<<
>>

б) А ларчик просто открывался!

А почему, собственно говоря, из всех многочисленных проявлений мышления, которые перечислены в статье, Щедровицкий выбирает язык и речь? Его рассуждения по этому поводу очень важны для понимания его дальнейших работ.
Вот что он пишет: «Так же как и мышление, язык не может быть реально отделен от других сторон общественной деятельности человека, но в то же время, в отличие от 192 мышления, во всяком случае, с какой-то одной стороны, как система субстанциальных знаков, как субстанциальные изменения, язык представляет собой нечто доступное непосредственному восприятию и поэтому может служить исходным материалом в исследовании»193 Итак, язык и речь, взятые как исходный эмпирический материал для изучения мышления, представляют собой нечто субстанциальное, нечто чисто физическое, это жесты, звуки, письменные знаки... Только это, с точки зрения Щедровицкого, и доступно непосредственному восприятию. Но можно ли на этом материале изучать язык или мышление? Традиционно знак разбивают на две части, на знак как субстанциальное образование, с одной стороны, и значение - с другой. Последнее, вероятно, как полагает Щедровицкий, и есть мысль. Вот что он пишет: «Но знак языка, оторванный от мысли, теряет все свои специфические свойства, которые и делают его знаком человеческого языка и выделяют из всех остальных природных процессов и явлений. Точно так же значение, оторванное от материальной, звуковой стороны слова, превращается в чистое представление, в чистый акт чувственности. Специфика мышления исчезает и здесь»194 Но тогда задача изучения мышления сводится к тому, чтобы реконструировать значения знаков, опираясь на их субстанциальную, физическую составляющую, т. е. на звуковые волны или пятна краски на бумаге. Думаю, однако, что это невозможно, ибо сам Щедровицкий пишет: «Любое слово, взятое само по себе, как природное явление, т. е. как движение, звук или письменный знак, не имеет ничего общего с “природой” обозначаемого им объекта.
Слово становится словом, получает смысл и значение лишь тогда, когда оно связано с соответствующими восприятиями и представлениями. Значение слова, таким образом, заключено в процессах чувственности, а последние являются такими же субстанциальными, вещественными элементами, как языковые знаки, и лежат действительно наряду с последними»195 Не будем спорить по вопросу о субстанциальности чувственности, ибо важно другое: как эту чувственность реконструировать на базе физических проявлений речи или языка? Подведем некоторый итог, чтобы более четко осознать возникающую проблему. Щедровицкий утверждает, что мышление не дано нам непосредственно в восприятии и что наиболее удобным материалом для его изучения являются язык и речь. Но язык тоже, как оказывается, не дан непосредственно, а только в виде некоторых чисто физических явлений типа звуковых колебаний или значков на бумаге. Язык в этом плане ничем не отличается от мышления, ибо его тоже, согласно Георгию Петровичу, надо реконструировать. Более того, такая реконструкция совпадает у Щедровицкого с изучением мышления, ибо мышление и язык и речь он фактически отождествляет, вводя понятие языкового мышления. Но можно ли реконструировать язык на базе изучения чисто физических его проявлений? Достаточно очевидно, что нельзя. Как же быть? Мне представляется, что ответ тривиально прост. Георгий Петрович с самого начала пошел по неверному пути, предполагая, что язык не дан нам непосредственно, а только в виде физических проявлений. Но так ли это? Напрашивается прямо противоположный вывод: язык и речь есть нечто непосредственно данное, это есть постоянно воспроизводимый набор образцов живой речи, образцов речевой коммуникации. Мы постоянно непосредственно воспринимаем речевую деятельность, в рамках которой налицо не только знаковые формы, не только звуки, но и значения, т. е. те ситуации, в которых эти звуки используются. Давно известно, что ребенок усваивает язык и речь по непосредственным образцам, подражая в определенном смысле речевому поведению взрослых.
