<<
>>

7.3. уроки «диалога» с Фукуямой и Хантингтоном

Наш основной тезис состоял в том, что международные теории способны оказывать немалое воздействие на восприятие локальными культурами друг друга. Российское восприятие теорий мировой -системы Фукуямы и Хантингтона было призвано проиллюстрировать динамику возможного культурного восприятия, в результате которого ценности одной культуры отвергаются другой как гегемонистские и этноцентричные в своей основе.

Фукуямовская теория «конца истории» была отвергнута в России дважды — до и после распада СССР, и с течением времени российская критика усилилась. На первой стадии наметившегося было диалога некоторые интеллектуалы либеральной ориентации выдвигали аргументацию, весьма схожую с аргументацией Фукуямы. Однако и социал-демократы, и неокоммунисты отвергли тезис «конца истории» как ограничивающий свободу и социальное творчество в мире. После дезинтеграции союза идеи Фукуямы могли еще в меньшей степени повлиять на формирование российского дискурса. Либералы постепенно теряли завоеванные позиции, а националистическое мышление, в особенности его державническое направление, все более укреплялось в общественном сознании. Спор о национальном интересе России, в ходе которого державники обрушились на Фукуяму с критикой за нежелание признать законные интересы России в мире после холодной войны, подтвердил растущее влияние державничества. У социал-демократов и неокоммунистов также нашлись аргументы для неприятия идей Фукуямы. Подобная участь постигла и теорию Хантингтона. Как и Фукуяма, он защищал ценности Запада с позиций культурной исключительности и этноцентризма. Отстаивая алармистское видение мирового порядка, Хантингтон также надеялся убедить Россию в необходимости союза с Западом и в том, что перед лицом угрозы со стороны «конфуцианско- исламских» государств она лишь выигрывает от такого союза. Подобно теории Фукуямы, теория Хантингтона подверглась критике со стороны представителей всех политических групп.

Спор о «столкновении цивилизаций» состоялся после распада Советского Союза и в контексте российского самоопределения как новой евразийской державы. В этих условиях как либеральные (либералы и социал-демократы), так и националистически настроенные (державники и национал-коммунисты) интеллектуалы атаковали теорию Хантингтона как влекущую за собой дестабилизацию Евразии и мира в целом. В либеральном и социал-демократическом восприятии теория подрывает подлинный плюрализм цивилизаций, создает ненужных врагов и осложняет взаимовыгодное взаимодействие с культурами Китая и мусульманского мира. Для державников же и национал-коммунистов теория о «столкновении цивилизаций» скрывает стремление к эксплуатации внутренней слобости России и подрыву ее политической независимости. По их мнению, Россия должна предложить азиатскому и мусульманскому миру сотрудничество в области безопасности, не полагаясь в этом на Запад.

В чем причины того, что российское интеллектуальное сообщество в целом негативно восприняло теории Фукуямы и Хантингтона? Почему данные теории стали оружием в руках националистов, укрепив их позиции в России? Ответ на эти вопросы следует искать в этноцентрической природе самих теорий, базирующихся на идеях западного превосходства и культурной исключительности. Ни Фукуяма, ни Хантингтон не отнеслись с должным вниманием к специфике российских исторических традиций. Для Фукуямы оказалось невозможным примиоиться с мыслью, что у каждой страны — и уж тем более такой крупней, как Россия, — свой путь модернизации, своя социальная память и свои темпы перемен. Что касается Хантингтона, то он пренебрег евразийской идентичностью и спецификой географического положения России. Оба американских ученых недооценили тот факт, что российские интересы находятся и в Европе, и в Азии и что волею судьбы России предстоит жить рука об руку с соседями по региону, знаменитому своим религиозным, этническим и лингвистическим разнообразием. Российские интеллектуалы и политики отнеслись к данным теориям с должным вниманием, но и силу присущего им этноцентризма отвергли их как неприменимые к российскому культурному контексту.

Для сравнения отметим, что российское сообщество международников отнеслось со значительно большими симпатиями к теории мир-системы И. Валлерстайна268. Многократно раскритикованная на Западе и отакщь не безупречная в академическом отношении, теория, тем не менее, подвергала принципиальной критике установку Фукуямы, Хантингтона и многих других, строящих свои теории исходя из приоритета стабильности и процветания Запада. Для Валлерстайна мир-система с западным «центром» и незападной «периферией» — состояние, заслуживающее всяческой критики и нуждающееся в принципиальном преобразовании. В таком преобразовании должны играть активные и равноправные роли все участники мировой системы, а не только ее «центр». На такое преобразование и равноправие ориентирована вся академическая и публицистическая деятельность Валлерстайна, и не случайно, что за пределами Запада к ней относятся гораздо серьезнее, чем доминирующее академическое сообщество Америки. Интересно и показательно и то, что в России одобрительные ссылки на труды ученого можно встретить и в работах державников, и неокоммунистов, и социал-демократов. Видимо, подавляющая часть российских международников видит в нем гораздо большего авторитета, нежели рассмотренных выше теоретиков. Критик Запада Валлерсгайн справедливо воспринимается как менее этноцентричный и более открытый для понимания незападными культурно-цивилизационными сообществами.

Интересно, что теоретизирование Фукуямы и Хантингтона оказалось далеким от российских реалий. За годы после распада Советского Союза в России возникли политические, экономические и культурные формы, отличающиеся немалым своеобразием. Российское суперпрезидентство, государственно-олигархический капитализм и восприятие Запада в качестве потенциальной угрозы (а не стратегического партнера) вряд ли укладываются в фукуямовское видение России как либеральной демократии западного образца. Российское же культурное строительство едва соответствует имиджу «столкновения цивилизаций».

