<<
>>

3. Археологические источники

Так как объектом изучения истории первобытного общества являются доклассовые общества, она неизбежно имеет дело с археологией, причем в той ее части, которая занимается первобытным периодом, т.

е. с первобытной археологией. Главным средством получения информации для археологии служат археологические источники. К последним относятся материальные остатки древней культуры, которые по большей части добываются путем специальных археологических приемов (раскопок). На основе археологических источников строится та фактологическая48 база, отталкиваясь от которой, специалисты судят о тех или иных аспектах первобытной истории.

Вопрос о специфике археологических источников возник сравнительно недавно. В довоенные годы в археологических находках было принято видеть объективное «зеркальное» отражение прошлого, и эта традиция сохранялась в нашей и зарубежной науке до самого недавнего времени. До определенной степени она коренилась в особенностях развития археологии, которая на разных пройденных ею исторических этапах, естественно, не имела возможности в равной мере уделять внимание всем стоявшим перед нею проблемам.

Схематично работу археолога возможно свести к трем главным процедурам: добыча археологических материалов, их обработка и классификация, их интериретация49. Каждая из этих операций требует своей специфической методики. Первой занимается полевая археология, в задачу которой входят разведки и раскопки археологических памятников, причем с введением в круг археологических источников все новых и новых объектов ее методика становится все более изощренной50. Вторая долгое время осуществлялась главным образом на основе интуиции с помощью общепринятого в археологии типологического метода и сравнительно недавно, с разработкой методов формализации, начала обретать истинно научный облик81. Наконец, специфика третьей, завершающей и самой сложной процедуры обратила на себя внимание исследователей только в самые последние годы.

Таким образом, все три процедуры присутствовали в археологическом исследовании с самого начала, но их глубокая разработка велась неодновременно, причем хуже всего к настоящему времени остается понимание уровня интерпретации археологических данных, его задач и возможностей.

И это не случайно. Как нетрудно заметить, две первые процедуры остаются в основном в рамках чистой археологии52, тогда как историческая интерпретация требует более широкого подхода53.

Для археологов прошлого проблема интерпретации представлялась весьма простой. Они использовали археологические данные для описания материальной культуры и хозяйства изучаемого общества, устанавливали тем самым примерный уровень его развития и, уже отвлекаясь от археологических фактов, реконструировали все аспекты жизни этого общества с привлечением этнографических аналогий54. Этот метод, получивший в науке название «иллюстративного», произвел на свет «интерпретационные штампы», наводнившие археологическую литературу массой формальных иллюзорных объяснений55. В последних проявились рецидивы эволюционистского подхода, который трактовал отставшие в своем развитии общества как живые осколки первобытности, представлявшие собой универсальные стадии исторического процесса. С этой точки зрения для реконструкции культуры и образа жизни населения, оставившего тот или иной археологический памятник, достаточно было дать иллюстративное описание стадиально близкого общества, изученного этнографами.

Позже выяснилось, что эта процедура чревата существенными недостатками и не только из-за очевидных видоизменений, которым подверглись современные отсталые общества под влиянием более развитых соседей, но и в первую очередь потому, что в рамках одной и той же культурно-исторической стадии могли бок о бок существовать общества, весьма различные по отдельным аспектам социальной организации и культуры. Кроме того, далеко не все явления прошлого в неизменном виде сохранились в современных обществах56. Все это поставило традиционно настроенных исследователей в тупик, так как обнаружилось, что одно и то же древнее общество могло быть реконструировано по- разному в зависимости от общей эрудиции ученого и от той конкретной этнографической модели, на которую он опирался.

Установление факта вариативности в этнографических материалах логически привело к предположению о неменьшем разнообразии, наблюдавшемся в древности.

Следовательно, ни одна древняя общипа, ни одно первобытное общество не могли рассматриваться как тождественные конкретным отставшим в своем развитии современным общностям и не могли реконструироваться с помощью прямых аналогий. В пауке возобладало убеждение в том, что каждая культура и каждое общество уникальны и неповторимы. Археологов охватило разочарование, сравнимое, пожалуй, только с состоянием умов в физике в начале XX в., вызванным первым знакомством с миром микрочастиц. В 40—50-е годы ведущие западные теоретики-археологи (С. Пиггот, Г. Дэниел, И. Раус и др.) перешли к индетерминизму, высказав сомнение в самой возможности археологических реконструкций.

