<<
>>

Пограничные зачистки и другие принудительные миграции в 1934-1939 гг.

Тридцатые годы — период отнюдь не начала, но резкого усиления внешнеполитической самоизоляции Советского Союза. Именно тогда начал выстраиваться тот «занавес», который впоследствии был назван «железным».

Государственные границы, по точному наблюдению А. Рогинского, все больше приобретали характер «линии фронта». И это весьма ощутимо отразилось на депортационной политике Сталина (см. рис. 2).

В середине 30-х гг. началась серия акций, а точнее, продуманная и последовательная кампания по обеспечению безопасности крупных городов, границ и приграничных территорий посредством их «зачистки» (часто классовой, но еще чаще — этнической) от «социально опасных», то есть неблагонадежных, с точки зрения советского руководства, элементов. Мы уже отмечали, что первые решения о «зачистках» на западных границах с Литвой и Польшей датируются еще 1929 годом, а сами «зачистки» — 1930 годом. Существенно, что эти первые зачистки еще не были ни «классово», ни «этнически» окрашенными[190].

Не забудем и того, что введение 27 декабря 1932 года в СССР паспортной системы в первую очередь обосновывалось необходимостью разгрузки Москвы, Ленинграда, Харькова и других крупных городов и промышленных центров от контрреволюционных, кулацких, уголовных и прочих антисоветских и «лишних» элементов[191].

С концом 1934 — началом 1935 г. принято связывать резкое усиление всяческих репрессий, формальным поводом для чего послужило убийство 1 декабря 1934 года

С.              М. Кирова. Впрочем, такой разновидности репрессий, как депортации, это коснулось все же в сравнительно малой степени. Тут достойна быть отдельно упомянутой высылка из Ленинграда так называемых «бывших людей» — дворян, фабрикантов, домовладельцев, чиновников, «церковников» (священнослужителей), офицеров армии и флота, жандармов и полицейских и т. д.

Эта акция, осуществлявшаяся в конце февраля - начале марта 1935 года и только в Ленинграде, показалась бы, на фоне всего остального, мерой до чрезвычайности мягкой: затронутых ею граждан просто высылали на три года из Ленинграда в другие города по их собственному выбору.

Но в действительности их высылали из родного города навсегда: Ленинград шел вторым в списке «минус двенадцать», состоявшем из 12 крупнейших городов, запрещенных и к последующему проживанию.

На выселение 5 тыс. «бывших» семей, согласно циркуляру Управления НКВД по Ленинградской области от 27 февраля 1935 года «О выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда и пригородных районов», отводился один месяц.[192] Всего было «изъято» — и осуждено Особым совещанием при НКВД[193] к высылке — свыше 11 тыс.

«бывших людей», из которых 4833 являлись «главами семей», из них 1434 дворян и примерно по 1000 бывших царских офицеров и священнослужителей. Всем им, на языке НКВД, были «выданы путевки»[194].

Еще с ноября 1929 года Ленинград и область входили в число местностей, в которых категорически запрещалось проживание лиц, ранее осужденных Особым совещанием, в том числе и тех, кто до осуждения проживал здесь.[195]

Одним из первых крупных актов «зачистки» границ стало Постановление Бюро Ленинградского обкома ВКП(б) от 4 марта 1935 года о выселении финского населения из приграничной полосы, в то время вплотную примыкавшей к Ленинграду с северо-запада. В области в то время проживало около 200 тыс. финнов-ингерманландцев (или финнов-инкери, или ижорских финнов), существовали один национальный финский район (Куйвазовский) и десятки сельсоветов, около 500 финских колхозов (снабжавших ленинградцев овощами и молоком), 322 финские школы, сельхозтехникум, финское отделение в пединституте им. А. И. Герцена, рабфак при университете, финские газета и издательство.

Весной 1935 года практически все это было ликвидировано: первоочередной депортации подлежали все финны из 22-километровой приграничной полосы (3547 семей), а те, кто проживал в 100-километровой полосе в Ленинградской обл. и в 50-километровой в Карелии, тоже выселялись, но во вторую очередь. «Первая очередь» выселялась между 1 и 25 апреля, людей направляли в Таджикистан (около 1000 семей), Казахстан и Западную Сибирь (316 семей из Карелии)[196].

