<<
>>

§ 2. Доверие и отчуждение: аспекты социологической концепции Г. Зиммеля

  Исходным пунктом социологии Георга Зиммеля, которую он понимал как «учение о существовании человечества как общества» (Simmel, 1992. Р. 25), является вопрос, сформулированный Зиммелем в экскурсе о проблеме социологии: «Как возможно общество?» (Ibid.
Р. 42). В свете этого вопроса необходимо рассматривать и место проблематики доверия в его творчестве. Доверие является для Зиммеля одной из важнейших синтетических

сил в обществе. Наряду с верностью и признательностью, оно относится к социологическим формам второго порядка, без которых общество в его нынешнем виде вообще не могло бы существовать на протяжении определенного времени (Ibid. Р. 652). В особенности общество модерна, где они играют решающую роль в сохранении субъектов в качестве стабилизирующих структур.

Г. Зиммель ни в коем случае не отрицает существование больших институтов и систем, таких, как государство и профессиональные объединения, церковь, семья, хозяйственные объединения, армия, классы и промышленное разделение труда (Simmel, 1992. Р. 32). Он исходит прежде всего из того, что все эти большие системы и надиндивидуальные организации, к которым обращаются в связи с понятием общества, представляют собой не что иное, как кристаллизацию непосредственных, происходящих ежечасно и на протяжении всей жизни взаимодействий между индивидами (Simmel, 1983. Р. 38). Эти кристаллизованные социальные образования рассматриваются Г. Зиммелем как данность; однако к ним самим аналитический интерес Зиммеля не относится. Так как целью Зим- меля является рассмотрение действительной, эмпирически проявляющейся жизни общества, то он дистанцируется от исследования образований вышеназванного типа, традиционно являющихся предметом рассмотрения общественных наук, поскольку подобная исследовательская ориентация не способствует глубокому пониманию общества (Ibid. Р. 32-33). Для Зиммеля общество представляет собой не субстанцию, не что-то для себя конкретное, а событие, что-то функциональное.

В соответствии с этим, необходимо говорить не об обществе, а об обобществлении (Ibid. Р. 39). Фундаментальная работа Зиммеля «Социология» имеет подзаголовок «Исследование о формах обобществления», таким образом, он делает акцент на процессуальном характере предмета социологического анализа.

Отличительной чертой является стремление Г. Зиммеля радикальным образом изменить угол зрения социологии. Основным моментом этой переориентации является акцентирование эмпирического и процессуального характера предмета социологии. Интерес Зиммеля относится к микроскопическим/ молекулярным процессам внутри человеческого материала, которые, однако, представляют собой то, что действительно происходит. Здесь речь идет о «первичных процессах, которые из непосредственного, индивидуального материала образуют общество», об особых взаимодействиях, об образующих общество формах как частях обобществления в целом (Simmel, 1992. Р. 33,35).

Исходя из вышесказанного, доверие следует рассматривать как продукт, возникающий на основе опыта субъекта'. Основным понятием, которым one-

Г. Зиммель отмечает существование и другого типа доверия, «который лишь опосредованно затрагивает современный контекст, так как находится за пределами сферы знания и незнания. Этот тип доверия представляет собой веру в другого человека и

рирует Г. Зиммель в исследовании, является понятие взаимодействия. Для Зиммеля общество существует там, где индивиды вступают во взаимодействие друг с другом (Simmel, 1992. Р. 17). Процессы взаимодействия означают для действующих субъектов одновременно и обобществление (Ibid. Р. 47). Центральное значение при этом приобретает обоюдный характер взаимодействий, взаимность представляет собой важный источник динамики возникающих форм обобществления. Индивиды вступают во взаимодействие друг с другом, образуют общественные группировки, с помощью которых преследуют свои интересы: «Обобществление представляет собой форму, проявляющуюся в бесконечно разнообразных видах, в которой на основе совместных ...

интересов происходит объединение индивидов и в которой эти интересы реализуются» (Ibid. Р. 19). Когда кристаллизация таких взаимодействий включается в эмпирический мир действующих субъектов, они приобретают динамический характер, который должен стать предметом анализа. Только тогда они переходят в интересующую Зиммеля область жизни, где обобществление между людьми возникает непрерывно, исчезает и возникает снова,... где происходит вечное движение, которое связывает индивидов даже тогда, когда не приводит к возникновению организаций как таковых (Р. 33). По мнению Зиммеля, именно тогда социология может глубже и точнее изобразить реальность своего предмета, когда она исследует значение взаимного чуственного восприятия и влияния на совместную жизнь людей, для их вместе-друг-с-другом, для их друг-для-друга, для их друг-против-друга существования. «То что мы взаимодействуем друг с другом, является следствием чувственного влияния друг на друга» (Simmel, 1993. Р. 278).

Таким образом, в центре проводимого Зиммелем анализа находится действующий субъект. При этом действующий субъект не тождественен индивиду, так как и надиндивидуальные субъекты «действуют». Зиммель считает, что действия надиндивидуальных акторов отличаются несравнимо большей целенаправленностью и результативностью, чем действия индивидов (Simmel, 1983. Р. 33). Вместе с тем, его интересует, устанавливаемая путем индукции судьба надиндивидуальных образований и ценностное влияние коллективного поведения, действий и образа мыслей на их членов, которые могут являться как индивидами, так и коллективными субъектами (Ibid. Р. 46).

Большое количество взаимодействий реализуется в области, обозначенной Зиммелем как культура. Культура является для Зиммеля опредмечиванием духа, одновременно заключением субъекта в объекте и приданием субъек-

относится к категории религиозной веры. ... Подобное доверие, внутреннее отсутствие сомнений относительно другого человека не опосредствуется ни опытом, ни гипотезами, а является первичной душевной склонностью по отношению к другому» (Simmel, 1992.