В советской науке еще в 20—30-е годы наблюдались попытки усовершенствовать процедуру реконструкций и выводить социологические заключения непосредственно из наличного археологического материала. Этнографическая аналогия при этом также применялась, но несколько иным, более продуманным способом, заключавшемся в нахождении соответствий между конкретными специфическими артефактами и формами социальной организации. Этим методом II. П. Ефименко, опираясь на находки женских статуэток, стремился обосновать положение о становлении родовой организации в верхнем палеолите, а П. И. Третьяков, анализируя особенности орнаментов на керамике, высказал соображение об их косвенной связи с локальностью брачного поселения. Несмотря на некоторое несовершенство этих первых попыток улучшить процедуру реконструкции57, само направление поиска советских археологов было плодотворным. К сожалению, возникнув в 30-е годы, оно не получило у нас впоследствии развития и было «открыто» практически заново американской школой «новой археологии» в 60-е годы.

Тем не менее и до сих пор этот «новый» подход к интерпретации археологических материалов остается малоразработанным, и археологи сплошь и рядом чаще всего неосознанно пытаются разом решить две совершенно различные задачи. Выше уже отмечалось, что любой артефакт, любой археологический памятник, любая археологическая культура строго индивидуальны, уникальны и неповторимы.

Но каждое индивидуальное явление можно рассматривать либо как именно и только таковое (исторический подход в узком смысле), либо как частное выражение более общего явления (исторический подход в широком смысле) 58. К сожалению, в археологических работах различия между этими двумя подходами часто игнорируются и не только по субъективным, но и по объективным причинам, связанным со спецификой археологических источников. На самом деле на практике археологи используют оба отмеченных подхода. Например, когда онн рассматривают специфику орудийного комплекса или особенности хозяйства той или иной группы древнего населения, речь идет об индивидуальном подходе. Но когда они пытаются реконструировать социальные или духовные явления, методы, применяемые ими, таковы, что речь должна идти уже о социологическом подходе. В последнем случае в их выводах, в немалой степени построенных с учетом широкого круга аналогий и сравнительных материалов, отражается вероятностное решение, иначе говоря, статистическая тенденция, независимо от того, насколько она проявила себя в каждом конкретном изучаемом примере. Собственно целью «новой археологии», провозглашенной Л. Бинфордом, и стало повышение степени этой вероятности.

Сложность работы с археологическими источниками проистекает, в частности, из их собственной специфической сущности. В последние годы это было признано многими археологами, и на повестку дня встала проблема археологического источниковедения59. Необходимость последнего настоятельно диктуется тем, что от момента возникновения артефакта до того, как он попадает в руки интерпретатора и становится археологическим источником, проходит значительный период, в течепие которого он много раз модифицируется в связи с самыми разнообразными факторами. Стало быть, прежде чем поставлять полноценную историческую информацию, он должен пройти специальную обработку, цель которой и заключается в выявлении всех этих многочисленных факторов, установлении степени их влияния на источник и его «очищении» от «загрязнений».

Рассмотрим важнейшие из этих факторов.

Важным достоинством археологического источника принято считать его пребывание в закрытом комплексе. Предполагается, что после выхода из культурного обращепия он уже больше не «загрязняется» позднейшей информацией, и всегда можно установить верхнюю временную границу для тех явлений, которые отражаются в археологическом источнике. Но это не должно создавать иллюзию, что археологический источник несет в себе информацию какого-то одного горизонтального временного среза. И он не свободен от разновременных наслоений! Ведь каждая находка свидетельствует не только о той деятельности, в связи с которой она попала в культурный слой, но и о всех предшествовавших видах деятельности60. Каждый предмет создается, передается из рук в руки от изготовителя к потребителю, используется (и не всегда в какой-либо только одной функции!), портится и чинится, гибнет при особых обстоятельствах. Археологам известны многочисленные факты переиспользования орудий труда. Как показали трасологические исследования, «человек в процессе труда превращал топор в тесло, нож — в пилу, молоток — в пест или пест — в молоток, резец —в шило, кинжал — в наконечник копья и т. д.»61.

Невозможность использовать вещь в ее первоначальном качестве далеко не всегда вела к ее полному изъятию из сферы культуры. Например, сломанные каменные ступы служили нату- фийцам Палестины в качестве намогильных памятников или же могли идти на постройку домов. Такому вторичному использованию подвергались не только произведения своей культуры, но и найденные орудия более ранних обитателей дайной местности. Кстати, это явление довольно часто фиксируется этноархеолога- ми (применение черепков древней глиняной посуды индейцами- пуэбло, древних каменных орудий — австралийцами и т. д.).

Другая существенная особенность археологических данных проистекает из специфики процесса превращения живой культуры в мертвую62. Процент детей в обществе был во многих случаях несомненно ниже, чем процент детских погребений в иных могильниках, что объяснялось высокой рождаемостью и высокой детской слтертностью.

