<<
>>

Прогулки и другие удовольствия

На первый взгляд загроможденность улиц императорского Рима нисколько не располагала к прогулкам. Здесь пешехода стесняли лотки1, толкали такие же прохожие, как он сам, забрызгивали грязью всадники, ему докучали нищие, стоявшие вдоль склонов, под аркадами и на мостах2, терзали военные, которые нагло, словно по покоренной стране, перли по мостовой и запросто втыкали гвозди сапог в ноги штатского, оказавшегося достаточно опрометчивым, чтобы не уступить дорогу3.

Но начнем с того, что удовольствие доставлял уже один только вид этого безостановочного и причудливого мельтешения. В потоке, увлекавшем прохожего за собой, вместе с ним двигались все народы обитаемой земли: «фракийский крестьянин и сармат, питающийся кровью лошадей», египтяне, омывшиеся в водах Нила, и «киликийцы, которые спрыскиваются шафраном, арабы, сикамбры и черные эфиопы»4. Даже если прохожему не было дела до разложенной мелочовки, лоточники развлекали его своей болтовней, как и фокусники, и заклинатели змей — своими ловкостью и сноровкой5. Кроме того, если, несмотря на всеобщее запрещение, распространявшееся на экипажи среди дня, этому римлянину все же предоставлялась возможность не идти пешком, он мог развлекаться этой суматохой, не испытывая от нее беспокойства. Тогда он либо ехал верхом на собственном муле, либо на том, что был ему предоставлен предупредительностью друга, или же на таком, которого нанял за деньги с погонщиком-нумидийцем, обязанным его вести за повод6. Или еще он мог развалиться в глубине громадных носилок (lectica), отгороженных от мира «зеркальным камнем», откуда можно было выглядывать, оставаясь невидимым: носилки эти рассекали толпу на плечах шести или восьми сирийских носильщиков; а когда-то он удобно располагался в портшезе (sella), которые привыкли использовать для своих визитов матроны, и где он мог читать или писать на ходу7. Мог он удовлетвориться и ручной тележкой (cbiramaxium), такой, какую подарил своему любимцу'фимальхион8.

Но в первую голову римлянину, дабы избавиться от толчеи, достаточно было добраться до зон отдыха, служивших городскими «променадами»: то были форумы и их базилики, после того как судебные заседания завершились; принадлежавшие императорам сады, которые те, однако, если только не желали от них избавиться, как сделал это по завещанию Цезарь, благосклонно оставляли в распоряжении публики - к ее восхищению, поскольку весной «воздух здесь делала благовонным Флора, здесь свисали гирляндами розы, эта слава пестумских полей»9. Также сюда относилась эспланада Марсова поля с ее мраморной оградой (saepta Iulia), священными площадками и портиками, где можно было укрыться от солнца и спастись от дождя, и в любое время года, как пишет Сенека, то была отрада для самых неимущих из бездельников: cum vilis- simus quisque in campo otium mum oblectef10.

От этих портиков до нас дошел тот, что был освящен Августом от имени его сестры Октавии: между мраморных колонн ограды он заключал внутреннее пространство длиной в 118 метров и глубиной в 135 метров, в котором располагались храмы-близнецы Юпитера и Юноны11. Но имелись и другие портики, дальше на север, и Марциал перечислил нам несколько из них, промечая путь, которым следует прихлебатель Селий в поисках друга, который бы пригласил его пообедать: портик Европы, портик Ста колонн, с его платановой аллеей, портик Помпея с его двумя клумбами12. Эти памятники не только освежались зеленью и тенью. Их наполняли произведения искусств: фрески, покрывавшие заднюю стену; статуи, украшавшие их межколонные пространства и внутренние дворики. В одном только портике Октавии Плиний Старший перечисляет, помимо некоторого числа заказов, исполненных Пасителем и его учеником Дионисием, группу Александра и его военачальников в битве при Гранике работы Лисиппа, Венеру Фидия, Венеру Праксителя и Амура, которого этот скульптор предназначал для города Феспии13.