Р. 393).

тивного значения объективно существующему. В этом плане большое значение приобретает взаимодействие объективной и субъективной культур. Объективная культура охватывает ставшие прочными формы жизни, результаты внутренней и внешней работы над ней (Simmel, 1983. Р. 95). Имманентной составной частью взаимодействия является присвоение субъектом созданных культурных объектов. В силу своей сущности как «неспокойствие, развитие, дальнейшее течение» жизнь борется со ставшими прочными формами. Эта борьба связана не только с усвоением культурных объектов. Одни из аспектов этого взаимодействия — возникновение соответствующих форм сознания (например образцов легитимации существующей социальной реальности) (Simmel, 1992. Р. 390).

Важный аспект деятельности субъекта касается возможностей контроля за социальным окружением последнего (предвидение). Так как всеобщность целого оказывает структурное давление на субъекта, все социальные (индивидуальные и надиндивидуальные) акторы находятся в вечной борьбе за самосохранение, за сохранение их собственной идентичности и автономии. «Борьба, имеющая место в непосредственном жизненном опыте индивида — постоянная необходимость завоевания, защиты от нападений, устойчивости перед искушениями, восстановления непрерывно теряющегося равновесия проявляется независимо от индивидуального душевного существования ... Это и есть общая форма функционирования надиндивидуальных образований» (Simmel, 1992. Р. 556). Такая борьба связана с проблемой доверия. Здесь проявляется особенно важный постулат Зиммеля: действующий субъект — это одновременно и познающий субъект. По мысли Зиммеля, процесс познания первоначально возник как средство борьбы за существование, поскольку знание правильного порядка вещей имеет огромное значение для сохранения и продолжения жизни. Чтобы действовать практически, субъект должен обладать определенным количеством знаний о партнере по взаимодействию. Так как индивидуальное знание считается ограниченным, необходимо дополнять его доверием.

Здесь речь идет о предварительной и последующей формах знания о партнере по взаимодействию, о «достаточно хорошо обоснованной гипотезе о его будущем поведении, позволяющей на ее основе действовать практически» (Ibid. Р. 393). Доверие как гипотеза занимает промежуточное положение между знанием и незнанием о партнере по взаимодействию. «Все знающему человеку нет необходимости доверять, так же как ничего не знающий не способен разумно оказывать доверие ... Количество знания и незнания, необходимое для принятия отдельного, основанного на доверии решения, зависит от эпохи, сферы интересов, индивида» (Ibid).

К объектам доверия, т. е. к составным частям социального окружения, которому индивид оказывает доверие, принадлежат традиции, институты, роли, социальные позиции, формирующие идентичность субъекта и придающие

35

его жизни упорядоченный, рутинный характер. Прежде всего это близкое окружение, которое обеспечивает рутинный характер жизни и предоставляет субъекту возможность самосохранения и самоутверждения. «Когда общественное образование сливается с определенной территорией, становится с ней солидарным ..., оно приобретает специфический или исключительный характер, которого нельзя достичь иным путем» (Simmel, 1992. Р. 690). Область доверенного ограничена соответствующей социальной группировкой. Чтобы пояснить значение границы социального образования, Зиммель сравнивает ее с рамой для произведения искусства, которая заключает его внутри себя и отграничивает от окружающего мира. Граница обозначает сферу действия принадлежащих данному социальному образованию образцов ориентации и поведения и связанных с ними контрольных инстанций. Одновременно граница указывает на то, что влияние со стороны окружения опосредствуется существующими в рамках этого образования социальной организацией и культурой (Simmel, 1983. Р. 226).

Таким образом, установление границы является составной частью борьбы за сохранение идентичности и автономии коллективного субъекта: все, что находится по эту сторону границы, придает субъекту идентичность и рутинность существования.

Одновременно граница означает и исключение, т. е. она выражает исключительное право распоряжения и властные полномочия субъекта в этом социальном пространстве. Поэтому любая подобная граница означает оборону и нападение: «Социологическая граница представляет особую форму взаимодействия. Оба элемента оказывают друг на друга влияние, устанавливая друг для друга границы, однако содержание этого взаимодействия выходит за границы отдельного элемента и запрещает взаимное влияние друг на друга» (Simmel, 1983. Р. 228). «Граница не является пространственным фактом с социологическим значением, а социологической действительностью, оформленной пространственно (курсив мой. — К. С.)» (Ibid. Р. 229). Граница основана на рутине, на накопленном опыте и затрагивает критерий членства (принадлежности к определенной группе), а также на солидарности по отношению к соответствующей мы-группе. «Насколько решительно будет поставлен вопрос: за меня или против меня?—зависит и от отношения спрашивающего к его социальному окружению. Чем теснее и солидарнее последнее,... и чем ярче проявляется идеальное требование сохранения единства, тем бескомпромисснее будет поставлен каждый перед вопросом: за или против» (Р. 261).

Установление границы является формой проявления как властных отношений внутри группы, так и ее властной позиции по отношению к внешнему миру. Социальное структурирование жизненного пространства осуществляется посредством взаимодействий, в которых субъекты реализируют свои интересы, утверждают властные позиции и собственную идентичность. Сохранение status quo также является взаимодействием. Упорядочение отдельных компонентов

36

окружения в дихотомию «за меня — против меня» есть неотъемлемая составная часть установления границы и ориентации в общественном окружении. Можно согласиться с 3. Бауманом в том, что для Зиммеля «дружба и вражда, и только они, являются формами обобществления, ее основными образцами, ее двоичной матрицей. Они образуют общие границы, в которых возможно обобществление, предоставляют также возможность взаимодействия с другими. Быть другом и быть врагом — две формы, в которых другой может быть воспринят и упорядочен в жизненном мире субъекта» (Bauman, 1992. Р. 24).

