3.1.1. Правоохранительные органы и криминализация наркотизма

Одним из главных субъектов антинаркотической политики являются правоохранительные органы, поскольку именно им традиционно принадлежала ведущая роль ,в сфере противодействия распространению наркотизма.

«Процентов 70-80 квартирных краж, которые совершаются в районе, совершаются наркоманами. Они живут с родителями, нигде не работают, из дома все повытаскивали, а куда деваться? И идут другие квартиры обворовывать. ... Совершаются убийства опять же наркоманами из тех же самых побуждений, чтобы добыть деньги на приобретение. <Наркомания> дает и дальнейший стимул к развитию других корыстно-насильственных преступлений: грабежи, разбои, квартирные кражи, кражи автотранспорта, магнитол - это все основания для категорий преступления именно лиц, совершающих эти преступления - это наркоманы» (Заместитель прокурора Заволжского района г.

При этом подчеркивается именно причинно-следственная связь между проблемой употребления наркотиков и проблемой преступности. «Наркомания по-прежнему крайне негативно влияет на развитие криминогенной обстановки в стране», - было заявлено в Аналитическом докладе совета по внешней и оборонной политике (СВОП) при Совете Безопасности РФ475.

Несмотря на то, что многие наркоманы нарушали закон и до формирования зависимости и останутся правонарушителями даже в случае успешного излечения от нее, у представителей правоохранительных органов нет сомнений в том, что наркозависимость является причиной значительного роста преступлений двух видов - воровства и сбыта наркотиков. Если потребление наркотиков является условием, которое толкает подростка на совершение преступления, то наркоман - это преступник, который должен быть наказан по закону. Следовательно, силовые структуры заинтересованы во внедрении в общественное сознание (и, соответственно, в сознание правительственных структур) такой модели понимания проблемы наркотизма. В случае признания причинно-следственной связи между наркотизмом и преступлениями основные средства будут направляться на противодействие распространению наркотиков, а значит, силовым структурам и ведомствам. Нильс Кристи в своей работе «Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к Гулагу западного образца» показал, каким образом правоохранительные органы работают сами на себя, обеспечивая средства для ведения «перманентной борьбы с преступностью»476. Очень показательным здесь может быть выступление министра внутренних дел Б.В. Грызлова на «Правительственном часе» в Госдуме 17 октября 2001 г. Он, в частности, говорил о недостаточном использовании имеющейся правовой базы в борьбе с наркоманией: аргументируя свою идею о преждевременности введения смертной казни за некоторые наркопреступления, Грызлов указывал на необходимость максимального использования всех возможностей действующих статей Уголовного кодекса и иных нормативных актов.

Среди аргументов, приводимых представителями правоохранительных органов в защиту своего наркодискурса, наиболее распространен тезис о латентности наркопреступности, отсылающий к идее о ее огромных размерах, а значит, и

о размерах наркоугрозы. В частности, указывается, что конфискованные правоохранительными органами наркотики редко превышают 5%-й рубеж478, и выявляется не более 10% совершенных наркопреступлений479.

Риторика драматизации криминальных аспектов потребления наркотиков используется представителями правоохранительных органов для утверждения требований укрепления положения и ресурсной базы данного субъекта. Например, как сообщалось в аналитическом докладе Совета Безопасности, «сегодня очевидна необходимость оперативного решения вопроса об укреплении на всех уровнях подразделений МВД, занимающихся борьбой с незаконным оборотом наркотиков»480. Представитель Главного управления внутренних дел Правительства Москвы отмечает: «Национальные интересы РФ в сфере борьбы с преступностью и незаконным оборотом наркотиков требуют... усиления роли государства в качестве гаранта национальной безопасности, создания необходимой для этого эффективной правовой базы и механизма ее применения, укрепления всей системы правоохранительных органов»481.

Однако криминализация проблемы наркомании не просто способствует выбиванию государственных средств для увеличения финансирования этих структур. Пытаясь навязать обществу силовое решение проблемы, правоохранительные органы тем самым стремятся сделать ее своей, показать легитимность «силового» решения, т.е. определить социальную ситуацию так, чтобы стало очевидным, естественным и само собой разумеющимся, что наркомания - это прежде всего одна из проблем преступности, а раз так, то именно силовым органам надо отдать приоритет в антинаркотической борьбе.

Именно поэтому неразрывная связь наркомании и преступности настойчиво вводится в официальный дискурс проблемы. Эксперты различного уровня в своих выступлениях говорят о наркотизации России как о причине роста преступности в целом. Данный дискурс воспроизводится и представителями иных профессиональных групп, прежде всего учеными. «Наркомания неизбежно связана с бандитизмом, убийствами, изнасилованиями, нанесением тяжких телесных повреждений», - пишут социологи, занимающиеся исследованием проблемы наркомании482.

