<<
>>

Глава 3 ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ НА ВОСТОКЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX в.

Вторая половина XX в. отмечена событиями, которые определили основное направление развития восточных обществ: крах колониальной системы, появление интегральных схем, знаменующее собой начало эпохи глобализации, и кризис планетарного социализма с распадом СССР, что означало конец послевоенного двухполюсного мира.
Страны Востока при явных различиях между ними связаны, в частности, своим колониальным и полуколониальным прошлым. Это в большой степени предопределило своеобразие их современной истории — истории становления национальных государств, национального самоутверждения и интенсивных внутренних интеграционных процессов. В период холодной войны с обретением политической независимости они получили возможность маневрировать, играя на противоречиях между противоборствующими лагерями, а после ее окончания — свободу многосторонних контактов в планетарном рыночном пространстве. Но обретение политической независимости не принесло народам Востока ни процветания, ни политической и социальной стабильности. Они все еще остаются преимущественно подчиненной периферией мирового хозяйства. В то время как Запад и некоторые азиатские страны уже в XX в. вступили в постиндустриальную эпоху, большая часть афроазиатского мира все еще доживает свой индустриальной век с грузом традиционности, которая во многом определяет стиль жизни и образ мыслей большей части восточных обществ. Тысячелетия истории спонтанного развития не подготовили Восток к стремительным переменам Нового и Новейшего времени. Всего за несколько десятилетий второй половины XX в. он пережил крушение колониализма, трудности формирования национальной государственности в условиях холодной войны и адаптации к новой геостратегической конфигурации, сложившейся после развала мировой системы социализма. Полюсами общественно-политической мысли на Востоке были, с одной стороны, официальные идеологии и программы (официальная интерпретация государственного интереса), а с другой — взгляды экстремистской оппозиции.
Между ними — множество идейных конструкций интеллектуальной элиты, неформальных лидеров, оппозиционных партий, организаций и т.п. Господствующей идеологией на Востоке явно или завуалированно стал национализм, который питал государственную идеологию и накладывал четкий отпечаток на общественную мысль. На планетарном геополитическом пространстве, в мире, в котором провозглашено господство принципов демократии, происходила политизация восточных обществ, особенно быстро росло национальное и этническое самосознание. У жителя Востока складывалось представление, что главное противоречие эпохи — это противоречие между империализмом и национализмом. Статус независимости заставил политический авангард переформулировать лозунги национализма времен борьбы за независимость в концепцию национального самоутверждения независимых государств-наций как субъектов истории. Анализ процессов, протекавших в общественной мысли, показывает, что их содержание определялось приоритетами решения трехчленной задачи: обретение национальной государственности и национально-государственное самоутверждение, достижение политической стабильности и социального равновесия в обществе, ликвидация отсталости через модернизацию и освоение достижений мировой цивилизации на базе национальных ценностей. В центре идеологической борьбы повсеместно находились проблемы власти, функционирование политических институтов, стабильность общественных структур и экономический рост. И решать эти проблемы следовало комплексно. Восток, сознававший необходимость модернизации, оказался перед выбором стратегии развития: западная или эндогенная модель в области экономического развития? Справедливость на основе западных моделей — буржуазной или социалистической парадигмы — или традиционная модель «третьего пути» как база социальной стабильности? Изоляционизм или открытость и конвергенция в вопросах культуры? В подходах к решению сложных проблем национального бытия, в частности к поддержанию социальной и политической стабильности и модернизации как императиву современности, преобладали прагматизм, гипертрофия значения государственной власти.