Конечно, если вдаваться в детали, то это достаточно сложный вопрос. Но очевидно, что в одном окружении ребенок начинает говорить по-русски, а в другом - по-китайски. И столь же ясно, что у него при этом нет никаких источников информации, кроме непосредственных образцов речевой деятельности. А если полагать, что в качестве исходного материала для изучения языка и мышления или, простите, языкового мышления выступают такие физические объекты, как звуки, пятна и тому подобное, если полагать, что только это и доступно непосредственному восприятию, то будет очень трудно объяснить, каким образом ребенок учится говорить. Сколько бы мы ни изучали звуковые колебания, возникающие при произношении слова «лев», мы не поймем, что это имя определенного конкретного биологического вида. Нам нужны образцы использования этих звуковых колебаний в практике речи. Но эти-то образцы доступны нашему непосредственному восприятию, а следовательно, и языковое мышление есть нечто непосредственно воспринимаемое. Итак, язык и речь, а следовательно, и языковое мышление, если оно существует в том смысле, как об этом говорит Щедровицкий, даны нам непосредственно в виде образцов конкретной речевой деятельности. Щедровицкий в своих последующих работах много раз вплотную подходит именно к такой точке зрения, но ни разу не формулирует ее достаточно четко, точно отступая в последний момент перед каким-то невидимым для нас противником. С одной стороны, он достаточно много говорит о нормах и прототипах деятельности, но с другой - тут же «сбивается», рассматривая либо образцы продуктов, либо вербализованные нормы, либо эталоны. «Я утверждаю, - говорит он в своих лекциях 1988 года, - что главным в деятельности является норма и что реализация нормы - стержневой процесс, так как мы всегда воспроизводим стереотипы своей работы»196 197 198 А чуть ниже в тех же лекциях говорит: «А производство всегда осуществляется по прототипам. Это есть тиражирование какого-то продукта, который уже есть»11 Но очевидно, что воспроизводство деятельности по образцу продукта и по образцу самой деятельности - это очень разные вещи. В лекции, прочитанной в 1971 году, утверждается, что «понятие нормы предполагает социализацию, социализированность. Для того чтобы некто мог создать норму, нужно, чтобы все остальные признали за ним это право, т. е. создание нормы есть продукт коллективный в отличие от индивидуального действования»0 Ясно, что речь вовсе не идет о непосредственных образцах, в соответствии с которыми ребенок начинает говорить. Я не встретил в его работах отказа от этого понимания. Отсутствие четких противопоставлений показывает, по меньшей мере, то, что Щедровицкий не пытался здесь детализировать ситуацию и существующие оттенки не представлялись ему важными. Я полагаю, что это сыграло роковую роль во всем дальнейшем развитии его идей. Для меня это одна из загадок Щедровицкого.
<< | >>
Источник: Розов М.А. Н.И. Кузнецова. Философия науки в новом видении. 2012

Еще по теме б) А ларчик просто открывался!:

  1. 1.2. Дождь открывает все следы
  2. Аравия открывает свои тайны
  3. СОЦИОЛОГИЯ ОТКРЫВАЕТ СЕКСУАЛЬНЫЙ И БРАЧНЫЙ РЫНКИ
  4. 2.2. Лица, после смерти которых может открываться наследство в виде предприятия, и основания его наследования
  5. 1. ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ОДИННАДЦАТАЯ КНИГА. МЫ ОТКРЫВАЕМ ЕЕ ОПИСАНИЕМ ВЕЛИЧАЙШЕГО НАВОДНЕНИЯ, (Hi РУШИВШЕГОСЯ НА ФЛОРЕНЦИЮ И ПОЧТИ НА ВСЮ ТОСКАНУ
  6. Сложные и простые процессы
  7. ВОСХИЩЕНИЕ ПРОСТЫМИ ВЕЩАМИ
  8. Простая модель
  9. ПРОСТЫЕ СТРОФЫ
  10. § 2. Договор простого товарищества
  11. Просто начните делать
  12. § 43. Д) Веши простые, составные и собирательные
  13. Мироощугцение простого человека