Аналогичным образом преобладание костей молодняка в некоторых остеологических коллекциях периодов неолита и бронзы свидетельствует не о высоком содержании молодых домашних животных в стаде, а об их предпочтительном убое в условиях мясного скотоводства. Напротив, редко встречающиеся металлические изделия в культурах энеолита и раннего бронзового века свидетельствуют не об их малом использовании, а о том, что их высоко ценили и берегли и в случае порчи отправляли в переплавку. В принципе сходное явление отмечено у бушменов и эскимосов, которые постоянно носили с собой ножи, луки со стрелами и топоры, однако эти вещи лишь крайне редко встречались на их заброшенных стоянках63. Очевидно, ценные орудия многократного использования в целом гораздо реже попадали в землю, чем вспомогательные, менее ценные. Следовательно, процентное соотношение тех и других в археологических материалах ни в коей мере не является «зеркальным отражением» реального их места в живой культуре.

Как свидетельствуют многочисленные этнографические мате риалы, люди тщательно сделили /За чистотой в поселках и в особенности в домах, периодически' подметая полы жилищ и ритуальные площадки. Поэтому скопления вещей, обнаруживаемые археологами, очень часто пространственно удалены от места непосредственного использования этих вещей.

Наконец, еще одним фактором, влияющим на соотношение живой и мертвой культуры, является намеренное изъятие предметов из живой культуры, итогом чего служит особая группа археологических памятников (захоронения, клады и пр.). В формировании таких памятников заметную роль играл субъективный фактор, связанный с системой ценностных ориентаций, которая отражала облик конкретной культуры весьма своеобразно. Эти памятники в отличие от всех других археологических остатков имели определенную культурную функцию, и уже одно это противопоставляло их остальной культуре, ставило их в особое положение. Вот почему они неадекватно отражали ряд культурных явлений, с которыми, казалось бы, были прямо связаны. Частным примером могут служить особенности погребальной керамики, по которым, как показывают исследования, было бы неверно судить обо всем керамическом комплексе данной культуры64.

Учет характера ценностных ориентаций в неменьшей степени требуется и при анализе сюжетов первобытного искусства. Так, для многих скотоводов Северной и Восточной Африки крупный рогатый скот представлял большое престижное и ритуальное значение. Поэтол1у его изображения занимали центральное место в их наскальных рисунках, хотя на самом деле мелкий рогатый скот нередко играл в их хозяйственной жизни ничуть не меньшую, а порой даже более значительную роль65.

При оценке археологических источников следует четко сознавать, что они составляют лишь малую часть живой функционировавшей когда-то культуры, причем в трансформированном, преображенном виде. По расчетам Д. Кларка, материальная культура, способная служить потенциальным археологическим источником, составляет не более 15% живой культуры66. Однако и эта цифра представляется идеальной. Обычно пведполага- ется, что после изъятия материальных ценностей из сферы живой культуры они более не изменяются деятельностью людей. На самом деле действительность то и дело опровергает этот вывод: древние погребения подвергаются ограблению, курганы и насыпи распахиваются, городища используются под ремонтные мастерские и т. д. Но даже в том случае, если археологические памятники счастливо избегают этой участи, опасность их разрушения уменьшается не намного, ибо в действие вступают разнообразные природные факторы — нагревание и охлаждение, размывание, выветривание, коррозия и пр.6’'

Нетрудно догадаться, что в зависимости о г внутренних свойств самих предметов, от их местонахождения и интенсивности действия природных факторов сохранность разнообразных археологических материалов будет не идентичной. Взять хотя бы остеологические остатки: судя по современным исследованиям, при равных внешних условиях одинаковые кости крупных животных сохраняются хуже, чем мелких, по-разному сохраняются и кости животных разного возраста и различные кости скелета одного и того же животного. Экспериментальные и этноархеологи- ческие данные показывают, что палеозоолог способен определить лишь 30—60% фауны, встречавшейся в реальной действительности. Иначе говоря, ошибка в современных количественных фау- нистических подсчетах достигает 70—65% 68.

Конечно, описанное явление не ограничивается фауной, а затрагивает самые разные археологические источники. Недавние исследования в Кении показали, насколько быстро разрушаются покинутые стоянки, причем в зависимости от их местоположения этот процесс протекал по-разному. Кратковременные стоянки охотников и рыболовов в условиях Кении сохранились значительно лучше, чем базовые поселки скотоводов, и картина, представшая перед глазами исследователя, воспроизводила реальное соотношение между соседними обществами в сильно деформированном виде. Более богатая в действительности культура скотоводов, составлявших 85% всего населения, выглядела по археологическим источникам значительно беднее, чем культура охотников и рыболовов 6Э.

Следовательно, то, что доходит до археологов, представляе1 собой нечто иное, чем просто мертвую культуру, чем те 15%, о которых писал Д. Кларк. По справедливому замечанию Ю. Н. Захарука, следы и остатки результатов деятельности прошлых, уже не существующих обществ имеют специфическую природу и принципиально отличаются от результатов деятельности реально функционирующих обществ в их органической связи с живой динамической культурой70.