Несмотря на значительное этническое разнообразие (примерно 140 различных этнических групп), Россия пока не столкнулась с серьезной угрозой своей культурной и территориальной целостности. Сколь серьезной ни была бы ситуация в Чечне, она скорее исключение, чем правило в российском посткоммунистическом развитии269.

Главный моральный урок несостоявшегося диалога с Фукуямой и Хантингтоном в том, что интеллектуалы ответственны за то, как создаваемые ими проекты воспринимаются за пределами «родного» для них социокультурного контекста. Мы живем в многокультурном мире, и своеобразие восприятия внешних идей неизбежно. Однако в нашей власти предотвратить негативное восприятие и способствовать диалогу, а не отчуждению в процессах интеллектуального взаимодействия. Интеллектуальный этноцентризм не может не порождать негативного межкультурного восприятия, поскольку базируется на убежденности в превосходстве одних над другими. Необходимо по возможности свести к минимуму опасности культурного восприятия и способствовать взаимному обучению культур1.

Отнестись к этноцентризму со всей серьезностью следует еще и потому, что он является препятствием на пути приращения нашего знания о международных процессах. Не преодолев этноцентристских предрассудков, мы не узнаем подлинных границ наших познаний и того, насколько они применимы за пределами «нашего» культурного контекста. А раз так, то мы не можем с полной уверенностью ни преподавать «Международные отношения» как дисциплину, ни проводить исследования в этой области.

Есть ли выход из создавшейся ситуации? Для начала нужно признать важность проблемы культурного восприятия, наличие сложного диалектического отношения между растущей глобальностью мирового общества и сохраняющимся плюрализмом локальных культур и историй. Необходимо согласиться и с взаимообусловленностью наших «объективных» познаний и их восприятия. Наконец, в нашем стремлении избежать негативного восприятия следует попытаться ответить на три основных вопроса: кто может выступить в роли иного, способного отнестись к нашим идеям критически? в чем заключаются основные отличия исторического опыта иного от нашего опыта и восприятия? в какой мере отличны особенности современной ситуации иного? Уже сама попытка ответить на эти вопросы продвинет нас вперед по пути развития коммунитаристских, а не националистических и космополитических проектов в международных отношениях.

*

* *

. I

Учитывая все вышесказанное, мы позволим себе сфоомулировать некоторые моральные нормы для тех, кто стремится к развитию неэтноцентристского знания как в западных, так и незападных обществах. Работающим на Западе необходимо учитывать реальности многокультурного мира, а также возможности и опасности негативного восприятия прозападных интеллектуальных проектов другими локальными культурами. Следует в полной мере осознать, что в незападных контекстах этноцентристские проекты почти с неизбежностью усиливают позиции националистов и ослабляют либералов. Развитие подлинно глобальных и международных исследований, укрепляющих доверие и уважение в мире, возможно только на основе признания плюрализма и разнообразия культур и цивилизаций.

Для работающих в незападных контекстах наша аргументация предполагает необходимость преодоления горизонтов культурного национализма. В глобализующемся мире национализм не менее опасен, чем великодержавный этноцентризм. Незападным интеллектуалам следует разрабатывать стратегии культурной адаптации, а не изоляционизма. Их миссия в том, чтобы объяснить нередко этноцентристски настроенному Западу, что мы хотим интеграции в мировое общество, но не любой интеграции и не на любых условиях. Как сказал по этому случаю Э. Саид, миссия интеллектуалов в том, чтобы вступать в диалог с имперским центром, «вовлекаться в имперский дискурс, преобразовывать его и заставлять его признать маргинализованные, репрессированные или забытые истории».

<< | >>
Источник: А. П. Цыганков, П. А. Цыганков. Социология международных отношений: Анализ российских и западных теорий: Учебное пособие для студентов вузов. — М.: Аспект Пресс. — 238 с.. 2006

Еще по теме 7.3. уроки «диалога» с Фукуямой и Хантингтоном:

  1. Фукуяма и Хантингтон: спор о современности и контемпоральности
  2. Уроки выученные и уроки проигнорированные
  3. 7.3. Российское восприятие теории Фукуямы
  4. Концепция политической модернизации раннего С. Хантингтона
  5. Хантингтон С.. Третья волна. Демократизация в конце XX века, 2003
  6. И. ПОВТОРИТЕЛЬНО-ОБОБЩАЮЩИЕ ОБЗОРНЫЕ УРОКИ
  7. Часть III. Уроки
  8. Уроки Азии
  9. Уроки и результаты
  10. Уроки испанского чуда
  11. Уроки Крымской войны
  12. НЕКОТОРЫЕ УРОКИ ВЕРСАЛЯ
  13. Фукуяма Ф.. Америка на распутье: Демократия, власть и неоконсервативное наследие / пер. с англ. А. Георгиева. — М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ. — 282, [6] с., 2007
  14. ГЛАВА 4 УРОКИ НЕКОММЕРЧЕСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ
  15. Уроки войн против Карла X
  16. Уроки войны за испанское наследство
  17. Уроки первой англо-голландской войны
  18. Уроки третьей англо-голландской войны
  19. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ: можно ли извлечь уроки из истории?
  20. КОЛЬЦА ПЛАТОНА И ТОЛКИНА: УРОКИ ВЛАСТИ, ВЫБОРА И НРАВСТВЕННОСТИ