В этих рамках в качестве противоположной стороны во взаимодействии рассматриваемая Зиммелем фигура Чужого приобретает решающее значение. Она относится к самым существенным факторам, структурирующим социальное пространство мы-группы. Чужим будет тот, «кто сегодня приходит и завтра остается — потенциальный странник, который, несмотря на то что он не продолжает свой путь немедленно, способен в любой момент прийти и уйти» (Simmel, 1992. Р. 764). В этом смысле он рассматривается как противоположность привязанности. «Чужой по своей природе не является владельцем территории, притом территория понимается не только в физическом смысле, но и в переносном, как субстанция жизни, которая прикреплена если не к определенному пространству, то к определенному общественному окружению» (Ibid. Р. 766). Чужой абсолютно подвижен и при случае соприкасается с каждым отдельным элементом, однако при этом не связан органически ни с одной из родственных, локальных, профессиональных данностей (курсив мой. К. С.)» (Ibid). Эта подвижность — не только в пространственном смысле, но и как противоположность неизменности рутинного существования мы-группы характеризует специфичность взаимодействия Чужого с ней. Последний односторонне нарушает установленную границу и исключительное право распоряжения социальным пространством мы-группы. Таким образом, он создает динамику, затрагивающую отношения власти в группе, и ставит власть перед проблемой восстановления нарушенного равновесия.

Чужой происходит не из повседневной жизни мы-группы, в которой он действует. С самого начала он не принадлежит к ее окружению. Позиция Чужого существенно определяется тем фактом, что он вносит в это окружение качества, которые не происходят и не могут из него происходить (Simmel, 1992. Р. 765). Таким образом, он навязывает мы-группе структурное обновление и вызывает изменения, ставящие под сомнение то, чему группа доверяла. Вследствие этого борьба мы-группы за самосохранение становится более интенсивной, что всегда связано с изменением ее социальной организации. Группа вынуждена найти место Чужому на своей когнитивной карте, т. е. по-новому определить ситуацию с точки зрения вопроса: оказывать ли Чужому доверие?

Существенный признак отношений Чужого и группы состоит в том, что

37

Чужой содержит фактор неопределенности для мы-группы. «Хорошо известному антагонизму друзей и врагов противостоит Чужой. Угроза, которую он несет, ужаснее того, что можно ожидать от врагов. Чужой угрожает обобществлению как таковому, возможности обобществления вообще ... Так как этот антагонизм является основой общественной жизни и всех ее составляющих и сохраняющих ее целостность различий, Чужой угрожает (курсив мой. — К. С.) самой социальной жизни, так как может являться обеими сторонами антагонизма, в то время как мы не знаем, какую сторону он представляет» (Bauman, 1992. Р. 25). Иными словами, появление Чужого не подчиняется рутине, стабильности жизни мы-группы. Он выпадает из общего контекста жизни и нарушает ее непрерывный, рутинный ход. То, что Чужой также проходит через обучение и приспособление, следует из определения отношений Чужого и группы как взаимодействия. Такие процессы являются самостоятельным аспектом изучения подобных взаимодействий.

Несмотря на то что быть Чужим является абсолютно позитивным отношением (Simmel, 1992. Р. 765), свобода, которой пользуется Чужой, содержит множество опасных возможностей (Ibid. Р. 767). Иначе говоря, существенной характеристикой отношения чуждости является связанная с ним проблема амбивалентности: осуществляемое Чужим структурное давление к изменению содержит как шансы, так и опасности для мы-группы. Зиммель исходит из того, что «исключение всякой спонтанности в рамках отношений подчинения в действительности встречается реже, чем гласит распространенное мнение, слишком часто использующее такие понятия, как "принуждение", "отсутствие выбора", "безусловная необходимость". Даже в самых подавляющих и жестоких отношениях подчинения всегда присутствует значительная степень личной свободы» (Ibid. Р. 182). Классификация любого феномена, в форме которого проявляется Чужой/Чужое, предполагает решение проблемы амбивалентности. Амбивалентность является составной частью переработки оказываемого Чужим структурного давления, предполагающей наличие не только действующего, но и познающего субъекта. Как было упомянуто выше, встреча с Чужим предполагает как опасность для автономии и идентичности, так и возможность их развития. Борьба мы-группы за самосохранение содержит и познавательные процессы, которые структурируются, прежде всего, прошлым опытом, поскольку «категории восприятия чаще всего являются результатом усвоения объективных структур социального пространства» (Bourdieu, 1985. Р. 17). В свою очередь, результаты этих процессов, благодаря их силе создавать действительность, служат основой такой деятельности мы-группы, при помощи которой осуществляется восстановление контроля над областью доверенного. Дж. Г. Мид показал, что самоопределение как результат взаимодействия со значимым другим представляет собой действительный общественный потенциал действий (Mead, 1968). Определение ситуации, представления о себе, о других, о

38

мире обусловливают функциональные способности Чужого и его шансы в от- ношени интеграции в сфере доверенного, они имеют существенные последствия для действий субъектов.

Результатом вызванного Чужим структурного давления является выработка мы-группой стратегий автономизации. Они содержат как перестройку функциональных и властных взаимоотношений (повышение гибкости путем создания новых органов или снижение гибкости; открытость по отношению к внешнему миру или, наоборот, отграничение от него т. д.), так и изменение форм сознания (через познавательные процессы). Эти стратегии Зиммель интерпретирует как механизмы самосохранения группы (Simmel, 1992. Р 556-686). Здесь речь идет о различных образцах сохранения и расширения автономии и свободы действия субъекта. Одним из примеров подобных стратегий является влияние на Чужого, его «подчинение» и расширение таким образом сферы доверенного. Противоположностью этой стратегии можно считать исключение Чужого. Аналитическая реконструкция стратегий автономизации является центральной темой в работах Зиммеля.