Злоключения археологических источников не оканчиваются с прекращением действия выявленных выше факторов. Они с фатальной неизбежностью продолжаются на последующих этапах добычи, обработки и интерпретации археологических данных. Не все материалы поступают к специалистам в ходе научных целенаправленных работ. Бывают случайные находки или находки, обнаруженные людьми, далекими от археологии. В этом случае не только теряется контекст находки, но нередко вещи из одного комплекса достаются разным лицам, что значительно их обесценивает и ведет к утрате большей части информации. Примером служит хотя бы знаменитый «сырдарьинский клад», интерпретация которого до сих пор вызывает споры.

Единственным способом сохранить максимум информации в процессе обнаружения археологических данных являются планомерные археологические раскопки. Но и здесь многое зависит от уровня развития науки и применяемой методики, от квалификации и эрудиции раскопщика. Теперь уже всем ясно, что с совершенствованием технических средств и методов работы, углублением научных концепций сфера археологических источников неудержимо расширяется. Если первоначально к ним относили только материальные объекты, искусственно преобразованные человеком, то теперь археологов интересует все, что так или иначе отражает человеческую деятельность или влияет на нее: от простейшего орудия до древней географической среды71. Так возникновение новых научных интересов вводит в научный обиход новые категории археологических источников, а они в свою очередь требуют новых методов исследования. Еще недавно, когда метод споропыльцевого анализа применялся весьма ограниченно, а метод флотации вовсе не был известен, терялась многочисленная информация о древней природной среде, характере ее использования человеком и облике древнего земледелия.

К сожалению, археологи, до сих пор еще испытывая нехватку в материальных средствах, вынуждены порой заниматься частичными раскопками древних памятников. Между тем при оценке результатов таких работ всегда безответным остается вопрос о том, насколько адекватно полученные материалы отражают особенности всего комплекса. Иногда для повышения степени этого соответствия археологи стараются получить, казалось бы, бесстрастную объективную выборку, раскапывая, например, курганный могильник или поселение (как это сделал Р. Брейдвуд в Джармо) в шахматном порядке. Такая методика действительно позволяла бы судить о всей генеральной совокупности по выборке, если бы археологический материал располагался но всей площади равномерно. На самом деле особенности пространственного распространения археологических материалов часто бывают непредсказуемы. Даже раскопав 90% площади древнего поселения, археолог рискует составить неверное представление о нем, если на остальных 10% располагался дом вождя или, скажем, ремесленный комплекс. Раскапывая курганы, археологи крайне редко пытаются изучать примыкающую к ним площадь. Л между тем, когда впервые в истории раскопок скифских царских курганов специалисты занялись расчисткои рва, окружавшего курган Толстая Могила, им удалось выявить существенные черты погребального ритуала72. Можно привести и другой пример. Встречая остатки зерен на первобытных памятниках, археологи часто по соотношению разных растений в образце делают вывод об их различной роли в питании человека и об особенностях земледельческих систем. Однако, как продемонстрировал английский палеоботаник Р. Депнел, состав растительных остатков на одном и том же поселении может быть весьма различным в зависимости от места находки73.

Таким образом, на стадии отбора материала также проявляется привнесенный субъективный фактор, в немалой степени влияющий на то, как будет выглядеть «археологический факт»74. Конечно, сам по себе археологический объект представляет объективную реальность. Но для задачи познания истории превобытно- го общества важен не столько он сам, сколько та информация о древнем обществе, которой он способен снабдить исследователя75. Археологи признают два важнейших источника такой информации: сама археологическая находка со всеми ее свойствами и тот контекст, в котором она обнаружена. Однако любая вещь обладает бесчисленным множеством разнообразных свойств, и было бы наивным ожидать, что археолог сможет зафиксировать их все в полном объеме. Да это и не нужно. Ведь для нас важны лишь те свойства вещи, которые сообщают нечто важное о людях, об обществе. Следовательно, имеется возможность резко сузить рамки поиска информации.

Однако специфика археологической науки такова, что, как уже указывалось, круг археологических источников и методов их анализа постоянно расширяется. Когда-то в археологии безраздельно господствовал типологический метод и специалиста интересовали прежде всего форма и размеры предметов. С разработкой методов металлографии и петрографии стало ясно, что не меньший интерес для специалистов представляет состав предметов, проливающий свет на проблему их происхождения и технологию производства. Но ведь археолог оперирует только теми свойствами вещей, которые что-то говорят ему, исходя из уровня развития науки в настоящем. Это, конечно, пе означает полной субъективности археологической информации, однако ясно, что она содержит в себе лишь часть истины.