Однако у криминального дискурса наркотизма в его российском варианте есть еще одна специфика - рассмотрение роста незаконного оборота наркотиков как внешней угрозы для России. При этом активно задействуются механизмы социального конструирования «образа врага», под которым в разных контекстах может быть та или иная социальная группа (национальная, этническая, социокультурная): «На сегодняшний день... против нашей страны идет наркоагрессия. Это - спланированная акция... Это идет третья мировая война, которую мы явно уже начинаем проигрывать... Чечню здесь можно рассматривать как частный элемент вот этой вот атаки на страну. ...Контртеррористическая операция, проводимая в Чечне, напрямую связана с афганским терроризмом. Откуда боевики берут деньги для закупки вооружения, для оплаты услуг наемников? Эти деньги пахнут героином. ... И коль скоро существует агрессия, должны быть адекватные меры», - было заявлено на заседании круглого стола Государственной думы РФ в ноябре 2000 г.483 Конструирование определенных этнических групп как «ответственных» за распространение наркотиков является характерной чертой криминального дискурса наркотизма конца 1990-х в России. Так, в Аналитическом докладе Совета Безопасности России в 1997 г. указывалось, что в Москве и Подмосковье азербайджанцы контролируют практически 100% торговли героином и метадоном, а также значительную часть рынка марихуаны. Сообщалось и о том, что самые крупные общины, занятые наркобизнесом в России, - афганская, китайская и вьетнамская484.

о выявлении на территории России свыше 40 наркогруппировок, состоящих из почти 300 представителей чеченской национальности. В данном случае обращается внимание на этническую принадлежность членов группировок, несмотря на то, что их доля в общем количестве выявленных наркогруппировок составляет всего 1%. Кроме того, по данным исследователей, в большинстве случаев преступные формирования на территории России являются смешанными по национальному признаку. Большая же часть людей, вовлеченных в незаконный оборот наркотиков, являются гражданами Российской Федерации487.

В целом, тенденция акцентуации роли национальных и этнических групп в распространении наркотиков служит основой для стигматизации представителей данных групп и усиливает негативное отношение населения к этническим меньшинствам, проживающим в различных регионах России.

Проблема наркомании является ярким примером того, как власть правоохранительных органов реализуется за счет приписываемого им права использования системы изоляции. Как писал М. Фуко, «карательная система -

это форма, где власть в наиболее явном обличье показывает себя в качестве власти»488. Поскольку исторически аппарат наказания формировался как своего рода «приспособление по сортировке нормальных от ненормальных»489, именно правоохранительным органам сегодня принадлежит роль арбитра при определении «нормы» и «патологии» в сфере наркотизма, а также символическая и реальная власть и право контролировать и реализовывать такую сортировку.

Теперь рассмотрим, каким образом статус правоохранительных органов как одного из ключевых субъектов антинаркотической политики отразился на процессе принятия законов, направленных на борьбу с наркоманией. При этом хотелось бы еще раз вернуться к анализу изменения российского анти- наркотического законодательства, описанного во второй главе, и рассмотреть его с точки зрения конструирования правоохранительными структурами потребителей наркотиков как группы, представляющей угрозу для общества. Как было замечено во введении при описании исследований западных ученых, привлечение внимания к проблеме наркотизма, как правило, связано с контролем над поведением маргинализированных групп. Соответственно, антинаркотические законы принимаются (по крайней мере отчасти), потому что отражают идеи, представления, идеологии, интересы и требования властных и влиятельных групп и категорий населения. Действительно, криминализация - открытое выражение власти, т.к. закрепляет проблему «кто кого криминализирует»490. Распространение и принятие определенного взгляда на мораль (в соответствии с которым определяется социальная группа, подвергающаяся криминализации) выражается в Уголовном кодексе и представляет собой победу одной группы или категории над другой491.

Следуя логике конструкционистов, можно предположить, что первые попытки законодательного решения этой проблемы в середине 1920-х годов могут быть объяснены резким ростом употребления наркотических веществ представителями криминальных групп, проститутками (случаи употребления наркотиков красноармейцами и рабочими не подвергались огласке). В 1950-е годы вновь образовалась тесная связь между употреблением наркотических веществ и криминальными кругами, наркотики стали распространяться в тюрьмах; соответственно, они стали восприниматься в качестве элемента криминальных субкультур. В середине 1960-х годов употребление наркотиков стало ассоциироваться с западными молодежными движениями, что само по себе представляло угрозу идеологии советского общества. Последующее за этим ужесточение антинаркотической политики отразилось в УК 1960 г., в котором увеличилось количество соответствующих статей. В период «развитого социализма» употребление наркотиков связывалось с «паразитирующими элементами, не желающими жить по законам социалистического общества» и представляющими значительную угрозу для социума. Дальнейшая криминализация действий с наркотиками и их употребление является логическим продолжением политики «борьбы с наркоманией» и исключения из общества «социально опасных элементов».