Иными словами, мы-группа поставлена перед проблемой амбивалентности, решение которой состоит в размещении Чужого в схеме «друг — враг». Механизмом решения проблемы считается коммуникация (взаимодействие с Чужим) и связанные с ней познавательные процессы. Один из возможных результатов решения проблемы — появление доверия к Чужому и его интеграция в мы-группу, другая крайность — закрытие группы от Чужого (исключение Чужого из группы)'. Когда речь идет о стратегиях, то имеется в виду не очевидное согласие внутри группы, а результат борьбы представителей различных типов рациональности в группе. В этой связи основной интерес группы касается власти и господства. При этом важным является анализ ресурсов, на основе которых осуществляется перераспределение власти. Власть представляет собой не неизменную данность, а социальный процесс, касающийся множества инстанций. Социальное поле, в котором приобретается, утверждается или теряется власть, охватывает, как правило, больше двух инстанций. Существуют не только стороны асимметрии власти, но и стороны, предоставляющие участникам асимметрии соответствующие властные ресурсы. В данном случае речь идет о социально-структурных феноменах, опосредствующих распределение властных ресурсов.

Согласно Зиммелю, можно выделить две, полярные по отношению друг к «Понятие "сопротивление изменениям"... должно быть раз и навсегда вычеркнуто из нашего словаря... В большинстве случаев подобное сопротивление выражает... только лишь недоверие столкнувшихся с изменениями людей, на которое они имеют полное право, если подобные изменения осуществляются без их участия и приводят к потере с их стороны определенных возможностей контроля» (Croizer, Friedberg, 1993. P. 312).

другу формы социальной организации группы: усиление консервативности и повышение гибкости (Simmel, 1992. Р. 645). Они тесно связаны с доминирующими образцами мыслительного конструирования действительности. Формирование новых структурных элементов представляет собой возможность модернизации социальной организации группы. Другим аспектом этой перестройки является пересмотр функциональности («целесообразности» по отношению к актуальным задачам борьбы за самосохранение) существующих властных отношений в условиях, когда необходимо реагировать на оказываемое Чужим структурное давление. Подобные стратегии автономизации затрагивают изменение как социальной организации, так и символической сферы имеющейся в мы-группе рутины.

К сфере социальной организации принадлежит, прежде всего, регулирование: 1) целей, соответствующих определенным категориям людей в определенных социальных ситуациях; 2) атрибутов сходства и критериев членства в различных коллективах; 3) критериев, регулирующих распоряжение ресурсами в различных социальных ситуациях и институциональных сферах; 4) отношение между тремя названными пунктами; 5) легитимацию спецификации в согласии с критериями справедливости распределения, которые являются необходимыми в соответствующей ситуации, коллективе, в социальном или культурном порядке. Эти пункты формируют основу для определения критериев членства индивида в различных коллективах, т. е. право членства, его ограничение и вытекающее из этого право на участие в жизни общности (Eisenstadt, 1979. Р. 11).

Символическая сфера порядка в соответствующей «мы-группе» содержит правила, относящиеся: 1) к исключению опасностей и рисков из институциональной жизни; 2) к гарантии того, что каждый следует четко сформулированным требованиям, касающимся организации жизни мы-группы в целом и коллективной безопасности в частности; 3) к формулированию общих целей и их выполнению; 4) к гарантии того, что может возникнуть индивидуальная и коллективная гордость, а также чувство участия в имеющем смысл социальном или культурном порядке; 5) к развитию и сохранению взаимного доверия между членами группы; 6) к гарантии того, что акторы действительно выполняют взаимные обязательства и действуют соответственно приписанным им обязанностям и ролям (Eisenstadt, 1979. Р. 31).

Ответ на вопрос, почему и насколько Чужой будет воспринят или отвергнут, основывается на рутине (Э. Гид ценс), на накопленном опыте (П. Бергер) и касается критериев членства в соответствующей мы-группе. С этим связана и проблема проведения границы. Критерии членства устанавливают индивиду-^ альные качества, являющиеся предпосылкой для участия в различных видах деятельности мы-группы, т. е. определяют, кто допускается и кто не допускается к взаимодействию. В то же время, они конкретизируют и легитимизируют безусловные обязательства, относящиеся к ролям участников этих видов дея- 40

тельности. Определение границы включает и формулировку целей группировок, по которой соответствующие обязательства составляют индивидуальный вклад в реализацию целей. Подобные определения ролей содержат также и мотивирующую часть, т. е. вознаграждения для членов группы в случае выполнения обязанностей и санкции в случае их невыполнения. Они касаются и критериев, регулирующих доступ к власти и ее использованию в различных видах деятельности группы, и, таким образом, упорядочивают общественный подъем и/или успех.

Чужой составляет проблему для мы-группы не из-за того, что он является кем-то другим', а из-за того, что угрожает онтологической безопасности, рутине и ставит мы-группу перед проблемой восстановления традиционных практик, сохранения собственной идентичности и автономии. В этом случае фигура Чужого представляет собой скорее метафору, призванную обобщить источники структурного давления на мы-группу. Чужой является членом внешнего мира, который противостоит действующему субъекту как нечто, не вписывающееся в схему «друг — враг» и поэтому представляющее опасность. Структурное давление со стороны Чужого состоит в том, что он отвергает бесспорность рутины и ставит ее под сомнение. В этом смысле он является импульсом к реорганизации как социальной организации, так и образцов легитимации и восприятия. Положительные результаты решения проблемы амбивалентности можно сопоставить с социальной инновацией, при помощи которой расширяется сфера доверенного мы-группы и увеличивается ее потенциал действия. В этом смысле преодоление каждого отношения чуждости можно отождествить с циклом развития и рассматривать доверие как ресурс развития.

