<<
>>

8. Рост и распад культур

  Вышеприведенная критика приложима также к рассматриваемым в упомянутых теориях фазам роста, крушения, дезинтеграции и распада культур. Названный мною «грех отцов» является причиной других глубоких заблуждений разбираемых нами авторов при анализе данных проблем.
Поскольку культуры рассматриваются как реальные системы, и поскольку они, согласно организмической схеме, должны умереть, из этих ложных посылок следует постулат теории Данилевского-Шпенглера-Тойнби, согласно которому они либо «пережили выкидыш», «остановлены», «окаменели», «потерпели крушение», «распадаются» или «умерли и погребены». Согласно Тойнби, в настоящее время из двадцати шести культур еще жива разве только одна-единственная - западноевропейская; все остальные или мертвы, или полумертвы («застряли в развитии», окаменели», «находятся в состоянии дезинтеграции»). Согласно Данилевскому, Шпенглеру и Шубарту, до появления следующей культуры должна будет погибнуть даже и западноевропейская культура. Поскольку культуры, в соответствии с принятой схемой, должны переживать крушение, дезинтеграцию и гибнуть, названные авторы принуждены также хоронить их или рассматривать их как «абортивные», «застопорившиеся» и т.д. Поскольку этого требует их схема, и эти исследователи не располагают однозначным критерием того, что такое в действительности смерть или дезинтеграция известной культуры, они добровольно принимают на себя роль могильщиков культур.

Мужественно отстаивая свою схему, они не позволяют запугать себя даже тем фактом, что некоторые из числа тех культур, которые согласно этой схеме должны были быть уже давно мертвыми, продолжали жить столетия и даже больше и до сих пор еще весьма жизнеспособны. Эти писа

тели - в особенности Тойнби - избавляются от неприятной трудности тем простым приемом, что вводят понятие «окаменевших» культур. Так, китайская, египетская и эллинская культура, по их мнению, вот уже тысячи лет как окаменели или окаменевали.

Вся история Рима, в соответствии со схемой Тойнби, была с начала до конца не чем иным, как продолжающейся дезинтеграцией. В рамках такой схемы у культур едва ли остается время для жизни и роста. Если они не появляются на свет в результате выкидыша («абортивно») - с некоторыми именно так и обстояло дело - то развитие их «стопорится», преждевременно останавливается. Если они не «застопорятся», то почти сразу же после рождения они терпят крах, а затем начинают распадаться или превращаются в «отмерший ствол на дереве» (a dead trunk). Данилевский особо подчеркивает крактость периодов их цветения. С философской точки зрения, рождение, конечно, есть преддверие смерти; но тот, кто желает эмпирически изучать жизнь организма или культуры, может и должен смотреть на дело не столь философски; он должен исследовать сам процесс жизни, прежде чем наступит паралич или неизлечимая болезнь организма. Кроме того, у большей части организмов и культур рождение от смерти отделяет весьма значительный отрезок времени.

Рассматриваемые здесь нами авторы уделили не очень много внимания большей части срока жизни культур, и, чтобы получить возможность предаваться со страстью своей должности «могильщиков культур», позволили тысячелетиям этой жизни бесследно исчезнуть в небытии. Мы не хотим этим сказать, будто нужно отрицать действительность фактов разложения (disintegration) и даже распада (dissolution), которым могут быть подвержены реальные культурные или цивилизационные системы. Разложение и распад, разумеется, случаются, но случаются с подлинными системами, а не с агрегатами из цивилизаций. И в круп

ной системе они наступают не непосредственно вслед за ее «рождением», но по прошествии длительного, часто очень длительного, срока ее жизни.

Сказанное выше объясняет, почему именно в работах Тойнби, но в несколько меньшей степени также в работах Данилевского и Шпенглера, так мало места занимает анализ фазы роста культур. Мы находим лишь неопределенные утверждения, что в этой фазе в культуре действует творческое меньшинство, которое успешно отвечает на вызовы среды, что здесь нет гражданской войны, и что все идет хорошо, движется и растет и все более и более «одухотворяется» (etherealized).

Вот, в общем, и все, что нам говорят об этой фазе. Подобного рода «идиллическая» характеристика процесса роста 21 культуры по Тойнби очевидным образом высосана из пальца. Если бы мы захотели поверить ей, то, похоже, нам пришлось бы допустить, что в Греции до 431-403 до н.э. (такова датировка краха «эллинской» культуры у Тойнби) не было войн, революций, классовой борьбы, не было рабства, традиционализма, не было нетворческого меньшинства, и что все эти «наказания» настали только после Пелопоннесской войны. С другой стороны, нам пришлось бы ожидать, что после каждой войны производительность в Греции и Риме угасала, и что в это время не существовало Платона, Аристотеля, Эпикура, Зенона, Полибия, отцов ЦеркЪи, Пристофана, Лукреция, не происходило научных открытий. Несомненно, во всех этих отношениях положение до и после краха культуры было весьма различным. «Военный коэффициент» (величина, измеряемая по военным потерям) составлял в Греции в V в. до н.э. 29 (на миллион населения), в IV в. 48, в III в. 18 и во II в. 3. Коэффициенты внутренних смут (революций) составляли с VI по II века включительно 149, 468, 320, 259 и 36. Это показывает, что действительная динамика войн и революций в Греции протекала существенно

• иначе, нежели как представляет ее Тойнби. То же самое : относится и к Риму.