Последующее изменение антинаркотического законодательства также во многом определялось правоохранительными силами. Так, Министерство внутренних дел и Министерство здравоохранения были основными участниками обсуждения и разработки первого антинаркотического целевого Федерального закона 1998 г. «О наркотических средствах и психотропных веществах». Именно между данными ведомствами и происходил своеобразный «раздел сфер влияния». Перед принятием этого закона сложилась ситуация противостояния между законопроектами, предложенными НИИ наркологии и МВД. В результате победил вариант законопроекта МВД, что выразилось в содержании закона и сказалось на кадровых перестановках внутри Министерства здравоохранения (так, был снят с должности директор НИИ наркологии): «...в 1998 году был принят закон, но не наш, а по другому законопроекту. У нас был свой закон, и мы его пытались пробивать. И у нас даже были очень крупные силы ЗА НАМИ, как нам казалось. Но потом оказалось, что этот закон не воспринят... и нам была объявлена война, и были приняты репрессивные меры, и наш директор Института наркологии из-за этого тогда полетел» (Сотрудник организационно-методического отдела НИИ наркологии, Москва, Интервью № 5, см. приложение).

В результате, как утверждают специалисты, «... этот закон не учитывает нарождающейся частный наркологический сектор» (Сотрудник отделения детской и подростковой наркологии НИИ наркологии Минздрава России, Москва, Интервью № 4, см. приложение).

Один из основных авторов закона, заместитель руководителя аппарата Комитета Госдумы по охране здоровья Б. Максимов вынужден был публично признать, что при подготовке законопроекта «МВД выкручивало разработчикам руки». Наличие властных ресурсов, таким образом, позволило МВД принять такой вариант закона, который, по мнению директора альянса «Новая наркополитика» JI. Левинсона, стал политическим обоснованием происходящих в стране наркорепрессий492.

Кроме того, в конце 1990-х годов Госдумой был отвергнут законопроект, предусматривающий создание единого Федерального органа по борьбе с немедицинским потреблением и незаконным оборотом наркотических средств, что могло произойти по причине межведомственного противоборства (между Минздравом и МВД) за сферы влияния в антинаркотической деятельности. Создание в конце 2002 г. единого федерального центра в сфере антинаркотической политики именно в рамках МВД стало возможным только после значительной консолидации силовых структур и усиления их веса после избрания В. Путина Президентом России.

Дискурсивная криминализация наркопотребления в конце 1990-х привела к принятию ряда существенных «выгодных» правоохранительным органам поправок к существующим законам. Так, в 1997 г. Постоянным комитетом по контролю наркотических веществ под влиянием МВД были существенно снижены размеры количеств наркотических средств, обнаружение которых являлось достаточным для возбуждения уголовного дела. В результате в 1997- 1998 гг. было возбуждено огромное количество уголовных дел, с расследованием которых уже к середине 1997 г. перестали справляться следственные подразделения. Доля наркопреступлений в общем массиве преступлений возросла более чем в 2 раза - с 3,7 % в 1996 г. до 8 % в 1997 г. При этом упал показатель доли выявленных преступлений, связанных со сбытом наркотиков, хотя именно этот показатель характеризует эффективность работы правоохранительных органов493. Согласно текстам стенограммы круглого стола «Коррупция - основная составляющая незаконного оборота наркотиков в России», проходившего в Государственной думе РФ 22 ноября 2000 г., «в 1997 г. в России за приобретение и хранение наркотиков без цели сбыта было осуждено 63 458 человек, в 1998 г. - 83 253, в 1999 г. - 91 763 человек, при этом доля осужденных торговцев наркотиками стремительно падает»494. Согласно Л. Левинсону, ответственному секретарю Постоянной палаты по правам человека Политического консультативного совета при Президенте России, в 1998 г. потребители (или лица, не имеющие отношения к распространению) составляли около 70 % от общего числа осужденных за незаконный оборот наркотиков. Это число не включало в себя изготовителей (изготовляющих для себя) и потребителей-перевозчиков, составляющих еще примерно 20 %495. Данная тенденция продолжает сохраняться и сегодня, поскольку общество продолжает жить по тем же законам, что были приняты в середине-конце 1990-х. При этом в следственных изоляторах Москвы преобладают именно люди, арестованные по 228-й статье. При этом мерой их пресечения является нахождение под стражей, а не подписка о невыезде. По нескольку месяцев они проводят в следственных изоляторах, состояние которых сегодня оценивается как ужасное496.

Следовательно, согласно действующему сегодня в России Уголовному кодексу, уголовные меры применяются в основном к лицам либо страдающим наркоманией, либо периодически употребляющим наркотики, тогда как основной целью борьбы, по мнению самих же правоохранительных органов, является пресечение организованного распространения наркотиков.