Во «вторую очередь» из одного только национального Куйвазовского района в течение суток выселили 22 тыс. чел., разорив таким образом более 100 деревень (выселяли, впрочем, не так далеко, главным образом в Вологодскую обл.)[197]. Общее число депортированных можно оценить приблизительно в 30 тыс. чел.

Той же весной 1935 года (между 20 февраля и 10 марта ) значительная депортация была проведена и на Украине: из бывших тогда приграничными Киевской и Винницкой областей в восточные области республики переселили 41 650 чел., или 8329 семей, причем около 60% переселенного контингента составляли поляки и немцы[198]. Около 1500 семей (почти сплошь поляки), судя по всему, были дополнительно высланы осенью 1935 года[199].

С января 1936 года руководство НКВД Украины и Казахстана обсуждало вопрос о выселении еще 15 тыс. польских и немецких хозяйств (около 45 тыс. чел.) из приграничной зоны Украины в Казахстан[200]. Переселению подлежали поляки и немцы (но главным образом поляки), проживавшие в 800-метровой полосе вдоль тогдашней государственной границы с Польшей, на территории полигонов или укрепрайонов, к строительству которых тогда только приступали. Очевидно, что главною целью было обезопаситься от нежелательных свидетелей, ведь и по ту сторону границы проживали такие же поляки, часто родственники, и скрыть, скажем, строительство аэродрома было нелегко, если вообще возможно.

Судя по дате постановления (28 апреля), видимо, предполагалось, что указанный контингент успеет закончить посевную (посевы им предписывалось оплатить), а на новом месте урожая от них никто не ждал (очевидно, с расчетом, что за лето и начало осени они успеют собраться, переехать и обустроиться на новом месте).

Официально считалось, что «переселяемый контингент» в своих гражданских правах при этом не ограничивался (подумаешь — переселили!), за ним даже сохранялось право передвижения, правда...только в пределах административного района вселения. На местах их расселяли «по типу существующих трудовых поселков НКВД», причем их жилищное, бытовое и трудовое (сельскохозяйственное) обустройство, — разумеется, с привлечением сил и средств самих переселяемых — возлагалось на ГУЛАГ НКВД.

Фактически это были самые что ни на есть «нормальные» спецпоселенцы[201]. На местах их обеспечивали землей, общественным скотом и техникой для создания трех МТС. Из них организовывались сельхозартели, на 3 года освобождавшиеся от всех налогов и поставок; личный скот они могли брать с собой.[202]

Согласно решению ЦК КП(б) и СНК Казахстана «О переселенцах с Украины» от февраля 1936 года, в Южноказахстанскую обл. должно было быть направлено 5500 семей, в Алма-Атинскую и Карагандинскую — по 3000 семей, в Восточноказахстанскую — 2000, в Актюбинскую — 100 семей. Главной хозяйственной задачей, которая при этом ставилась, было расширение площадей под сахарную свеклу, развитие сахарной промышленности и табаководства. В принятом 28 апреля 1936 года уже союзным совнаркомом постановлении о сахарной свекле и табаке говорилось о расселении польских

Письмо зам. начальника ГУЛАГ НКВД И. И. Плинера наркому внутренних дел Г. Г. Ягоде от 26.09.1936

о              переселении 15 тыс. польских и немецких семей

В9

и немецких колхозников на землях трех молочно-мясных совхозов Карагандинской обл. — Летовочного, Красноармейского и Тарангульского.[203] В отчетных документах, помимо Карагандинской, фигурирует также Североказахстанская обл.