Фигура Чужого и отношение отчуждения обычно рассматриваются односторонне, вне общего контекста социологии Зиммеля. Чаще всего ограничиваются исследованием этнических меньшинств и/или анализом отличительных особенностей подобных групп. Без сомнения, «Экскурс о Чужом» Зиммеля (Simmel, 1992. Р. 764—771) явился существенным импульсом для социального и этнологического исследований различных культур. При этом, однако, недооценивается центральная роль, которую понятие Чужого играет в целостной концепции Зиммеля. Зиммель подчеркивает сам, что социологическая форма Чужого, с одной стороны, связана с отношением к пространству, т. е. с пространственной мобильностью, а с другой стороны, символизирует специфическую форму взаимодействия. Фигура Чужого не представляет собой не-

«То, что другой представляет собой нечто чужое, неизвестное, вызывает страх... Однако та же, исходящая от Чужого неизвестность очаровывает, что может способствовать такому отношению к Чужому, которое определяется одновременно необходимостью обороны и желанием узиать новое» (Loycke, 1992. Р. 104).

что экзотическое. Каждое социальное образование производит своих Чужих как средство интеграции, поскольку любое проведение границы осуществляется по схеме «Мы — He-Мы». Поэтому можно утверждать, что концепция отношения к Чужому является аналитическим инструментом для исследования интеграционных, радикальных трансформационных процессов и социальных инноваций.

Применение концепции отношения к Чужому в качестве инструмента исследования предполагает ряд моментов. Во-первых, обоснование существования асимметрии и связанного с ней воспроизводства структуктурного давления. Оказываемое Чужим структурное давление состоит в том, что он отвергает бесспорность рутины и системы безопасности группы и ставит их под сомнение. В этом смысле оно является импульсом к обновлению. Асимметрию можно определить как «отношение обмена, которое, с одной стороны, является взаимным, но, с другой стороны, условия обмена создают преимущества для одного из участников. Это соотношение сил, при котором одна из сторон получает больше, чем другая, но, в то же время, последняя не находится в полном распоряжении первой» (Croizer, Friedberg, 1993. P. 41). Во-вто- рых, согласие с тем, что динамика этого феномена не подчинена логике, которую можно вывести из идеологически-символического самопредставления Чужого. Применение этого конструкта позволяет учитывать смысл действий ущемленной стороны, который, с точки зрения центра власти, может казаться иррациональным, парадоксальным эффектом. Смысл не обязательно должен быть рациональным или иметь форму системы. Наоборот, как правило, он не систематизирован, однако всегда определенным образом связан с независимостью данной группы от центра власти. В-третьих, оправданность не соответствующих намерениям Чужого смыслов, которые, с точки зрения отношения чуждости, приобретают совсем другое значение, как соответствующие действительности образцы восприятия и стратегии действия. И последнее, что предполагает указанная концепция, это взаимность отношения, т. е. возникающее в результате процессов самоорганизации ущемленной стороны давление на Чужого, требующее от него соответствующих изменений в целях сохранения его доминирующей позиции. В рамках таким образом циркулирующих отношений чуждости можно аналитически реконструировать как непрерывное, так и прерывающееся развитие.

Отчуждение является для Г. Зиммеля центральным элементом современного общества, заключающим в себе и опасности и шансы для действующего субъекта. Характерным примером является рассмотрение Зиммелем вопросов разделения труда. Данная Зиммелем трактовка производственного разде- ’ ления труда и специализации иногда совпадает с представлением Маркса, хотя в некоторых пунктах наблюдаются существенные различия. Свое рассмотрение упомянутых вопросов Зиммель начинает с утверждения, что в современ-

42

ном процессе производства создание продукта осуществляется за счет развития производителя, который зачастую даже теряет свою личностную целостность. Отдельный работник не может сопоставить себя с собственным продуктом, так как смысл и значение последнего находятся во взаимосвязи с вещами, произведенными для обмена в другом месте и другими людьми. Однако машинное производство обнаруживает и другие характерные черты, одной из которых является воплощение объективированного знания (Зиммель называет его объективным духом), которое более обширно, чем знание отдельного производителя. Продукт содержит в себе энергию и качества, которые лежат вне отдельного производителя. Разделение труда не нарушает рассчитанное на потребителя производство, однако и по отношению к потребителю пропадает субъективная окраска продукта, так как создание продукта перестает от него зависеть.

Одно из структурных следствий современного общества заключается, с точки зрения Зиммеля, в предоставлении субъекту свободы действия и индивидуального развития, несравненная внутренняя и внешняя свобода действия (Simmel, 1983. Р. 78) является для Зиммеля основным достижением и ценностью эпохи модерна. Составной частью данного развития считаются более интенсивные столкновения с Чужим: в «жестокие времена» индивиды одного племени были в крайней степени едины и сходны, и племена в качестве единого целого противостояли друг другу как чужие и как враги. Чем более выражен синтез внутри племени, тем сильнее антагонизм по отношению к чужим. В противоположность этим «жестоким временам», «наравне с развивающейся культурой ... растет дифференциация среди индивидов и усиливается сближение с чужим племенем» (Ibid. Р. 55).