В основе официальных идеологий был этатизм, как бы его ни понимать. Власть объявляла себя защитницей общего интереса. Это во многом предопределило повсеместное распространение режима «управляемой» модернизации. Государство брало на себя управление процессами модернизации, прежде всего в финансово-экономической сфере. К концу XX столетия практически во всех странах Востока сложились или находились в процессе формирования основные институты современного общества: рыночная экономика и относительно устойчивые системы государственной власти авторитарного или полуавторитарного типа с демократическим фасадом, однопартийные диктатуры, способные в большей или меньшей степени гарантировать социальную и политическую стабильность. Делались попытки совместить западный опыт с национальным. В большинстве случаев это был как бы синтез демократии с восточным деспотизмом. Государство господствовало над обществом, потому что отсутствовали условия для работы демократических институтов: разделение властей, как правило, было фикцией, парламентские выборы — политическими играми, институциональные документы служили интересам прежде всего государства, а не общества. Авторитаризм верховной власти, существование которого отчасти имело оправдание, так как нужна была «сильная рука», чтобы поддерживать стабильность в условиях присущей большинству восточных стран межконфессиональной и межэтнической напряженности, обеспечить концентрацию ресурсов для осуществления программ развития и т.п., как и власть бюрократической буржуазии, ставшая непременным атрибутом восточного общества, опирался на свойственный Востоку «подданнический» тип политической культуры. Конституции, демократические по форме, нередко имели традиционное содержание; плюралистические системы политических режимов строились на племенной, региональной, а то и конфессиональной основе. Демократия западного типа трудно прививается на Востоке. Но уже сложилось общее представление о демократии как народовластии в отличие от диктатуры. Восточные теоретики, независимо от политических пристрастий, зачастую пытались совместить западный опыт и национальную традицию.
Поэтому политические институты, по форме сходные с западными, во многом функционируют по-азиатски. Повсюду на Востоке модернизация имела общие черты, хотя каждое общество модернизировалось по-своему. Это — высокие темпы урбанизации и индустриализации, рост социальной мобильности, доступность средств массовой информации, демократизация образования. Однако модернизация по западным образцам в большинстве стран имела ограниченный успех. Она привела к дезорганизации традиционного, но не заложила твердых основ современного общества. Восточная специфика состояла, в частности, в незавершенности капиталистической трансформации. Как заметил египетский мыслитель Луис Авад, в арабском мире «старое не хочет умирать, новое не может родиться». Внедрение нового в жизнь Востока, как правило, не сопровождалось тотальной ломкой его социальной структуры. Такой исторический «недочет» сказался на экономической и социальной структурах. В условиях ускорения темпов стандартизации по западным лекалам, урбанизации и миграции, с появлением социальных групп, связанных с функционированием современных отраслей национальной экономики и мирового хозяйства, сохранялись традиционные уклады, нередко включенные в сферу современного производства. Восток желал модернизации, но на восточный лад, без вестернизации, к которой он психологически не был готов — и потому, что вестернизация враждебна традиционному обществу, и потому, что в массовом сознании она воспринималась как новое издание колониализма. Национальный авангард быстро осознал необходимость рациональной стратегии развития, учитывая противоречие между объективными потребностями общества в фундаментальной перестройке с ориентацией на планетарное развитие производительных сил и его (общества) реальных возможностей. Восток искал оптимальных решений на пути проб и ошибок. Ориентацию на западные модели развития в большинстве стран уже в 1960-1970-е годы вытеснили мелкобуржуазные программы социализма с национальной или религиозной спецификой, а в 1980-1990-е годы они, как и социализм на основе догмата- зированного марксизма, уступили напору реформистских национал-либераль- ных взглядов.
Подходы к решению проблем экономического роста и социальных проблем обычно относились к трем типам по доминантным признакам с учетом национальной специфики: парадигма капитализма, парадигма социализма и парадигма особого, «третьего», пути развития. Япония придерживалась концепции «экономического роста», идеи «общества благоденствия» японского типа на национал-либеральной основе; Южная Корея развивалась как общество капиталистической парадигмы в духе идеологии национальной самобытности — чучхесон (букв, «сам себе хозяин»); официальная идеология на Филиппинах предусматривала, в частности, преодоление отсталости через ускорение экономического роста на базе рыночной экономики. Может быть, самым замечательным явлением в общественной жизни на Востоке стало широкое распространение в 1960-1970-х годах социалистической идеи, и не только среди политической элиты и интеллигенции, но отчасти как социальный миф в массах. Это было объективно предопределено международной и внутренней обстановкой в странах Востока после Второй мировой войны. С одной стороны, быстрая политизация массового сознания в силу просвещающего влияния социальной и политической напряженности, характерной для периода становления национальной государственности, отсутствия серьезного успеха в попытках трансформации восточного общества на пути капиталистической модернизации и вестернизации побуждала к поиску альтернативных моделей развития. А с другой — существовала мировая социалистическая система во главе с СССР, который демонстрировал плодотворность социалистической идеи. Сильное воздействие на умы производили впечатляющие успехи развития республик Советского Востока. Заявления о приверженности социалистическому выбору стали непременным элементом социальной демагогии. Политические деятели и представители восточной интеллектуальной элиты, порой очень далекие от социализма — короли Марокко и Иордании, — провозглашали социализм желанной формой общественного строя. Социальные и экономические концепции соотносились преимущественно с социалистическими теориями.