Переселено было 14 048 семей (в два приема — в июне и сентябре 1936 года) и заложено 37 новых поселков[204]. Согласно Н. Ф. Бугаю, в первую группу депортированных вошло 35 820 поляков, в том числе 23 334 совершеннолетних, что составило до 10% населения соответствующих районов. Лишь несколько десятков из них (по всей видимости, номенклатура и агентура) переехали в РСФСР, а остальных отправили «по государственному заданию» в Казахстан (причем не только в Карагандинскую и Североказахстанскую, но и в Алма-Атинскую, Кокчетавскую и Талды-Курганскую области).[205]

В соответствии с Постановлением ЦИК и СНК от 17 июля 1937 года на границах СССР вводились специальные защитные полосы, или пограничные зоны. Для их организации из пограничных районов Армении и Азербайджана в 1937 году было выселено 1325 курдов, в том числе 812 в Киргизию и 513 в Казахстан (в порядке допри- селения в существующие совхозы и колхозы Алма-Атинской и Южноказахстанской областей).[206]

Тогда же, в июле 1937 года, ЦК вспомнил и об «экстерриториальных» врагах — «троцкистах» и «диверсантах», а также о членах их семей.

Последним, впрочем (если они проживали до этого в столичных или курортных городах), место для нового проживания разрешалось почему-то выбрать самим.[207]

Но основным фронтом операций по депортации в 1937 году стала не западная, а дальневосточная граница, а их главной жертвой были, несомненно, корейцы — первый этнос в СССР, подвергнутый тотальной депортации.

Первые корейцы появились в Приамурье и Приуссурье еще в XIX в. После 1917 года значительное число корейцев переселилось в Приморье, в том числе и спасаясь от японской оккупации своей родины. В результате российской аннексии Дальневосточной республики 15 ноября 1922 года и объявления всех ее жителей советскими гражданами число последних пополнилось и сотнями тысяч корейцев, китайцев и японцев. Ареалом их расселения были Посьетский и Сучанский (впоследствии объединенные во Владивостокский) и Суйфунский районы Дальневосточного края. Посьетский национальный корейский район с его 55 корейскими сельсоветами был одним из 15 национальных районов Дальнего Востока. На них приходилось не менее половины сельскохозяйственной продукции, производимой в крае.

Согласно переписи населения СССР 1926 года, в Дальневосточном крае проживало 169 тыс. корейцев (против 56 тыс. в 1917 году[208]), 77 тыс. китайцев и около 1 тыс. японцев. Относительно низкая обеспеченность корейцев сельхозугодьями, по сравнению с русскими, ставила их в объективно конфликтные отношения с последними, что несомненно сыграло свою роль в не осуществившихся планах первоначальной депортации корейцев на север, за 48,5 параллель[209].

В 1937 году, когда границы уже были «на замке» и инфильтрация через границу закончилась, в СССР, согласно «забракованной» Переписи населения, проживало примерно столько же корейцев (все на Дальнем Востоке), сколько и в 1926 году, — 167 259 чел.[210] Однако, пренебрегая экономическими интересами, с политической точки зрения власти находили, что во второй половине 30-х гг. корейцы на советском Дальнем Востоке — это питательная среда для японского шпионажа в регионе и что их пора выселять.

Тем более что и японцы уже приступили к депортациям корейцев (на Сахалин и в глубь Корейского полуострова): они, правда, рассматривали корейцев несколько иначе — как питательную среду для советского шпионажа.

23 апреля 1937 года «Правда» выступила с разоблачениями японского шпионажа на Дальнем Востоке: агентами японцев, оказывается, были преимущественно китайцы и корейцы. В августе 1937 года краевой НКВД возглавил небезызвестный Г. С. Люшков, будущий перебежчик[211]. По существу в кармане он привез с собой Постановление СНК и ЦК от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края», предусматривающее завершение всей операции к 1 января 1938 года. Любопытно, что один из пунктов постановления гласил: «Не чинить препятствия переселенным корейцам к выезду при желании заграницу, допуская при этом упрощенный переход границы». Одновременно в Японию высылались все японские граждане, в том числе и корейцы по национальности.

В первую очередь были депортированы 11 807 чел., возможно из числа стоящих под прямым подозрением в шпионаже. В целом же за сентябрь было отправлено 74 500 корейцев из Спасска, Посьета, Гродеково, Биробиджана и других мест. 27-28 сентября 1937 года был расширен круг районов, подлежавших очистке от корейцев: в их число вошли Владивосток, Бурят-Монгольская АССР, Читинская обл. и Хабаровский край. Тем самым была санкционирована вторая «очередь» корейцев на переселение. В частности, для Хабаровского края, где проживало всего 1155 корейцев (практически все — на Северном Сахалине), установленными сроками проведения операции были две недели с 5 по 20 октября[212].