И в самом деле, во время праздношатания народ- царь бывал окружен весьма внушительной добычей.

Но если римляне все-таки еще останавливались, чтобы посозерцать эти шедевры, прочие только и искали повода к тому, чтобы добавить к развлечениям обычное свое любопытство. Марциал рассказывает нам о весьма красноречивом в данном отношении происшествии. Бронзовая фигура медведя, установленная близ Ста колонн посреди изображений прочих животных, притягивала к себе взгляды прогуливающихся и вызывала в них желание поразвлечься. Как-то раз прехорошенький Гил расшалился и вздумал подразнить медведя так, словно он живой; вот что из этого получилось:

’ Когда всякий голодранец на Марсовом поле наслаждается бездельем.

Рядом с Сотней колонн изваянье медведицы видно,

Там, где фигуры зверей между платанов стоят.

Пасти ее глубину попытался измерить прелестный Гил и засунул, шутя, нежную руку туда.

Но притаилась во тьме ее медного зева гадюка:

Много свирепей она хищного зверя была.

Мальчик коварства не знал, пока не укушен был насмерть: Ложной медведицы пасть злее была, чем живой14.

То были детские игры, но мы еще убедимся, что мальчишки были не единственными, кто играл под портиками, в садах, на форумах и в базиликах.

Праздные римляне прогуливались в тени своих колоннад или сходились в неподвижные группы и беседовали друг с другом. Внимательными взглядами провожали они прохожих мужчин и женщин. Когда на saepta устраивали выставку-продажу, римляне неспешно прохаживались по ней, оценивая выставленные товары и торгуясь15. Повсюду они со вкусом осведомлялись о последних новостях; и повсюду же находились пустозвоны, которые без труда удовлетворяли их любопытство. Так, описанный нам Марциалом Фило- муз по ходу дела измышляет тайны, которыми тут же и потчует своих слушателей: тут и последние совещания, состоявшиеся под председательством Царя царей во дворце Аршакидов, и недавние передвижения войск на Рейне, и наиточнейшая конфиденциальная информация о следующем капитолийском конкурсе16. Однако нет такой беседы, которая бы в конце концов не прискучила; и тогда изобретались игры.

Римляне признавались в своей любви к игре. Во все времена они были одержимы игрой. Но никогда еще эта их страсть не бывала такой деспотической. Вот что пишет об этом Ювенал:

Разве когда-либо были запасы пороков обильней,

Пазуха жадности шире открыта была и имела Наглость такую игра? Ведь нынче к доске не подходят, Взяв кошелек, но, сундук на карту поставив, играют.

Что там за битвы увидишь при оруженосце-кассире!

Есть ли безумие хуже, чем бросить сто тысяч сестерций — И не давать на одежду рабу, что от холода дрогнет?17

Чтобы обуздать эту пагубную страсть, императоры возобновляли запреты, существовавшие в республиканскую эпоху. За исключением периода Сатурналий, о котором и идет в явной форме речь у Марциала18 и который подразумевает Ювенал в только что процитированном отрывке, поскольку вопрос, заданный им в конце, предполагает холод Ъгита[***************************************], который и приходился на время Сатурналий в конце декабря, азартные игры были запрещены под угрозой штрафа, вчетверо превосходившего размер ставки19, и какой-то сенатус-консульт, точной даты которого мы не знаем, подтверждая законы Тития, Публилия и Корнелия, возобновил запрет, тяготевший над пари (span- siones), за исключением тех, поводом для которых были телесные упражнения20. Из предыдущей главы мы уже познакомились с бешеной популярностью, которую эта своеобразная привилегия доставила как цирковым бегам, так и поединкам гладиаторов. Мы еще увидим, что через проделанную ею брешь во вроде бы репрессивном законодательстве в повседневную жизнь римлянина проник целый ряд игр и sponsiones.