Многозначность и в широком смысле полифункциональность археологических источников делает весьма сложной проблему их классификации. Так, в целом их можно грубо делить на простейшие, или движимые (орудия труда, украшения и т. д.), и сложные, или недвижимые (постройки, поселения, клады, могильники и остатки производства: поля, ирригационные сооружения, гончарные печи и т. д.) 76. В основу классификации артефактов можно положить их морфологические или технологические особенности. Подобного рода классификации имеют формальный характер, так как содержательное начало отступает в них на второй план. Наряду с ними с развитием трасологических исследований появилась возможность создания, казалось бы, более логичной смысловой, функциональной классификации. Однако, во-первых, установить функцию артефакта иногда бывает очень не просто, а во- вторых, функциональная классификация, делая акцент на одни процессы производства и сферы жизни (в особенности на утили- тарно-хозяйственную функцию предмета), упускает из вида другие (технологию изготовления, а также такие функции материальной культуры, как информационную, символическую, этнодиф- ференцирующую и т. д.). Кстати, именно формальная, а не функциональная классификация способна отразить специфический культурный облик данного комплекса и отчленить его от других. Впрочем, термины «формальная» и «функциональная» в отношении классификации всегда условны. Они восходят к распространенному среди археологов узкому пониманию функции в утили- тарно-хозяйственном смысле. На самом деле отдельные артефакты обладают не только множеством свойств, но и имеют множество функций. Среди последних, кроме утилитарно-хозяйственной, можно отметить социальную, коммуникативную, эстетическую и др. Поэтому, как уже давно подчеркивают археологи-теоретики, в зависимости от поставленных целей исследователи могут и обязаны пользоваться самыми разными классификациями77.

То же самое относится и к решению вопроса о том, что брать за единицу археологического анализа: тип (А. В. Арциховский), поселение (Чжан Гуанчжи) или археологическую культуру — культурный комплекс (В. И. Равдоникас). По-видимому, или то, или другое, или третье в зависимости от поставленных задач.

Требование поставить на службу науке различные классификационные приемы, ведущее, на первый взгляд, к анархии и как будто бы дезориентирующее исследователя, на самом деле в принципе выполнимо. Это диктуется возможностью выявить существенные связи между разными системами классификации, которые позволяют строить их в едином иерархическом порядке, что отражает объективный порядок, царящий в природе и обществе. Но такая процедура не проста и требует обращения к системному анализу, о котором речь пойдет ниже.

На этапе сугубо археологической обработки полученных материалов, как следует из вышеизложенного, снова большую роль играет субъективный фактор. Он действует в полной мере при выборе признаков для первичного описания, выборе классификационных моделей и отборе признаков для классификации78. Как отмечает целая группа советских исследователей, «в каждом конкретном случае исследователь сам определяет задачи, нужный объем археологического материала, методы его анализа, по-своему использует имеющийся в наличии или собственноручно формирует нужный ему понятийный аппарат, опредзляет и соответственно реализует свои принципы и методы теоретического исследования. Вследствие этого предлагаемые решения различных вопросов и проблем, как правило, трудно согласуются между собой» 79.

Субъективизм проявляется не только в подходе к описанию и анализу отдельных вещей, отдельных артефактов, но и в понимании второго важного компонента археологических исследований — контекста. То, в каком виде контекст обретет силу археологического источника, в высокой степени зависит от исследователя. Ограничимся одним примером: археология знает немало случаев, когда развеянные стоянки первобытного человека принимались одними исследователями за однородные комплексы, тогда как другие видели в них несколько смешанных разновременных комплексов80.

Таким образом, полнота и точность информации, полученной от археологического источника, всегда связана с осведомленностью и подготовленностью специалиста и применяемой им методикой. В этом смысле любая такая информация имеет налет субъективизма. Поэтому в археологии, как и в любой другой науке, никогда нельзя достичь абсолютной истины, а можно лишь бесконечно к ней приближаться. Помимо указанной причины, последнее коренится и в некоторых объективных свойствах археологических источников, часть из которых была рассмотрена выше, другая же часть требует дополнительного анализа.

Как уже отмечалось, археологический источник имеет принципиальный недостаток — он утерял связь с живой культурой. Сам по себе он безмолвен, если только речь не идет о находках памятников древней письменности. Да и последние сообщают не о самом источнике, а о совершенно иных аспектах жизни общества. Возможно ли в таком случае реконструировать древнюю культуру во всем ее многообразии? Вот принципиальный вопрос археологии, на который, по-видимому, нельзя, не кривя душой, ответить полностью утвердительно81. Особенно большие сложности вызывает реконструкция тех аспектов жизнедеятельности, в функционировании которых немалую роль играет фактор сознания. А ведь именно такой является издавна дискутирующаяся проблема соотношения археологической культуры и этноса. Как теперь установлено, непременным признаком последнего служит этническое самосознание. Это, конечно, не означает, что этнос представляет собой субъективную категорию. Он всегда связан с реально существующей социальной единицей, носителем культуры. Казалось бы, это предоставляет возможность судить об этносе по его культуре, в частности по материальной. Между тем при углубленном анализе эту возможность остается признать до определенной степени иллюзорной. В современной пауке принято различать культуру этноса, включающую, в частности, интерна- ционалыше компоненты культуры, и этническую культуру, содержащую лишь национально-специфические моменты82. Только выявление элементов последней, следовательно, дает право исследователю видеть за завесой мертвых археологических остатков живые этнические образования.