С заданием, даже и увеличенным, дальневосточники справились задолго до Нового года, уже к 25 октября 1937 года: к этому времени 124 эшелонами было выселено 36 442 корейских хозяйства, или 171 781 чел. (оставалось в крае — и то ненадолго — всего 700 чел. корейцев, неполный эшелон). Эшелоны формировались по принципу «хозяйственно сложившихся коллективов». Вместе с корейцами были «прихвачены» 7 тыс. китайцев, по нескольку сот немцев, поляков и прибалтов, около 1000 харбинских репатриантов.

В 1937 году переселяемым семьям выплачивалась мизерная, но компенсация. Так, суммарно на одну семью она составляла в среднем 6 тыс. руб., что покрывало путевые расходы, оплату оставленных посевов, построек, инвентаря и прочего имущества, ссуду на строительство дома на месте вселения и даже покрытие расходов на обустройство в местах выселения!136

Путь был долгим (в среднем около месяца) и изматывающим. Большинство выгружалось в Казахстане (20 170 семей, или 95 526 чел.), главным образом в городах и поселках, в том числе 9350 чел. на севере Казахстана, в поселках польских и немецких переселенцев с западных границ СССР. Остальные оседали в Узбекистане (16 272 семьи, или 76 525 чел.), некоторые — в других среднеазиатских республиках и, в небольшом количестве, даже в Сталинградской обл. Часть из них в декабре еще погоняли по Узбекистану — из-за закрытия навигации по Аму-Дарье и Аральскому морю (в результате вместо 7 районов их раскидали по 44).

Переселенцев встречали континентальные зимние холода, безответственность и беспечность начальства (так, 4000 корейцев, прибывших 31 декабря 1937 года в Ку- станай, около недели провели на вокзале без малейших признаков внимания к себе со стороны местных властей), недостаток жилья, воды, хлеба, медикаментов, поначалу — и недостаток хоть какой-нибудь работы (в ряде мест возникла угроза голодомора). В несколько лучшем положении находились колхозники (еще до переезда с ними рассчитались продуктами и деньгами), но рабочим и служащим пришлось особенно тяжело (расчет с ними был отложен до весны, но на деле не завершился и осенью 1938 года). Со временем все же налаживалась и хозяйственная жизнь: корейские колхозы занимались рисом и овощами, рыбой, в меньшей степени — хлопком и животноводством, тем более кочевым (хотя и к этому делу их, без особого успеха, тоже пытались приспособить).

Итак, целые районы на Дальнем Востоке основательно опустели. Лучшие помещения — школы — заняли красноармейцы и пограничники. Но с заселением опустевших земель дело шло туго, несмотря на создание в местном НКВД специального Переселенческого отдела. Кое-кто приезжал из Европейской части, кое-кто — по линии демобилизации 1936 года. На 1938 год планировался приезд на Дальний Восток 17,1 тыс. крестьянских хозяйств, из них 7500 — в Дальневосточный край (сам край был поделен в 1938 году на два — Приморский и Хабаровский). На деле же приехало всего 1027 хозяйств, а за 1937-1939 гг. — в обшей сложности без малого 3700 хозяйств. Так что с хо-

См.: Пашков, Дударец, 1994, с. 16, со ссылкой на: Центральный государственный архив РСФСР

Дальнего Востока (Томск), ф. Р-2413, оп. 2, д. 804, л. 29,183-184.

ду компенсировать демографический и хозяйственный урон от высылки корейцев не удалось. Не вполне удалось это и в годы войны, когда появились эвакуированные: из 27 тыс. завезенных в край хозяйств осело — без малого 17 тыс.

Переселение корейцев и их стягивание в Центральной Азии продолжалось в военные и послевоенные годы. Небольшое их число подселялось из других областей, в частности из Мурманской и Сталинградской (из Астрахани), а 10 января 1943 года Постановлением ГКО около 8 тыс. корейцев были демобилизованы из армии с последующей мобилизацией в рабочие батальоны и колонны (корейцев направили трудиться на шахты Мосбасса). После войны этих и остальных корейских трудармейцев переселили в места нового проживания основной массы корейцев. Не вполне ясно, что происходило с сахалинскими корейцами, оставленными японцами на острове после его передачи СССР.