Перенесенный на восточную почву социализм преимущественно на платформе догматизированного марксизма по советскому образцу отличался идеологизацией общественной жизни. Идеологические конструкции в большей или меньшей степени были проникнуты популизмом. Популистская демагогия была так насыщена общими фразами, заклинаниями, обещаниями, что подлинная направленность политических и социальных программ порою определяется с трудом. Вместе с тем представление о том, что такое социализм, было крайне неопределенным. Социалистические взгляды в странах Востока могут быть отнесены к двум основным категориям: 1) ориентированные на догматизированный и вульгаризированный марксизм и 2) мелкобуржуазные концепции социализма с национальной спецификой. Для первых характерна не только абсолютизация некоторых положений исторического марксизма, но и убеждение в возможности решения всех задач социалистического строительства разом. Так было в Китае, КНДР, Камбодже и Вьетнаме. Что касается мелкобуржуазных версий социализма, получивших распространение в афро-азиатском мире, то их авторы и приверженцы исходили из убеждения, что марксистские версии социализма пригодны только для Запада. Социализм был переосмыслен в применении к условиям Востока. Он толковался как внеклассовая и надклассовая идеология. В нем видели прежде всего именно идеологию, а не учение об общественном развитии. Главным содержанием социализма считались, как правило, экономическое развитие общества и социальная справедливость через ликвидацию эксплуатации человека человеком. Идеологи мелкобуржуазного социализма мечтали о справедливом распределении и перераспределении национального богатства, минимизации классовых и имущественных различий. Их целью было в конечном счете общество среднего класса. Такого рода концепции в 1960-х годах стали теоретической основой государственной идеологии Индии, демократического государства со смешанной экономикой и социалистической перспективой, Индонезии, с ее пятичленной концепцией «панча сила», и стран так называемой социалистической ориентации — Египта периода правления президента Насера, Сирии, Ирака, Алжира и др. Их разновидностью были концепции социализма в традиционно-религиозном понимании. Одни идеологи этого толка апеллировали к традиции и религии во имя социализма (к примеру, пропагандист «ведантийского социализма» Джай- пракаш Нарайян), другие (исламские социалисты) использовали социалистическую идею ради возрождения традиционных социальных институтов. Но уже в 1960-1970-х годах во многих развивающихся странах назревает кризис доверия как к капиталистической, так и к социалистической моделям модернизации. В 1970-1980-х годах едва ли не во всех странах социалистической ориентации происходит пересмотр стратегии развития в пользу либерализации в экономической сфере. Мощное ускорение этому процессу придали демократические преобразования и рыночные реформы, начатые в СССР в середине 1980-х годов. Распад СССР и мировой социалистической системы был воспринят интеллигенцией левой ориентации как крах социалистической идеи. Леворадикальные взгляды теряли сторонников. В программах большинства коммунистических партий стран, избравших социалистический путь развития, наметился более или менее явный переход к рыночной экономике при сохранении ведущей роли государственного сектора. Провал попыток капиталистической и социалистической модернизации породил альтернативные концепции общественного развития, отвергавшие и капитализм, и социализм, обещавшие народам процветание и социальную справедливость при сохранении национальной самобытности. Западный принцип распределения национального богатства был несовместим с эгалитаристскими традициями восточного общества. Если либералы понимали справедливость как функцию свободного предпринимательства и демократии, а социалисты — как равенство людей по отношению к средствам производства, равенство реальных политических и юридических прав, распределение по труду, то идеологи «особого» пути видят воплощение социальной справедливости в традиционном общественном идеале, перенесенном в современность с ее технико-технологическими возможностями. Одни — сторонники модернизации на альтернативной основе (президент Филиппин Фердинанд Маркос, шах Ирана), обычно стремились использовать традиции в качестве составляющей механизмов современного развития, другие — идеологи консервативной альтернативы, подобно исламистам, некоторым последователям Махатмы Ганди, желали «архаизировать» действительность, возродив основы традиционного общества, впрочем, обычно не отвергая полностью современный научно-технический и технологический