Современное развитие тесно связано с культурой и выходит, одновременно с изменением границ мы-группы, за пределы последней. Зиммель подчеркивает следующее соотношение: «чем теснее круг, к которому мы принадлежим, тем меньшей свободой индивидуальности мы обладаем; при этом, однако, данный круг сам является чем-то индивидуальным, отделяющим себя от остальных в силу собственных маленьких размеров. И наоборот, если расширяется круг, в котором мы действуем и которому соответствуют наши интересы, то мы приобретаем больше возможностей для развития собственной идентичности, однако как часть целого мы обладаем меньшим своеобразием; это целое как социальная группа является менее индивидуальным» (Simmel, 1983. Р. 56).

Вопрос об отношении открытых структурой возможностей к реальной жизни в современном обществе является одним из центральных для Зиммеля. Результаты собственного исследования по этому вопросу он обобщает следующим образом: «Общий характер течения жизни, рамки, в которых социальная культура позволяет индивидам свободно действовать, могут быть описаны с помощью следующих вопросов. Представляет ли отдельный индивид собствен-

43

ную жизнь соответствующей или чуждой объективному культурному движению своего времени, считает ли он его превосходящим, а себя лишь песчинкой в нем, или же персональная ценность индивида превосходит все культурные тенденции? Имеют ли в его собственной духовной жизни право на существование объективные, исторически определенные элементы, так что они развиваются независимо друг от друга в центре его собственной личности, или же душа является господином в собственном доме, или, по крайней мере, внутренний мир индивида находится в гармонии относительно смысла, ритма с тем внешним по отношению к нему содержанием, которое он вынужден принять в собственный внутренний мир?» (Simmel, 1983. Р. 124). Само расширение границы Зиммель связывает с «нивелированием, уравновешиванием, созданием все более всеобъемлющего социального круга с помощью связи воедино и при одинаковых условиях удаленных друг от друга элементов» (Ibid. Р. 83), что противостоит сохранению индивидом собственной уникальности и независимости. С другой стороны, расширение социального круга создает дополнительные возможности для выражения собственной уникальности субъекта, предоставляя ему большую свободу (Simmel, 1992. Р. 28). Иными словами, с одной стороны, индивидуальный или коллективный субъект гораздо чаще сталкивается с вызовом со стороны собственной независимости и идентичности, а с другой стороны, современное общество предоставляет ему больше возможностей для действия и развития. То, как индивид справится с этим вызовом или с этими опасностями, и то, как он будет использовать предоставляемые структурой шансы, в значительной мере зависит от его субъективной культуры.

Центральным пунктом анализа Зиммелем современного ему общества является вопрос о модификации отношения отчуждения в рамках современной культуры. Зиммель утверждает, что развитие объективной культуры связано с существенным освобождением ее от влияния со стороны отдельных субъектов: в технике, в организациях любого типа, на предприятиях и в профессиях все в большей степени господствующими становятся законы. Общество модерна сделало субъект и объект независимыми по отношению друг к другу, чтобы развитие каждого было более полным и совершенным (Simmel, 1983. Р. 78). Таким образом, независимость друг от друга субъекта и объекта есть основная характерная черта современного общества. С одной стороны, Зиммель позитивно оценивает развитие объективной культуры путем дифференциации, так как оно служит принципу экономии сил: «Экономия сил является необходимым условием их траты» (Ibid. Р. 61). Любая сущность в той степени совершенна, в которой она достигает поставленной цели, затрачивая при этом наименьшее количество сил. Целью культуры является не затрата все большего количества человеческих сил для достижения целей, но экономное их использование.

Тем не менее, субъекты в современном обществе противостоят монумен

тальной объективной культуре, которая составляет угрозу для индивидуального творчества и развития. Согласно Зиммелю, мы стоим перед «атрофией индивидуального путем гипертрофии объективной культуры». Если объективная культура навязывает субъекту собственную ориентацию действия и тем самым наносит угрозу его самостоятельности и идентичности, то развитие этого субъекта становится проблемой. В современном обществе Зиммель наблюдает за противостоянием субъективной и объективной культур: объективная культура все чаще выступает источником структурного давления на действующего субъекта. «Так же, как наша жизнь окружена все большим количеством предметов, чей объективный, использованный в процессе производства дух невозможно представить себе отдельно, духовная сторона нашей жизни наполнена образованиями, ставшими символами, в которых сохранена общая духовность, в то время как индивидуальный дух составляет только минимальную ее часть. Это несоответствие между ставшей объективной и субъективной культурами обнаруживает постоянный рост» (Simmel, 1983. Р. 98).

Давление на субъект постоянно усиливается благодаря процессам дифференциации*. Формы проявления Чужого носят все более объективный и анонимный характер. С одной стороны, развитие объективной культуры характеризуется параллельной дифференциацией — ростом количества культурологических образов и их многообразия. «Культурные объекты все чаще представляют собой внутренне связанный мир, который все реже затрагивает субъективную душу с ее желаниями и чувствами. Эта внутренняя связь осуществляется с помощью самостоятельно развивающегося объекта» (Simmel, 1983. Р. 114). «Первоначально это просто множество обладающих очень специфической формой предметов, которое затрудняет личное отношение к отдельному предмету» (Ibid. Р. 113). С другой стороны, происходит интенсификация процесса последовательной дифференциации объективной культуры: «Мода всегда имеет место там, где существует потребность в демонстрации социальных различий. Само по себе социальное движение в течение сотни лет придает ей определенный темп ... Скорость

Под общественной дифференциацией Зиммель понимает три процесса: 1. Разделение труда. 2. Дифференциация ролей и 3. Дифференциация функций. В то время как деятельность расщепляется на нескольких субъектов, действует «принцип экономии сил» в пользу производительности и эффективного распределения материальных ресурсов и рабочей силы. Наряду с повышением производительности и общественным ростом разделение труда приводит к специализации производителей и к фрагментарности их существования. Вместе с ролевой дифференциацией увеличиваются шансы развития индивидуальности. Процесс параллельного увеличения размеров группы и роста индивидуальности усиливается вследствие внутренней дифференциации увеличившейся группы. Чем больше группа, тем выше вероятность того, что внутри ее образуются небольшие группы. Ролевая дифференциация на социальном и индивидуальном уровнях соответствует функциональной дифференциации на уровне общества. Вместе с развитием разделения труда происходит выделение все большего количества функций.