Вне всякого сомнения, было бы неблагоразумно устраивать в месте общественных прогулок игру в кости (aleae) или в бабки (tali)2', различные стороны которых приравнивались к числам, нанесенным на бока костей, потому что их падение из стаканчика для костей (fiitil- lus), в который их собирали, на землю или на игровой стол (alveus) определял только случай, но не ловкость рук игроков.

Полагаю также, что неприемлемо было бы, если бы где-то под портиком два приятеля набрались нахальства для того, чтобы играть в navia aut capita”, то есть в «орел или решка», или вparitnpar'[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††] [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡], это развлечение, к которому приглашал у себя во дворце членов своего семейства Август, выдавая им по 250 денариев на брата, дабы они могли предаваться игре без всяких сожалений и задних мыслей22. Par impar заключался в однообразной последовательности пари, заключаемых относительно четного или нечетного числа косточек, камешков или орехов, которые игрок прятал в сжатой руке23.

Существовала, однако, производная форма par impar, в которой роль случая была скорректирована и ограничена «быстроглазостью», проворством игроков, подсчетом вероятностей и определенной психологической проницательностью. Я говорю о micatio, то, что мы сегодня называем тоигге', в которой два противостоящих один другому человека «разгибают пальцы правой руки, каждый раз меняя число тех, которые они оставляют согнутыми, и объявляют вслух общее число пальцев, разогнутых тем и другим»24, до тех пор, пока один из них не выиграет, попав в точку. Явно, что в Риме Антонинов micatio допускалось прямо среди бела дня. Начиная с Цицерона и до Августина (минуя также Петрония и Фронтона) латинская традиция едина в том, что, желая охарактеризовать человека незапятнанной репутации, она применяла к нему «испытанное годами и годами выражение», что «с ним можно играть в micatio даже в темноте»; и городской префект до IV века не изгонял micatio с Форума25. С другой стороны, в то время как duodecim scripta, римский триктрак, который, как и наш, ставил продвижение своих шашек (calculi) в зависимость от чисел, выдаваемых костями или бабками, очевидно, подпадал под удар закона, римские «шахматы», или latrunculi, были избавлены от его посягательств, так как ходы их шашек зависели исключительно от предусмотрительности и мастерства каждого. И эта основанная на комбинациях и расчете игра, в которой на протяжении I века последовательно блистали стоик Юлий Кан и консуляр Пизон26 и которая еще во времена Марциала продолжала гордиться своими чемпионами27 и преподавателями28, оставалась у публики в чести к радости упражнявшихся в ней любителей и зевак, комментировавших их ходы.

Если же случалось так, что игра представлялась участникам слишком [§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] усложненной, и слишком обременительным материальное обеспечение, которого требовало состязание — доска в 60 клеток и пешки разного цвета и размера, они обходились примитивной игрой в шашки, теми tabulae lusoriae[****************************************], которую изображали где угодно, проведя несколько линий по земле или процарапав их по мостовой. И в самом деле, многочисленные граффити явились для нас свидетельством их существования под аркадами базилики Юлия и на Форуме.

Но это еще не все: если число барельефов, изображающих детей во время их развлечений, как кажется, делает игру «в орехи», заменявшую у древних современную игру «в шары», уделом ранней юности, то обычай, согласно которому на Сатурналии также и взрослые люди получали в подарок пакетики с орехами, наводит на мысль, что зачастую на площадях и под портиками взрослые развлекались, как дети, то тем, чтобы расколоть орех, его не раздавив, или чтобы точным броском ореха накрыть кучку орехов, ее не разрушив, то ли, как в петанке, угодить орехом в орехи противников и коснуться их, то ли, как в блокете, послать свой орех точно в цель — в ямку либо уже существовавшую, либо специально выкопанную в земле29.