прогресс. Идея «особого пути» толковалась преимущественно в мелкобуржуазном духе. Хотя все концепции общественно-политических преобразований провозглашали высшей целью благо народа, их приверженцы по-разному решали вопрос о средствах и методах достижения цели. При том что все они считали, что нужна соответствующая подготовка общественного сознания, деятели умеренного толка были убеждены в необходимости постепенного совершенствования или изменения существующих структур в рамках закона. Получила распространение и в ряде случаев (в Таиланде, Китае, Южной Корее) оказалась эффективной идея ненасильственных массовых действий. Радикалы, напротив, требовали всеобъемлющих перемен и преимущественно сразу. Ради этого экстремистское крыло радикалов даже было готово прибегнуть к насилию, не сообразуясь с обстановкой и расстановкой сил (наксалитское движение в Индии, японская «Красная армия», деятельность исламистских организаций). В 1960-1970-х годы, в немалой степени под влиянием леворадикального бунта в Европе и Латинской Америке, резко активизировались левые экстремисты в Азии. Референтной моделью леворадикальных взглядов стал главным образом маоизм с его формулой «винтовка рождает власть». Радикализмом отмечены выступления религиозно-политической оппозиции. Движения политического и социального протеста под религиозными лозунгами, борьба меньшинств с гиперболизацией религиозного момента, религиозно-общинные противоречия были сильным дестабилизирующим фактором. Особенное влияние на международную обстановку имел исламизм, т.е. политизированный ислам. В результате действий радикальных движений и организаций под флагом ислама возникла Исламская республика Иран; исламисты провозгласили исламский эмират в Афганистане, ведут вооруженную борьбу за установление власти шариата во многих районах мусульманского мира — в провинции Ачех (Индонезия), на о-ве Минданао (Филиппины), в Алжире. Всплеск радикализма был вызван комплексом причин, в том числе отсутствием динамизма в национальной политике, несбывшимися надеждами на лучшую жизнь, а всего больше — кризисом идентичности вследствие слишком быстрых темпов модернизации и экспансии западного образа жизни и мыслей, подрывавшей устои традиционного общества. В идеологической и политической жизни афро-азиатских народов большое значение имели наднациональные идеологии, такие, как панисламизм, пантюркизм, паназиатизм, панарабизм, коммунизм. Они абсолютизируют подлинное или мнимое единство крупных общностей на территориальной, расовой, этнокультурной, религиозной, идеологической основах. Панидеологии, с одной стороны, вызвали к жизни «идеократические» государства на Востоке, такие, как социалистические страны Азии, исламистский Иран, сионистский Израиль, поборники идеи арабского единства — Сирия и Ирак, превратившиеся на деле в инструмент государственно-национальной политики, с другой стороны — они стали знаменем движений социального и политического протеста. Почти все панидеологии зародились в XIX и первой половине XX столетия, но в постколониальный период они получили новые акценты, отчасти — новое содержание. Панисламизм, сохранив антиколониальный, антиимпериалистический и в целом антизападный потенциал, стал политической идеологией исламистских движений и организаций. Панарабизм как идеология борьбы арабов за независимость использовался отдельными арабскими лидерами для достижения государственно-национальных, а не общеарабских целей. Пантюркизм, который из политической идеологии превратился в концепцию культурного национализма, снова вышел на политическую арену. Паназиатизм, бывший орудием японского гегемонизма, возрождался под девизом «азиатизации Азии» как идея сплочения в борьбе за новый передел мировой экономики между центрами силы. Коммунизм был теоретической основой неудавшегося эксперимента социалистического строительства в планетарном масштабе. Общность интересов развивающихся стран в противостоянии неоколониалистским тенденциям привела к пониманию единства целей и необходимости консолидации усилий. В 1950-х годах возникло движение неприсоединения. Появились блоки, союзы, организации стран «третьего мира» для защиты национальных, региональных и общих интересов. 