Но можем ли мы с полной уверенностью утверждать, что шумящие подвески всегда отличали именно финно-угорские группы населения (пример, приведенный В. И. Равдоникасом) ? Как свидетельствуют этнографические данные, различные элементы культуры никогда не бывают привязаны к какому-либо одному строго ограниченному этническому образованию. Например, изучавшаяся 3. Наделем культурная общность пупе не отличалась большой четкостью: по одним показателям нупе входили в более широкие культурные блоки, по другим — делились па несколько культурных провинций. Ученому не удалось обнаружить никаких внешних символов этнического единства пупе, которые теоретически могли бы проявляться в одежде, в прическах, украшениях и разнообразных предметах материальной культуры 81 Если же этнос связывает себя с какими-либо особыми культурными компонентами, то это происходит часто настолько своеобразно, что иногда не представляется возможным выявить их без знания специфики его этнического самосознания. Так, луа Юго-Восточной Азии отличали себя от соседних юан по 30 различным особенностям культуры. Между тем 16 из последних уже давно ушли в прошлое, а 8 имелись и у соседних юан84.

Следовательно, не так уж и неправ был В. И. Равдоникас, когда на заре советской археологии предупреждал против безоговорочного отождествления археологических культур с конкретными этническими единицами, хотя он при этом и впадал в противоположную крайность, призывая полностью отказаться от поисков в этом направлении85. Широкие исследования, проведенные у североамериканских индейпев, показывают, что с определенной долей вероятности археологи могут вычленять отдельные группы родственных племен. Конечно, индекс, введенный для этого Д. Кларком (65% сходств в материальной культуре), допускает известные отклонения, так как в одном случае даже у неродственных племен оказалось 87% сходств. Вместе с тем оп более всего приближает нас к действительности, потому что при его понижении до 60% в группу приходится включать до 20% неродственных комплексов, а при повышении до 70% из нее может выпасть более 50% родственных86.

Пониманию пространственной специфики археологических источников в течение долгого времеии мешал так называемый нормативный подход, который некогда господствовал и в этнографии. Считалось, что норма полностью реализуется па практике, т. е., например, в условиях матрилокальности все члены общины живут матрилокально, а археологический тип и археологическая культура состоят соответственно из тождественных однопорядковых компонентов. На основании этой концепции возникла, в частности, такая система доказательств, согласно которой при матрилокаль- ности все женщины жили исключительно в своих общинах, навыки гончарства передавались только от матери к дочери и, следовательно, сосуды, произведенные в каждом из родовых подразделений, отличались друг от друга. Между тем, как показало специальное обследование индейцев-пуэбло, несмотря на их прямо противоположные утверждения, обучение на самом деле велось не только матерями и не только в своих общинах, в результате чего сходство керамических стилей отражало иногда межобщинные связи, а иногда — даже и межэтнические87.

Выступивших против нормативного подхода Д. Аберля и Л. Бинфорда88 в последние годы поддержали многие другие археологи. На гребне этой волны возникло новое понимание археологических типов и комплексов как политических единств (Д. Кларк). Иначе говоря, теперь признается, что каждое из таких единств включает сумму вариативных признаков и свойств и, следовательно, входящие в него однопорядковые компоненты не тождественны друг другу89. Археологический факт приобрел статистический характер.