Споры вызывал (и вызывает до сих пор) вопрос о статусе депортированных корейцев. Фактически их режим ничем не отличался от режима «спецпоселения». Однако, хотя в служебной переписке НКВД и СНК их нередко так и называют («спецпоселенца- ми»), все же в число спецпоселенцев они, по крайней мере строго формально, не входили. Более того, они не являлись и административно-высланными, поскольку мотивом их высылки была не репрессия, а «принудительное очищение» границы с Японией, оккупировавшей Корею и Манчжурию. В правовом поле 1930-х гг. ограничения свободы передвижения корейцев формально были незаконными. Но и этого мало: даже приказ Л. Берия по НКВД от 2 июля 1945 года, ставивший корейцев на учет как спецпе- реселенцев (правда, сроком на 5 лет, с проставлением соответствующей отметки в паспорте), не был «освящен» решением СНК или постановлением ПВС, так что вопрос об этой нелепой «формальности» обсуждался в кругах НКВД вплоть до 1949 года. Практическую ясность внесла только директива министра МВД С. Н. Круглова от 3 марта 1947 года, разрешавшая выдавать корейцам новые паспорта, но только с правом проживания в пределах Средней Азии, исключая, разумеется, приграничные районы.

Разумеется, в 1937-1938 гг. «зачистка» проводилась не только на западных и восточных границах Союза, но и на южных, в частности с Турцией, Ираном и Афганистаном. В июле 1937 года в Средней Азии и Закавказье на границах были организованы специальные запретные полосы, из которых отселялось население. К освобождению от «неблагонадежного элемента» предназначалось в обшей сложности 40 приграничных районов Грузии, Армении, Азербайджана, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана. В частности, в Киргизию и Казахстан было выселено 1325 «приграничных» курдов.[213] В конце 1937 года из Армении и Азербайджана в Казахстан (в Алма-Атинскую и Южноказахстанскую обл.) прибыла 1121 семья курдов и армян[214].

По имеющимся данным, общее количество «нового контингента» депортированных в 1933-1937 гг. можно оценить примерно в 260 тыс. чел. Подавляющее большинство из

них составили депортации типа «пограничных зачисток», около двух третей пришлось на операцию по выселению корейцев.

С точки зрения принудительных миграций 1938 и 1939 годы оказались более или менее спокойными. Так, 19 января 1938 года было принято решение о переселении тыс. семей (или 6 тыс. чел.) иранцев, оформивших советское гражданство, из пограничных районов Азербайджанской ССР в Алма-Атинскую и Южноказахстанскую обл. Казахстана[215]. Еще пример: евреи-ирани из Марыйской обл. Туркмении в 1938 году были депортированы в северную, пустынную часть области, в мало приспособленный для жизни человека природный пояс.

Но это затишье было зловещим. Положение резко изменилось с началом Второй мировой войны и вступлением в реальную силу геополитического сговора СССР и Германии относительно судеб стран Восточной Европы.

<< | >>
Источник: Полян П. Не по своей воле…История и география принудительных миграций в СССР. 2001

Еще по теме Пограничные зачистки и другие принудительные миграции в 1934-1939 гг.:

  1. ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ ДО НАЧАЛА ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1919-1939)
  2. ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И ПОСЛЕ ЕЕ ОКОНЧАНИЯ (1939-1953)
  3. § 12. Виды обязательств (п. 1934-1939)
  4. Классификация принудительных миграций
  5. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ГЕОДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ МАСШТАБ И ПОСЛЕДСТВИЯ ПРИНУДИТЕЛЬНЫХ МИГРАЦИЙ В СССР
  6. Принудительные миграции до Гитлера и Сталина: исторический экскурс 
  7. Принудительные миграции и Вторая мировая война
  8. Компенсационные принудительные миграции в 1941-1946 гг.
  9. ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ: ПРЕДЫСТОРИЯ И КЛАССИФИКАЦИЯ
  10. РАЗДЕЛ I ВНУТРИСОЮЗНЫЕ ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИