<<
>>

1.1. Российская идентичность и тенденции формирования ТМО

В отличие от Соединенных Штатов Америки, Великобритании или Китая, Россия еще не произвела на свет свою собственную «большую идею» в международных исследованиях, каковыми для указанных стран являются теории «демократического мира», «международного общества» и «великой гармонии»2.

Российская наука пока еще похожа на полигон для испытаний противостоящих концептов, поэтому приходится свидетельствовать о продолжении уже надоевшего соперничества евразийцев и западников, демократов и державников, этнонационалистов и защитников гражданской идентичности.

Российское академическое и экспертное сообщество отказалось от советского марксизма, его монополия закончилась. Наблюдается плюрализация международно-политических исследований: возросло многообразие взглядов, исчез единый подход к накоплению и развитию знания, началось открытое соперничество между вестернизацией и изоляционизмом. При этом вестернизация отражает зависимость российской науки от господствующих на Западе теоретических концепций, а изоляционизм — их неприятие (что отчасти представляет собой реакцию на присущим американской международно-политическом науке неумеренный позитивизм). Первая из указанных тенденций помогает быть в курсе событий, происходящих на Западе, но одновременно ведет к недооценке отечественных традиций знания. Вторая — отстаивает преимущества российских традиций, но нередко игнорирует необходимость диалога с другими культурами. Обе тенденции достаточно распространены и оказывают влияние на исследования.

Идеологическая и теоретическая разобщенность отечественной науки отчасти связана, как представляется, с незавершенностью формирования российской национальной идентичности. Причины ее медленного становления могут быть поняты в свете концепта наследия, или стигмы (stigma), И. Гоффмана3, в аналитической схеме которого ключевым является тезис о «кризисе социального признания».

Если приложить логику этого ученого к российскому сюжету, То в значительной степени нынешнему состоянию российской идентичности способствовал тот факт, что в течение почти всего XX столетия страна была лишена «полноценного социального признания» со стороны «значимого другого» (термин Гоффмана), т.е. Запада. Последний до сих пор не готов воспринять Россию как «свою», а современное российское общество, похоже, все еще оспаривает идею своей принадлежности к Западу. Вот отчего, вероятно, немалая часть дискуссий в российской науке вызывает ассоциации с борениями в поисках «большой идеи»4.

Некоторые данные убедительно указывают, что население страны хорошо осознает культурные отличия российского общества от Запада. Так, в декабре 2001 г., согласно опросу ВЦИОМ, 71% россиян были согласны с утверждением о том, что «Россия принадлежит к особой “евразийской” православной цивилизации и поэтому не может следовать по западному пути развития». Только 13% респондентов считали Россию частью западной цивилизации.

Истоки нынешней ситуации могут быть прослежены в событиях, имевших место задолго до Октябрьской революции 1917 г. Традиционно роль «значимого другого» для России играли страны Европы, по крайней мере со времен Петра Великого, выступавшие «референтной группой» в тех спорах, которые велись в России по вопросам ее идентичности1. Именно на фоне европейских тенденций к секуляризации религии Петр I ввел новую идеологию государственного патриотизма. В дальнейшем эгалитаристские идеи Французской революции раскололи Европу на «прогрессивный» и «консервативный» («антиреволюционный») лагери, и Россия оказалась перед необходимостью выбора между ними. Некоторые правители России (наиболее заметным среди которых был Александр И) переосмысливали идентичность страны в соответствии с европейскими идеями Просвещения, конституционализма и капитализма. Другие стремились отстоять консервативные основы государственности (Николай I).

В ответ на кризис европейской идентичности некоторые российские интеллектуалы начали защищать разрыв как со старой, националистической, так и с новой, либеральной Европой уже в 1840-1850 гг.

А. И. Герцен, например, будучи разочарованным европейской консервативной реакцией, считал, что Россия должна идти собственным, неевропейским путем, не отказываясь, однако, от «заимствований» экономических и социальных достижений Европы. Большевики, восприняв эту логику, довели ее до крайности и стали отстаивать существенно иную — социалистическую — идентичность. Технологически, однако, большевики остались в зависимости от Европы и заимствовали западные технологии, с тем чтобы попытаться догнать Запад в экономическом развитии.

Большевистская революция 1917 г. отразила борьбу этих «двух Ев- роп». Распространение экстремистских версий марксистских идей в России и возможность ее разрыва с Европой стали результатом наложения кризиса идентичности самой расколовшейся в Первой мировой войне Европы и неспособности российского руководства справиться с резким обострением социальных и политических противоречий в своей стране. В этот момент большевики, захватив власть, сделали свой ключевой выбор, объявив Россию Советским Союзом. Они избрали не просто неевропейскую, но антиевропейскую идентичность. Их версия идентичности подразумевала утверждение превосходства России над «буржуазной и деспотичной» Европой.

Роль новой «большой идеи» стал играть марксизм. Он помог узаконить новую — социалистическую — идентичность России и дал новый инструмент анализа внешнего мира. Речь шла не только об идеологии: и онтологически, и эпистемологически марксизм бросил вызов западной циальный советский марксизм эволюционировал в сторону европейской социал-демократии. Уже после распада СССР этому тренду стали сопротивляться неортодоксальные левые идеологи, выступившие от имени вновь возникшей Коммунистической партии Российской Федерации во главе с Г. А. Зюгановым5. Наблюдается также растущий интерес к мир-системному подходу, ассоциирующемуся на Западе с именем Э. Вал- лерстайна. По мнению М. В. Ильина, и «новое политическое мышление» М. С. Горбачева, и мир-системный анализ Э. Валлерстайна продолжают марксистскую традицию «глобального мышления» и имеют корни во внутреннем интересе к исследованию глобальных проблем, таких, как, например, проблемы окружающей среды, населения и гонки вооружений6.

Помимо новых идей, развившихся в рамках марксистского мировоззрения, возникло множество других подходов, большинство из которых сформировалось под влиянием западных концепций. В новой российской науке о международных отношениях появились собственные либералы, реалисты и постструктуралисты.

Доминирующие позиции занимает реализм. При этом российский реализм представляет собой достаточно сложное интеллектуальное движение. В его рамках выделяются различные группы или течения, большинство из которых являются относительно новыми, хотя история некоторых из них восходит еще к 1970-м годам7. Наиболее старым и имеющим наибольшее число приверженцев считается системно-историческое течение. Именно в его рамках были осуществлены в России первые серьезные международные исследования — в ИМЭМО АН СССР8, а также в МГИМО МИД СССР9. Относительно новым и менее консервативным течением, понимающим современное мироустройство в терминах, нехарактерных для доминирующих на Западе направлений реализма, является российский структурный реализм10. Кроме того, реализм, по наблюдению Т. А. Шаклеиной и А. Д. Богатурова, проникает в такие области российских международных исследований, как геополитика и геоэкономика, политическая философия и социология МО, политическая психология и, наконец, международная политическая экономия11.

Не менее разветвленным является и российский либерализм, в рамках которого могут быть выделены несколько относительно самостоятельных течений. Крайние полюса занимают приверженцы интервенционизма и ограниченного суверенитета, с одной стороны, и сторонники международного общества — коллектива равноправных и суверенных (демократических) государств, с другой. Широк и политический спектр — от сторонников правых сил до «новых социал-демократов», разделяющих социал-реформистские идеи. Так, например, течение «универсалистов» объединяет приверженцев кантианских идей достижения «вечного мира» за счет расширения демократии12. Его представители, исходя из того, что магистральной тенденцией современного мирового развития является демократизация, разделяют и пропагандируют теорию «демократического мира», идеи «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета» в эпоху глобализации.

По мнению ряда либерально ориентированных исследователей, залог и гарант поступательной демократической эволюции международных отношений — безусловное лидерство США в современном мире, которое дает постсоветской России исторический шанс — при условии ее адаптации к изменившимся условиям мирового развития13. Другие подчеркивают роль негосударственных акторов в мировой политике — ТНК, неправительственных организаций, глобальных экономических структур (08, ВТО, МВФ, теории международных отношений. Во-первых, марксистскому мышлению о мире был свойствен критический и социально-освободительный характер. Во-вторых, марксистский структурно-исторический подход стремился показать связь мирового развития с феноменами глобальной эксплуатации и социального неравенства, а также выявить их происхождение и социальные корни. Наконец, в-третьих, марксистский анализ отличался целостностью и глобальным охватом. Он рассматривал мир как всеобщее единство и раздробленность в одно и то же время. В противоположность трем уровням анализа, доминирующим в теории международных отношений (индивид, государство и международная система), марксизм исходит из борьбы за человеческое освобождение как универсального и не знающего никаких границ средства кардинального изменения мира. Все эти особенности оказались инструментальными в последующем развитии критической традиции в теории международных отношений как в Советской России, так и вне ее14.