Таковы особенности археологических источников в их пространственном измерении, затрудняющие историческую трактовку региональных археологических общностей. Еще большим своеобразием они отличаются, если подойти к ним с точки зрения временной перспективы. Археологическое время — время особое. Археолог очень часто не имеет возможности фиксировать определенное время, а вынужден оперировать временными периодами неопределенной длительности. Он способен восстановить последовательность отдельных явлений, но не способен точно установить, как долго длилось то или иное явление. Встречая объекты индивидуального пользования, археолог часто не может сказать, свидетельствуют ли они о деятельности одного человека, двух разных, но живших одновременно людей или же людей, принадлежащих к различным разорванным во времени поколениям. В этом случае ему вполне хватает знаний для реконструкции эволюции технологии или материальной культуры, однако их совершенно недостаточно для суждения о демографической картине, о характере социальных отношений и социальных общностей, о некоторых особенностях хозяйства и т. д. Например, найдя груду костей, оставшихся от праздничного пиршества папуасов, археолог скорее всего сделает вывод о регулярном питании их мясом и реконструирует соответствующую социохозяйственную систему. И ошибется, так как праздник с массовым поеданием свинины совершался у папуасов раз в несколько (от 4—5 до 15) лет, а в остальное время они ели мясо крайне редко и у них отмечалось белковое голодание90. Другой пример связан с демографическими реконструкциями. Те же папуасы часто переходили с места на место, из общипы в общину и не жили всю жизнь в одном доме. Более того, некоторые дома временами вообще стояли пустыми. Поэтому в каждый данный момент при постоянном количестве домов в поселке размеры общинной группы были различными. Иногда археологи склонны связывать дома с отдельными семьями. Но у папуасов мужчины жили в особых мужских домах, а женщины с детьми — в отдельных хижинах, и не всегда эти типы строений внешне отличались друг от друга. Какими критериями будет руководствоваться археолог, вычисляя размеры такой общины и реконструируя ее социальный облик? 91

А ведь здесь речь идет о минимальных временных промежутках. Те периоды, с которыми обычно имеет дело археолог, значительно длиннее. Они охватывают целые поколения, на протяжении которых культурный слой накапливался регулярно, а материальная культура по своему качеству и стилистическим особенностям не претерпевала существенных изменений. За это время могли произойти важные модификации в социальной и духовной жизни общества, которые останутся незафиксированными археологом. Отсутствие жестких связей между изменениями в материальной культуре, с одной стороны, и другими сферами жизнедеятельности, с другой, ставит перед археологом существенную проблему92.

Обработка археологического материала — не самоцель для археолога, а лишь необходимый подготовительный этап для выполнения главной задачи — археологической реконструкции. Между тем мы еще очень плохо представляем особенности этой заключительной процедуры археологического исследования. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что, глубоко рассмотрев принципы анализа археологических источников, группа советских авторов так и остановилась перед этапом исторической реконструкции, отметив безраздельное господство здесь интуиции93.

Конечно, процедуру иптерпертации нельзя понимать как нечто единое. В той или иной степени интерпретация происходит уже на стадии первичной обработки материала94. Идентификация каменного орудия в качестве топора тоже относится к интерпретациям. Такого рода идентификации в последнее время надежно устанавливаются с помощью трасологического метода (С. А. Семенов). Однако в данном случае нас интересуют интерпретации высшего уровня, т. е. реконструкция различных аспектов культуры и общества. Нам представляется, что единственно верным путем к выполнению этой задачи является обращение к теории систем. Такой поворот уже наметился в работах некоторых археологов95, но многое еще остается неясным, начиная с критериев выделения субсистем и кончая местом, отводимым в них материальной культуре.

Очевидно, решение различных исследовательских задач допускает построения систем разного ранга. Ограничимся рассмотрением системы высшего уровня иерархии, которую предлагает разработанная некоторыми советскими специалистами теория культуры. В широком смысле культура понимается как «специфически характерный для людей способ деятельности и объективированный в различных продуктах результат этой деятельности» 96. Отсюда вытекают два важных вывода, имеющих непосредственное отношение к решению задач археологической реконструкции. Во-первых, главным структурообразующим фактором в системе культуры следует признать саму человеческую деятельность, характер которой и определяет наличие внутри культуры разнообразных подсистем. Во-вторых, будучи результатом различных видов деятельности, материальные объекты входят соответственно и в различные подсиетемы. Следовательно, в культуре как системе надо строго различать два прорезающих друг друга структурных разграничения: по видам деятельности она членится на множество подсистем, но каждая из последних включает как определенные формы деятельности и социальные отношения в процессе этой деятельности, так и материальное их воплощение, их продукты97.

Последнее разграничение с неизбежностью присутствует в каждой подсистеме. Что же касается самих подсистем, то они столь же многообразны, как и виды самой деятельности. К ним относятся культура производства, культура потребления, социо- нормативная культура, физическая культура, религиозная культура, художественная культура и пр. Названные подсистемы сами по себе тоже иерархичны и включают более дробные подразделения. Например, культура производства распадается на культуру производства материальных и духовных ценностей, с одной стороны, и культуру воспроизводства самого человека, с другой. Но так как человек воспроизводится как существо социальное, то последняя включает не только физическое воспроизводство и сопутствующие ему культурные атрибуты, но и социальное воспроизводство, т. е. социализацию личности, системы воспитания.