1970-1980-е годы отмечены активизацией носителей идеи экономического сотрудничества, коллективной опоры на собственные силы, появлением движения за новый мировой экономический порядок, который обеспечивал бы интересы развивающихся стран. * * * Движение Востока из средневековья в современность происходило во взаимодействии с Западом. Оно отмечено постоянным выявлением отношения Востока к Западу. На авансцене общественной жизни восточных обществ еще и сегодня остается крайне острая проблема соотношения традиционного восточного и современного западноевропейского (евроатлантического) начала как часть проблемы национального самоутверждения. Осмысление социальной конфликтности и политических процессов, критика действительности, формулирование чаяний общественных сил, идеологического обоснования выбора национальных путей развития всегда оставались прерогативой интеллигенции. Для современно мыслящей интеллектуальной элиты такие понятия, как свобода, гуманность, социальная справедливость, преодоление отсталости, были моральным императивом. Пик радикализации интеллигентского сознания на Востоке, ее антиимпериалистической и антикапиталистической активности пришелся на 1960-1970 годы. Но духовный и интеллектуальный подъем, характерный для этого периода завоевания и утверждения независимости, едва ли не повсеместно сменился спадом. Афро-азиатская интеллектуальная элита в основном оказалась не готовой к смене ролей. Интеллигенция едва ли не повсеместно была оттеснена от центров принятия решений технократами и бюрократической буржуазией. В условиях авторитарных режимов, идеологического пресса в средствах массовой информации она все больше становилась преимущественно сервильной, ангажированной властью стратой. Интеллигенцию и массы, которые во многом оставались в силках конформизма традиционности, по- прежнему разделяла стена непонимания. Для масс важной была только принадлежность интеллигента к слою образованных людей, которая открывала путь к власти, привилегиям, личному благополучию. Восточные интеллектуалы замыкались преимущественно на вопросах национальной культуры, истории, образования и т.д. Впрочем, «мятежные души», несмотря ни на что, продолжали борьбу за гармонизацию общественных отношений, эмансипацию личности, осмысливая национальное бытие в контексте западной доминанты. Модернизация нигде не происходит так сложно и болезненно, как в области сознания. Темпы освоения материальных плодов научно-технического прогресса много выше темпов соответствующих перемен в социокультурной сфере и общественном сознании, инерционность которых все новое преодолевает с трудом. Современный взгляд на мир на Востоке формировался в условиях противоборства направленных в разные стороны сил современного и традиционного начала. С одной стороны, «новое»— связанная с Западом революционизирующая сила современности, ориентированной на будущее, сила рыночных отношений с интернационализацией потребностей и потребления, а с другой — «старое», основанное на традиции, обращенное в прошлое, рутинное в жизни и мыслях с характерной метафизичностью и пренебрежением к личности, — мощный источник консервативности. Внедрение нового в жизнь восточного общества, как правило, не сопровождалось тотальной ломкой его социальной структуры. Конфессиональная, кастовая, клановая, родоплеменная разделенность, свойственная традиционному обществу, оставалась фактором социальной организации. Традиции и религия составляют ценностно-смысловое ядро восточных культур, их этнокультурную доминанту, в отличие от инновационного секулярного типа культуры, присущего Западу. Хотя история Востока в XX в. свидетельствует о подъемах и спадах влияния религии и религиозных институтов, доминирующая роль религии и традиций, которые, как правило, были обобщением социальной инерционности, составляла главную особенность восточного общества. Несмотря на то что религиозные установки перестали быть абсолютным критерием истины, а традиционные, в том числе религиозные, предписания утратили роль единственного или главного регулятора отношений между людьми, в постколониальную эпоху в религиозной мысли в целом сохранились течения, зародившиеся еще в колониальный период. Это и доктринальный традиционализм, для которого, однако, стала приемлемой расширительная трактовка канонических понятий, реже — акцентированная ортодоксия, и нетрадиционные религии и секты, и наконец — переосмысление религиозных доктрин и религиозно-философских учений в модернизатор- ском или охранительном духе во имя очищения и возврата к первоистокам. Суть модернизации заключается в их приспособлении к требованиям современного мира. Для приверженцев идей реформаторско-модернизаторского направления в исламе значимой является фигура египетского богослова Мухаммеда Халла- фуллы, в индуизме— последователя Махатмы Ганди Виноба Бхаве, философа Сарвапалли Радхакришнана, а в буддизме — Д.