Все это были разрешенные развлечения, безобидные забавы, напоминающие партии наших теперешних «петанкистов», а в горячечной атмосфере императорского города они так и испускали струю свежего воздуха, долетавшего сюда, как кажется, из сельской глубинки и от стародавних времен. К несчастью, весьма вероятно, что с течением времени это времяпровождение лишилось львиной доли своего невинного характера и, будучи отягощено тайными ставками, внесло свой вклад в подрыв нравственности, в то, чтобы обойти правила, которые оно, по видимости, соблюдало. Как бы то ни было, нет никакого сомнения в том, что бездельникам достаточно было во время прогулки чуть отклониться в сторону, чтобы тайно удовлетворить тот порок, которому, как казалось императору, он отвел место в цирке и амфитеатре, однако теперь его подданные носили его с собой повсюду. И действительно, зачастую гостиницы (саирстае), трактиры, popinae и thermopolia, в которых прохожий мог за прилавком купить или выпить охлажденные напитки или подогретое вино, скрывали в заднем помещении игорный дом, где всякий божий день, а не только во время Сатурналий можно было заключить sponsiones, выбросить кости и загреметь бабками. Императорское законодательство, преследовавшее игроков, aleatores, наравне с разбойниками30, вовсе не покушалось на их укрывателей, притонодержателей, у которых они находили пристанище, ограничиваясь тем, чтобы запретить им вчинять в суде иск против тех из их клиентов, которые в горячке соперничества или же в отчаянии проигрыша обрушивались на него самого или на обстановку таверны с насильственными действиями31. Эта относительная безнаказанность тем более склоняла хозяина снабдить лавочку соблазнами запретных увеселений, что, будучи вправе принять сюда проституток в качестве подавальщиц, он вполне легально мог прибавить к своему заведению злачное место32.

Нередко ссылаются на надпись из Эзернии, на которой путник, проходящий через это местечко и рассчитывающийся с хозяйкой, соглашается на 8 asses (меньше даже довоенного франка), которые требуют с него за благосклонность, оказанную ему в течение проведенной в гостинице ночи служанкой33. Можно сослаться также на недавно открытую на Виа делл’Абонданца в Помпеях popina, соблазнительную афишу в витрине, которая демонстрировала проходящим трех состоящих при заведении девушек (asellae[††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††])м. Но мы заблуждались бы, полагая, что по части этих удобств Рим хоть в чем-то отставал от италийских муниципиев35. В Риме, как и в иных местах, саирстае, popinae, thermopolia зачастую уподоблялись притонам (ganeae), и в то время как лупанары, согласно ограничению, внушенному властью заботой о хорошей физической подготовке молодежи, должны были оставаться закрыты до девятого часа36, римские кабаки предлагали свои беспутные соблазны любому посетителю начиная с самого утра и весь день напролет. Подпольные распивочные, должно быть, не приобрели в императорском Риме такого распространения, какое приходится наблюдать в современных столицах. Но они свирепствовали также и здесь и, опекаемые силами правопорядка городских эдилов, открыто растворяли праздношатающимся свои двери. Сколько распутников, по свидетельству Сенеки, заворачивали сюда вместо того, чтобы направиться в палестру, и проводили здесь свои праздные дни: сит Шо tempore vilissimus quisque... in pofnna lateaP1.

<< | >>
Источник: Каркопино Жером. Повседневная жизнь древнего Рима. Апогей империи. 2008

Еще по теме Прогулки и другие удовольствия:

  1. Прогулка по неизведанной области мира
  2. УДОВОЛЬСТВИЕ
  3. УДОВОЛЬСТВИЕ
  4. Потребность в радости и удовольствии
  5. Глава 12. Обучение и удовольствие
  6. 13.2. Том Лазничка хочет пожить в свое удовольствие
  7. ДРУГИЕ ВАРИАНТЫ ИГРОТЕРАПИИ
  8. е) Другие качества
  9. Другие средства передвижения
  10. 6.3.3.4. Другие ценные бумаги
  11. Другие примеры впадин
  12. Янтарь и другие смолы
  13. Другие источники, относящиеся к досократикам
  14. ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ
  15. ДРУГИЕ ОРАКУЛЫ