изменения моды, т. е. ее поочередная дифференциация, и охват ее действия разрешают эту зависимость и, как это случается с некоторыми другими социальными реликвиями в новое время, мода все в меньшей степени зависит от отдельного индивида, так же как и отдельный индивид меньше зависит от моды, ее содержание эволюционирует само по себе» (Ibid. Р. 115-116).

Другими словами, процессы дифференциации объективной культуры обусловливают недостаток возможностей обработай информации субъектом. Эти завышенные требования к субъекту представляют собой механизм, приводящий к тому, что отношение отчуждения становится одной из существенных особенностей современного общества. На эту сторону процесса модернизации нужно обращать особое внимание при исследовании развития стран Восточной Европы. Отношение отчуждения выступает существенной характерной чертой процесса модернизации: субъекты ищут возможности реализации своих основных ценностей в объективной культуре, которая все больше им противостоит. «Процесс объективизации содержания культуры, движимый специализацией и порождающий между субъектом и его творением все более ярко выраженное отношение отчуждения (курсив мой. — К. С.), входит в конечном итоге в интимную сферу повседневной жизни» (Simmel, 1983. Р. 113).

Рассмотрение объективной культуры включает в себя проблему асимметрии власти, т. е. требует от субъектов, находящихся в ущемленном положении, развития стратегий автономности, помогающих сохранить их самостоятельность и идентичность. Только тогда, когда мы сами вынуждены стать частью объективной культуры, мы воспринимаем ее как враждебную силу. Так же, как культура не выступает чем-то негативным, а представляет собой позитивное распространение «Я» на подчиняющиеся ему объекты, так, в свою очередь, и объект является для нас только тем, что способствует уменьшению нашей свободы, т. е. тем, с чем мы находимся в определенных отношениях, однако не можем уподобить собственному «Я» (Simmel, 1983. Р. 113). Рассмотрение чуждого действующему субъекту окружения есть составная часть деятельности субъекта; оно включает в себя процессы познания и дифференциации, которые способствуют расположению отдельных компонентов Чужого по отношению к субъекту окружения по когнитивной шкале «друг — враг». Это расположение является отправным пунктом анализа развития объективной культуры и последствий этого развития для предоставленных структурой свободы и возможностей индивидуального развития субъекта.

В качестве другого примера интереса Зиммеля к обществу модерна можно привести исследования больших городов, которые представляют для него действительное место действия вышедшей за границы персонального культуры (Simmel, 1983. Р. 241). Центральный вопрос исследования «Большие города и духовная жизнь» затрагивает возможности субъекта отстаивать независимость и уникальность своего существования. Здесь речь идет, во-первых, о независи-

46

мости по отношению к структурному давлению со стороны большого города и, во-вторых, о сохранении качественной уникальности и неповторимости. Автономию в данном случае можно понимать двояко: как сохранение и увеличение области свободного действия и внутренней автономии (идентичности). Жизнь в большом городе— конкретный пример борьбы субъекта за сохранение самого себя во взаимодействии со ставшей стабильной формой, которая представляет собой как символ модерна, так и форму Чужого. Структурное давление объективной культуры порождает противостояние со стороны субъекта, мобилизует его силы к изменению социальной организации его жизни и ее легитимных основ. Чем сильнее оказываемое на субъекта структурное давление, тем больше его потребность в поиске выхода. Другими словами, вышеописанные образцы действия в ситуации неопределенности можно конкретизировать с помощью стратегий автономности субъекта.

В рамках взаимодействия с чуждыми силами свобода может быть воспринята как негативно — свобода от чего-либо, так и позитивно — свобода для чего-либо. Как считал Зиммель, первоначально свобода обнаруживает только негативный характер, она имеет смысл только как противоположность зависимости, представляет собой свободу от чего-либо. Определение свободы означает в данном случае отсутствие препятствий. Однако она не сохраняет только негативное значение. Свобода не имела бы смысла и ценности, если бы снятие зависимости не сопровождалось ростом обладания или власти: если присутствует свобода от чего-либо, то она является одновременно и свободой для чего-либо. Там, где действует только негативный смысл свободы, последняя выступает как несовершенная и неполноценная. Зиммель утверждает, что цель мобилизации состоит в том, чтобы в источнике структурного давления обнаружить «возможности и привлекательность развития» для субъекта, т. е. приспособление должно включать в себя как дифференциацию, так и интеграцию (Simmel, 1983. Р. 50). Однако реальной представляется и возможность негативного решения (изоляция Чужого).

Важно отметить, что при рассмотрении отношения к Чужому речь идет об аналитическом конструкте, который воспроизводит социальные процессы с точки зрения референтной группы (мы-группа). В качестве такой группы может выступать любое социальное образование, начиная с малой группы и заканчивая нацией, национальными группами или религиозными общностями. С самого начала ведущейся в рамках социальных наук дискуссии о трансформационных процессах в постсоциалистических обществах одной из центральных тем является вопрос о непрерывном или прерывном протекании этих эпохальных социальных изменений. Данный вопрос затрагивает специфику объекта пост- социалистической трансформации, а именно, бывшие социалистические общества. Особенно последовательно мысль о том, что после 1989 г. были разрушены в лучшем случае лишь «политические фасады» старого порядка, отстаивает

47

Дэвид Старк (на основе эмпирических данных по Венгрии): трансформация не осуществляется в общественном вакууме — являвшиеся носителями социалистического общества неформальные отношения, правила, рутина и т. п. пережили само общество. Основываясь на этом тезисе, Старк описывает трансформацию как институциональную или организационную инновацию, которая осуществляется не как замена, а как новое упорядочивание существующих институциональных элементов, т. е. организационная инновация рассматривается как рекомбинация (Stark, 1994. Р. 130).