Научная, философская и религиозная продуктивность так же точно достигала апогея скорее в V в. и позднее, нежели до этого времени. Как уже было сказано, применительно к западноевропейской культуре диагноз Тойнби выглядит несколько двусмысленным. Во многих местах своих работ он говорит, что ее крах уже совершился; в других местах он выражается не столь определенно. Однако, каким бы ни оказывался этот диагноз, время, предшествующее XV в., он рассматривает как фазу роста западноевропейской культуры. Если это верно, то, согласно его схеме, в Европе до этого века не было революций, не было значительных войн и не было резких классовых противоположностей. Однако в действительности XIII и XIV в.

были богаче революциями, чем все века европейской истории вплоть до XX в.; рабство и классовые противоположности также играли большую роль в это время, и войн - больших и малых - было более чем достаточно.

Наконец, западноевропейская средневековая культура в период ее роста обнаруживает лишь немногие из тех черт, которые Тойнби приписывает растущим культурам, но скорее развивает в себе целый ряд других черт, которые в его схеме характерны для распадающихся культур. То же самое верно и относительно других культур. Это означает, что выводимые Тойнби закономерности роста и упадка культур не подтверждаются фактами. Эту же критику, с некоторыми поправками, можно обратить и против описания этой фазы у Данилевского и Шпенглера.

Кроме того, многие закономерности, утверждаемые названными авторами в связи со схемой их теоретического представления, так же точно оказываются либо ложными, либо преувеличенными, как например, выдвигаемый Тойнби закон обратной пропорциональности между географи-

ческой протяженностью и ростом, между войной и ростом и между техническим прогрессом и ростом. Если даже можно согласиться с тем, что в этих констатациях заключено некоторое зерно истины, то в этой их категорической формулировке они, однако, вводят в заблуждение. Если бы двадцать одна культура Тойнби не распространились на обширные области, но остались бы именно только культурами маленьких шумерских, греческих, египетских и арабских деревень, то они едва ли смогли стать «историческими» культурами. Тогда они вряд ли привлекли бы к себе внимание Тойнби или других историков. Все эти культуры суть крупные комплексы, распространившиеся на обширные части земной поверхности и многочисленные народонаселения. Они не сразу явились в этой протяженной форме, но в процессе своего роста распространились от небольшого опорного ландшафта на все более обширные области и народонаселения, и таким образом стали историческими. В противном случае их вовсе бы никто не заметил. Если Тойнби утверждает, как он делает это в одном или двух местах, что это распространение происходило преимущественно мирным путем, а именно так, что «варвары» добровольно поддались чарам растущей культуры, то это утверждение, в свою очередь, неточно.

Все эти двадцать одна культура в периоде своего роста (по схеме Тойнби) распространялись не только*мирным путем, но еще более того посредством насилия, принуждения и войны. С другой стороны, многие из них в период своего распада скорее пространственно сократились, чем распространились, и были в это время мирнее, чем в тот период, который Тойнби называет периодом роста.

Шпенглер, Тойнби и отчасти также Данилевский, приписывают каждой из своих «культур» специфические господствующие тенденции: эстетическую тенденцию - эл-

Приложение

I линской культуре, религиозную - индийской, машинно- у техническую - западноевропейской культуре. (Большинст- }} во прочих 18 культур после распределения этих характеристик остаются ни с чем). Подобная суммарная характери- стика, в свою очередь, представляется весьма рискованной. Западноевропейская культура обнаружила приписывае- ' мую ей господствующую наклонность не ранее XIII в. н.э.

, С VI в. до конца XII в. кривая динамики технических изобретений и научных открытий этой будто бы преимущественно технически ориентированной культуры почти не поднималась над нулевой отметкой графика; в продолжение этого же самого времени эта культура была всецело религиозной, была даже религиознее, чем индийская или индусская культура во многие периоды ее истории.

Эстетическая будто бы античная культура обнаружила свою эстетическую наклонность (в смысле Тойнби) не ранее VI в. до н.э.; в период между 600 и 200 г. до н.э. она развила в себе прямо-таки ураганный научный и технический порыв. Арабская культура (господствующую характерную черту которой Тойнби не указывает) обнаружила исключительную научную и техническую энергию в продолжение столетий между 700 и 1300 г. н.э. - энергию, во всяком случае, значительно большую, чем западноевропейская культура в это же самое время.

Все это означает, что ошибочно и неточно приписывать определенным культурам определенные устойчивые тенденции безотоносительно к какому-либо определенному периоду, как это делают Шпенглер или Тойнби. Это видно также из цифр в нижеприведенной таблице по сферам и периодам продуктивности различных стран. В этом отношении позиция, занимаемая Данилевским, несколько более разумна. Он признает, что наряду с культурами, имеющими одну специфическую тенденцию, существуют, по крайней мере, так называемые автономные культуры, имеющие

много тенденций, и культуры с двумя, тремя и четырьмя тенденциями. Подобная теория также еще не будет вполне корректной, но она в меньшей мере вводит в заблуждение, нежели взгляды Шпенглера и Тойнби. 

<< | >>
Источник: Афанасьев В.В.. Циклы и общество: Монография / В.В. Афанасьев. — М.: «Канон +» РООИ «Реабилитация». — 240 с.. 2009

Еще по теме 8. Рост и распад культур:

  1. § 3. Распад империи Хулагуидов
  2. Распад халифата
  3. § 13. Предпосылки распада арабского халифата
  4. Распад системы советских межсословных отношений
  5. 32. Угроза распада России и военно-политический кризис в Чечне
  6. 4. Экономический рост
  7. 2.1. Распад СССР и российский либерализм
  8. Распад массы: освобождение индивида
  9. Распад Колумбии
  10. Этппспцшпгическая подоплека распада СССР
  11. 1. Рост, структура и дифференциация
  12. 3.1. Распад СССР и социальное конструирование пространства
  13. Юра - ранний палеоген. Распад Пангеи
  14. § 14. Распад Сельджукидского государства