Иногда в конкретных исследованиях возможно применение упрощенных схем членения культуры, акцентирующих внимание на те или иные ее существенные аспекты. Одна из них была недавно предложена Ю. И. Мкртумяном98. Вместе с тем слишком общий подход к выделению культурных подсистем, который встречается у некоторых археологов", не удовлетворяет целей и задач археологии и ведет к дополнительной потере многочисленной информации. Практика археологических интерпретаций настоятельно требует создания более дробных систем классификации культурных явлений.

Вскрывая объективный порядок, господствующий в социокультурных организмах, системный подход позволяет видеть в

материальных объектах не бессвязное скопление случайных вещей, а существенное выражение определенных культурных процессов и явлений. Это-то и позволяет археологическим остаткам служить важными источниками исторической реконструкции.. Однако применение системного подхода на практике встречает определенные трудности. Не говоря уже о том, что сам он еще находится в стадии разработки, его использование возможно лишь при наличии крупных полноценных хорошо обработанных комплексов археологических материалов, а это бывает далеко не всегда. Кроме того, определенная сложность связана с многозначностью вещественных памятников, которые могут одновременно выполнять несколько функций и входить в несколько подсистем. Впрочем, это создает не только дополнительные трудности, но и открывает широкие возможности для взаимопроверки выводов, полученных по различным материалам.

Иногда в археологической литературе встречается убеждение, что археологи способны восстановить культуру прошлых веков «во всем ее многообразии». Это мнение представляется чересчур оптимистичным, так как деятельность иногда материализуется в таких видах поведения и его результатах, которые не дают материальных остатков. Судя по современным данным, даже хорошо известные мифологические сюжеты бывает далеко не просто отождествлять с синхронными им изобразительными мотивами, а порой эта задача остается вообще невыполнимой 10°. Что же говорить о детальной реконструкции духовной жизни древних людей по оставленным ими памятникам изобразительного искусства? По-видимому, реконструктивные возможности археологии ограничены вполне определенными рамками. Даже там, где реконструкции в принципе возможны, они по большей части имеют вероятностный характер.

И, наконец, последнее, что необходимо учитывать при использовании системного подхода. На определенном этапе исследовательской процедуры культура неизбежно выглядит статичной, а ее подсистемы равноправными. Но если мы хотим реконструировать живую культуру — а она является таковой лишь в динамике — нам следует рассматривать ее подсистемы во взаимосвязи друг с другом, в порядке их соподчиненности, непременно различая базисные и надстроечные явления 101.

Обладая уникальными возможностями оперировать материалами, которые когда-то составляли живой фонд древних культур, археология остается одним из наиболее действенных способов проникновения в глубины истории. Вышеупомянутые недостатки и сложности, вытекающие из ее современного состояния, следует относить к «болезням роста». С разработкой археологического источниковедения и совершенствованием методов исследования археология способна значительно прояснить картину прошлых эпох и существенно раздвинуть рамки исторической науки.

<< | >>
Источник: Ю. В. БРОМЛЕЙ, А. И. ПЕРШИЦ, Ю. И. СЕМЕНОВ. ИСТОРИЯ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА. Общие вопросы. Проблемы. 1983

Еще по теме 3. Археологические источники:

  1. Глава I АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ ЮЖНОЙ СИБИРИ
  2. СКАЗАНИЕ ПЛАТОНА И АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ РАСКОПКИ
  3. Глава XV АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ ГУННО-АВАРСКОГО ПЕРИОДА
  4. Эбла — археологическая сенсация XX века
  5. НЕВОЗВРАЩЕНИЕ НА ТЕРРИТОРИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПРЕДМЕТОВ ХУДОЖЕСТВЕННОГО, ИСТОРИЧЕСКОГО И АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ДОСТОЯНИЯ НАРОДОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ И ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАН (ст. 190 УК РФ).
  6. Источники права: понятие источников (форм) и их виды
  7. Глава ИСТОЧНИКИ КОММЕРЧЕСКОГО ПРАВА Понятие и виды источников коммерческого права
  8. И. А. РЕЗАНОВ. В книге излагаются новые взгляды на проблему Атлантиды. На основании имеющихся геологических и археологических данных восстанавливается обстановка катастрофического извержения вулкана Санторин в Эгейском море в XV в. до н. э., вызвавшего гибель крито-микенской цивилизации. Автор анализирует возможные причины исчезновения Атлантиды, рассказывает о новейших океанологических и геофизических исследованиях в Атлантическом океане и Средиземном море., 1975
  9. Источники, источниковедение, историография
  10. ИСТОЧНИКИ I. Эпиграфика, нумизматика и сфрагистика
  11. § 7. Источники познания римского права
  12. 6. Письменные источники
  13. § 5. ИСТОЧНИКИ ПОДЗЕМНЫХ ВОД
  14. §6. Источники международного частного права
  15. 8. Источники знания
  16. 5. Лингвистические источники
  17. 1. Понятие и классификация источников