Подобным образом структуру постсоциалистической реальности представляет и Мелани Татур: «Возникает не единое нормативно интегрированное общественное пространство, а переплетение сетей, которые внутри себя интегрированы на основе моральных стандартов и создают социальный капитал (Коулмен), чьи внешние контакты, однако, носят оппортунистический характер» (Tatur, 1998.

Р. 353). Следуя Михаэлю Кляйнебергу, можно исходить из тезиса констшуирущего значения и большой области действия социальных сетей в обществах реального социализма и в постсоциалистических обществах. Социальные сети являются как составляющими основу этих обществ компонентами, так и одним из центральных признаков, отличающих эти общества от западных (Kleineberg, 2002. Р. 40).

Таким образом, социальные сети как центральный элемент социальной структуры служат определяющими для специфики социалистических и постсоциалистических обществ. Они могут быть определены как отношения между двумя и более акторами, в которых акцент делается на моделях обмена, распределения ресурсов и основанной на принципе реципрокности коммуникации. Речь идет о специфическом порядке, который связывает воедино определенный круг лиц, объекты или событя и основывается, главным образом, на доверии и взаимности (Powell, 1996). При этом необходимо учитивать ожидаемое изменение форм и функций этих элементов социализма в результате трансформации общего социального порядка. Иными словами, если в концепции отношения к Чужому понятие «мы-группа» заменить понятием «социальная сеть», то произойдет конкретизация, посредством которой могут быть аналитически воспроизведены различные сегменты постсоциалистической реальности.

Итак, доверие и отчуждение — две стороны процесса модернизации общества, имеющие равные права в контексте современности. Зиммель был од-

I

ним из первых среди классиков социологии, кто ввел понятие доверия в социологическую теорию, но и фигура Чужого, и процесс отчуждения не остались без внимания. Процесс расширения сферы доверия в современном обществе связан с постоянным обновлением общественных структур, где отношение к иному и Чужому становится значимой реальностью повседневной жизни. В ’ этом смысле зиммелевский анализ доверия и отчуждения является актуальным и для сегодняшнего общества.

Bauman Z. Modeme und Ambivalenz // Das Eigene und das Fremde: neuer Rassismus in der alten Welt. Hamburg, 1992.

Bourdieu P. Sozialer Raum und 'Klassen': Lesson sur la lesson. Frankfurt am Main, 1985.

Croizer М., Friedberg E. Die Zwange kollektiven Handelns: Uber Macht und Organisation. Athenaum; Hain; Hanstein, 1993.

Eisenstadt S.N. Tradition, Wandel und Modemitat. Frankfurt am Main, 1979.

Kleineberg M. Soziale Netze als Grundlage der russischen Sozialstruktur // Wandel alltaglicher Lebensfuhrung in Russland: Besichtigungen des ersten Transformationsjahrzehnts in St. Petersburg. Munster; Hamburg; London, 2002. S. 39-64.

Loycke A. Der Gast, der bleibt: Dimensionen von Georg Simmels Analyse des Fremdseins. Frankfurt am Main; New York; Paris, 1992.

Mead G.H. Geist, Identitat und Gesellschaft. Frankfurt am Main, 1968.

Powell W.W. Weder Markt noch Hierarchie: Netzwerkartige Organisationsformen // Organisation und Netzwerk: Institutionelle Steuerung in Wirtschaft und Politik. Frankfurt am Main; New York, 1996. S. 213-271.

Simmel G. Aufsatze und Abhandiungen 1901-1908. Bd II. Frankfurt am Main, 1993.

Simmel G. Schriften zur Soziologie: Eine Auswahl. Frankfurt am Main, 1983.

Simmel G. Soziologie: Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Frankfurt am Main, 1992.

StarkD. Nicht nach Design: Rekombiniertes Eigentumimosteuropaischen Kapitalismus //Prokla: Zeitschrift fur kritische Sozialwissenschaft. 1994.№24. S. 127-142.

Tatur M. Okonomische Transformation, Staat und moralische Ressourcen in den post- sozialistischen Gesellschaften // Prokla: Zeitschrift fur kritische Sozialwissenschaft. 1998. № 112. S. 339-374.

<< | >>
Источник: Ю.В. Веселов, Е.В. Капусткина. Экономика и социология доверия. 2004

Еще по теме § 2. Доверие и отчуждение: аспекты социологической концепции Г. Зиммеля:

  1. § 1. Социологическая теория доверия
  2. 3. Социологическая концепция
  3. 9. Философско-социологическая концепция религии
  4. 8. Философско-социологическая концепция морали
  5. Глава III СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ И СПОРТА
  6. 5. Зиммель и современная ему социология
  7. Доверие к институтам и межличностное доверие
  8. ПРИЛОЖЕНИЕ: ЗИММЕЛЬ, КОЗЕР И ФУНКЦИОНАЛИСТСКАЯ ТЕОРИЯ КОНФЛИКТА
  9. 6. «Формальная» школа социологии Г. Зиммеля, Ф. Тенниса и В. Парето
  10. Георг Зиммель. КАК ВОЗМОЖНО ОБЩЕСТВО?
  11. Отчуждение данных, информации и знаний
  12. 4. Проблема отчуждения