С. Виджаявардана. Модерниза- торская мысль стала частью философии, социологии, политических наук, нормой современного мировидения. Что касается религиозных консерваторов фундаменталистского толка, то их взгляды, как правило, служили основой идеологии социально-политического протеста, направленного против вестернизации и секуляризации. Влияние политизированных религиозных взглядов, особенно в мусульманских районах планеты, было столь значительным, что национализм — светская идеология, — который в период борьбы за независимость подчинял себе религию, использовал ее для достижения светских целей, стал уступать давлению радикального клерикализма, потому что для массового сознания националистические максимы в их полном объеме и в светских понятиях мало что значат. Нередко националистическая идеология принимала традиционные черты. Так что модернизация восточного общества сопровождалась известной традиционализацией внедряющихся в него современных форм общественной жизни, и наоборот. Лидеры, для которых идея нации была главным источником мотиваций, осваивали не религиозные максимы, а в первую очередь морально-этические установки религиозных доктрин и религиозно-философских учений и освященные ими культурные ценности. Духовенство в государственной структуре, со своей стороны, обычно стремилось найти точки сближения религиозных доктрин с секулярным национализмом. Если на официальном уровне национализм и религия сосуществуют в согласии, то на неофициальном они нередко находятся в конфронтации. Религия, чаще всего в фундаменталистской форме, питает инакомыслие, противопоставляя существующим режимам свои представления об идеальном порядке вещей. В общественной мысли на постколониальном Востоке сосуществовали в противоборстве три основных течения: радикально-западническое, почвенническое — негативистское по отношению к западной культуре, и универсалистское. Первое было ориентировано на вестернизацию восточного общества. Либералы и технократы-западники считали, что развитие Востока возможно только в фарватере Запада, и мерили восточную действительность западными мерками. Почвенники традиционалистского толка придерживались культурного изоляционизма. Они были убеждены в возможности национального возрождения на основе традиционных моральных и духовных ценностей, впрочем, порою в сочетании с элементами марксизма, западных социалреформистских учений и местных национальных программ светского содержания (различные варианты «исламского социализма», концепция сарводвий в Индии). Пик активности почвенников относится к 1970-м годам. Универсалисты отталкивались от представления, что мировая цивилизация является результатом взаимодействия национальных культур, ценностей европейской и восточной цивилизаций. Приверженцы этого течения считали необходимым усвоение Востоком западных методов организации труда, положительных знаний, современных технологий и т.д., что не должно мешать ему оставаться самим собой. Существовали также компромиссные, симбиозные и синтезированные варианты этих течений, в которых по-разному сочетались традиционное и современное начала. Сторонники крайних взглядов были немногочисленны. Но общим для большей части восточной интеллектуальной элиты современной формации, в том числе и для многих традиционалистов-почвенников, было желание понять, в какой мере национальное культурное наследие может способствовать становлению и функционированию современного общества, или как стать современным, сохранив национальное своеобразие в условиях интернационализации и универсализации материальных и культурных ценностей. Осмысление результатов взаимодействия между Востоком и Западом оставалось крайне важным для восточного общественного сознания. Для него было характерно двойственное отношение к Западу. Еще недавно оно уповало на цивилизаторскую роль Запада и познавало национальное бытие преимущественно через призму его восприятия Западом. В нем в целом доминировал стереотип представления об отсталости Востока и его зависимости от Запада. Восточная общественность желала «учиться» у него, стремясь вырваться из пут традиционной архаики. Она заимствовала и заимствует у Запада то, что, по ее мнению, в наибольшей степени отвечает нуждам восточных обществ в данный момент. Однако если еще в первой половине XX в. историческому опыту Запада придавалось универсальное значение и восточные прогрессисты желали учиться у Запада, чтобы «стать Западом», то со временем все более отчетливо выявлялось стремление догнать развитые страны Запада, не перенимая слепо их опыт, опираясь на собственные силы и используя достижения евроатлантической цивилизации, прежде всего в области материального производства. Восток заново открывал для себя западный мир, переосмысливая достижения мировой цивилизации в