном, оно начинает приходить в упадок; государство прекращает быть гегемонистским не потому, что оно теряет силу, а потому, что другие усиливаются» [250].

Достижение статуса гегемонии внутри ядра означает также гегемонию в масштабах всей мир-экономики: XVII в. (до 1672 года) характеризовался гегемонией Голландии, которая опиралась на преимущество Объединенных

провинций в агропромышленной сфере, коммерции и финансах; последняя четверть XVIII и большая часть XIX столетий были эпохой Британской гегемонии; а после интерлюдии борьбы за гегемонию (период двух мировых войн) внутри ядра определился новый победитель — США.

Несмотря на отрицание концепции национального развития, а соответственно и возможности такого развития в реальности, И. Валлерстайн соглашается с возможностью повышения статуса определенной страны внутри мир-системы. Так, если Россия на рубеже XIX—XX вв. была полуперифе- рийной страной, установление ленинского режима позволило ей получить статус сильной полупериферии, которая предъявляет претензии на членство в ядре капиталистической мир-экономики. Ленинский режим, по мнению исследователя, создал систему государственного капитализма, которая существовала в интересах бюрократической буржуазии и вовсе не была авангардом мировых социалистических сил, «чья внутренняя трансформация могла бы служить несовершенной моделью будущего мира, будучи в то же время элементом перехода к нему»[251].

Попытка И. Валлерстайна построить макротеорию социального мира предоставляет исследователю, который пользуется его категориями, возможность охватывать целостную динамику мир-системы в больших отрезках исторического времени. В то же время стремление к «монистическому взгляду на историю» приводит к игнорированию роли тех факторов, которые не получают объяснения с помощью мир-системной концепции. Так, он почти полностью упускает из виду роль западноевропейской науки в развитии капитализма и модерного социального порядка в целом (в противоположность внимательному отношению М. Вебера к этому феномену).

Синтез идей мир-системного анализа с парадигмой государства, стимулирующего развитие, позволяет формулировать и реализовать задачу общественного прогресса, приближая страны, которые берут на вооружение такую стратегию, к парадигме поздней модерности, и помогает избегнуть как идеализированного взгляда на саморегулирующуюся динамику капитализма, так и безапелляционных инвектив в его адрес.

Масштабный интеллектуальный проект И Валлерстайна повлиял даже на его научных оппонентов — теоретиков-модернизаторов, так что теперь фокус теоретизирования современного Ейзенштадта носит не столько локальный, сколько «мир-системный» характер, поскольку модерность рассматривается в качестве глобального феномена, а применение идей И. Валлерстайна в контексте постленинской общественной трансформации в Украине продемонстрировало свою эвристичность [252]. Перед исследователями встает задача осуществить критическое переосмысление наработок американского ученого и его школы, а такое переосмысление включает отказ от идеологического и политического экстремизма, резко снижающего адекватность и реалистичность прогнозов и объяснений в рамках его теории (достаточно

вспомнить Валлерстайновский прогноз о распаде НАТО, который должен был наступить в 90-е годы XX в.) и достижение синтеза с традициями, ценность которых сам И. Валлерстайн склонен занижать.

Такая стратегия использования идей мир-системного анализа дает возможность построить более сбалансированную теорию социального развития и модернизации, которая сможет избегнуть односторонности как «большого отказа» критических теоретиков, так и конформистского увлечения глобализацией, демонстрируемого сторонниками неолиберального консенсуса. 

<< | >>
Источник: Ю. Н. ПАХОМОВ. Ю. В. ПАВЛЕНКО. ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА Том I ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ. 2006

Еще по теме Мир-системный анализ как исследовательская программа И. Валлерстайна:

  1. ТЕОРИЯ «REGULATION» КАК АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА.
  2. Зарождение исследовательской программы модернизации
  3. 2.1. ТИПОЛОГИЯ научно-исследовательских программ: их цели и ресурсное обеспечение
  4. Мир-системное ядро и его информационализация
  5. 2.3. Организационное обеспечение научно-исследовательских программ
  6. Государство, содействующее развитию: интеллектуальные источники исследовательской программы и практический опыт «азиатских тигров»
  7. 2.4. Технология применения методов анализа исследовательских объектов
  8. Становление мир-системной парадигмы современного обществознания
  9. § 2.2. Функции системного анализа
  10. § 2.3. Ограничения системного анализа
  11. 2.2. Фактологическая основа научно-исследовательских программ. Требования к качеству фактологического материала
  12. 2.3. Системный подход к анализу хозяйственной деятельности
  13. § 2.6. Построение модели системного анализа
  14. § 2.4. Принципы и проблемы системного анализа
  15. § 2.1. Методология и логика системного анализа