Легитимируя новую российскую идентичность, советский марксизм способствовал изоляции России от стран Европы. Обладая рядом прогрессивных черт, он в то же время стал служить идеологическим инструментом для сохранения внутреннего политического статус-кво и подавления инакомыслия. Отторгнутый внешним миром «оборонительный» советский марксизм в дальнейшем превратился в «философию осажденного». Гегемония советского марксизма была несовместима с творческой мыслью. Она утвердила жесткие каноны исследования международных отношений и интерпретаций происходящих в них процессов.

Ученые должны были писать в традициях наиболее примитивного позитивизма, подавлявшего критический потенциал аутентичной марксистской теории. Большая часть исследований международных отношений была сведена к интерпретациям официальных документов и речей лидеров КПСС на ее съездах.

Такой подход, естественно, стимулировал изоляционизм. Советский марксизм в минимальной степени допускал диалог с учеными-немарк- систами. Не приветствовались даже марксистские и неомарксистские течения вне Советского Союза (франкфуртская школа в ФРГ, идеи итальянского коммуниста А. Грамши, французских ученых умеренно левого направления — структуралиста Л. Альтюсера и гуманиста Р. Гароди).

Плодотворность сотрудничества с внешним миром игнорировалась, а общение с ним было ограничено очень узким кругом избранных ученых, обладавших привилегированным доступом к информации.

Строго говоря, советский марксизм тоже никогда не был полностью гомогенным. Сразу же после смерти в 1924 г. В. И. Ленина за статус официальной идеологии и «лояльной» интерпретации ленинского теоретического наследия конкурировали по крайней мере две версии советского марксизма — радикальная и умеренная. Дебаты были «закрыты» И. В. Сталиным и возродились только после его смерти в 1953 г.

Поиск новой российской идентичности начался не после распада Советского Союза, а еще в постсталинскую эпоху. Взаимодействие с западными идеями стало более интенсивным при Н. С. Хрущеве, после его разоблачительной антисталинской речи на XX съезде КПСС. В ней он призывал, помимо прочего, начать сближение с Европой15. Воздействие десталинизации оказалось необратимым. Значительная часть интеллектуального поколения 1960-х годов стала считать себя «детьми XX съезда» и влилась в число сторонников сближения СССР с Западом16. Возник ряд научных институтов, в которых исследователи тщательно анализировали западные идеи, касавшиеся развития международных отношений17. В рамках этого вектора происходило, несомненно, интеллектуальное развитие будущего руководителя СССР М. С. Горбачева.

<< | >>
Источник: А. П. Цыганков, П. А. Цыганков. Социология международных отношений: Анализ российских и западных теорий: Учебное пособие для студентов вузов. — М.: Аспект Пресс. — 238 с.. 2006

Еще по теме 1.1. Российская идентичность и тенденции формирования ТМО:

  1. Глава 1 ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ РОССИЙСКОЙ ТМО
  2. 1.1. Вестернизация и изоляционизм в российской ТМО
  3. Формирование идентичности в социальной теории
  4. Нойманн И.. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей, 2004
  5. Использование «Другого» Образы Востока в формировании европейских идентичностей
  6. 5.1. Формирование и тенденции развития корпоративного управления
  7. 4.4. Исторические особенности формирования культуры российских деловых кругов
  8. Кейс № 2 ТЕМА: «Формирование имиджа крупной российской компании».
  9. Глава 5 АНГЛИЙСКАЯ ШКОЛА ТМО: В ПОИСКАХ ПРЕОДОЛЕНИЯ КРАЙНОСТЕЙ
  10. Раздел П ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ МОДЕЛИ СОЦИАЛЬНОГО АУДИТА
  11. ЛЕКЦИЯ 3. РОССИЙСКОЕ САМОДЕРЖАВИЕ: ФОРМИРОВАНИЕ, ЭТАПЫ, ОСОБЕННОСТИ. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА И.С. БАШЕНЬКИНА
  12. § 7. Российская трехсторонняя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений: порядок формирования и основные направления деятельности