свете реалий восточного общества. Одной из главных задач национальных правительств было формирование государственно-национальной идентичности у населения на пути деколонизации — освобождения культуры от западного влияния; вырабатывалась национальная идеология, происходило переосмысление национальной истории, возрождались культурные и духовные ценности во имя сохранения национальной специфики как средства самоутверждения. Восток не желал оставаться «пасынком истории», эксплуатируемым и униженным, а в определении своего места в истории призывал на помощь дух национального прошлого. Менялись сложившиеся в колониальный период стереотипные представления о Востоке и Западе. Последний часто отождествлялся с империализмом как обобщенной формой неравенства и несправедливости. Крепло убеждение, что Запад исчерпал свой цивилизаторский потенциал. В последней четверти XX в. протест против евроатлантической экспансии, отторжение связанной с ней техницистско-индивидуалистической цивилизации и неизбежной стандартизации образа жизни принял особый размах. Восточное общество сознательно, а чаще неосознанно, сопротивлялось западно ориентированному «новому», хотя оно пользовалось плодами научно-технической и технологической революции, переворота в области информационных систем, интернационализации производства, потребностей и потребления, а также культурных ценностей. Росло внимание к системам ценностей, смыслов и символов, относящимся к традиционным религиозно-этическим представлениям. Одни западники становились националистами, другие искали выход из духовного кризиса в родной старине. Традиции, традиционные религии и религиозно-философские учения, которые всегда давали Востоку уверенность в духовном превосходстве над Западом, составляли подчас органичную часть национальных идеологий. Для многих политиков и интеллигенции родная старина становилась прибежищем всякий раз, когда терпели неудачу попытки достигнуть национальных целей по западным моделям. Не готовый заимствовать нововведения, которые несла с собой модернизация «в чистом», т.е. евроатлантическом, виде, Восток придавал им своеобразную восточную интерпретацию. Но модернизация неизбежно была связана с вестернизацией и секуляризмом, сопровождалась экспансией западного образа жизни и мыслей, так как современная экономика не может развиваться без современного уровня образованности и культуры труда. В результате межцивилизационных взаимодействий происходило размывание восточной специфики. И как бы ни сопротивлялся традиционный афро-азиатский мир напору сил модернизации, процессы глобализации как фазы общественного развития человечества развиваются по принципиальной схеме, некогда заданной Западной Европой.
<< | >>
Источник: Р.Б. Рыбаков. История Востока : В 6 т .Т. 6 : Восток в новейший период (1945-2000 гг.). 1995

Еще по теме Глава 3 ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ НА ВОСТОКЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX в.:

  1. _Часть //_ ПРАВОВАЯ мысль ВТОРОЙ половины XI—XV вв.
  2. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX— НАЧАЛЕ XX ВЕКА
  3. Исследование Амазонии и северо-востока Бразилии во второй половине XIX и в XX веке
  4. Общественные организации Англии второй половины XVIII—началаXIXв.
  5. УКРАИНСКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII века
  6. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА УКРАИНЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII века
  7. § 9. КАРАХАНИДСКОЕ ГОСУДАРСТВО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XI И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XII вв.
  8. ЭВОЛЮЦИЯ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ НА ЛЕВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI! - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII в.
  9. МАВЕРАННАХР ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIII в. И В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIV в.
  10. ГЛАВА VI УРАРТУ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ VIII ВЕК
  11. Глава 2. Британское общество во второй половине XVIII в.
  12. Г л а в а II ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (ОТ РУБЕЖА 30–40-Х ДО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 50-Х ГОДОВ XX В.)
  13. Глава 1. СИМВОЛИЗМ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА
  14. Глава 3. Арабо-израильский конфликт в зеркале общественного мнения в странах Запада и Востока
  15. 2.2.2. Военно-педагогическая мысль в ХУШ-первой половине XIX в.
  16. Лабутина Т. Л., Ильин Д. В.. Английское Просвещение: общественно-политическая и педагогическая мысль, 2012